Та, что приходит ночью

– Никак не могу поверить.

– Во что?

– Что ты сваливаешь… Уезжаешь на другой конец Франции…

Я покачал головой:

– Да меня это тоже не радует. Я парижанин до мозга костей, как говорит мой дедушка. И скоро окажусь где-то в глуши!

– Да ладно, Ним – не такая уж и глушь!

– Поп, – вздохнул я, – ничего ты не понимаешь.

Я торжественно достал телефон, как будто он был неопровержимым доказательством преступления, которое совершали мои родители.

– Мы не просто переезжаем на юг, мы переезжаем в заброшенный домишко в шести километрах от ближайшей деревни!

Я стал показывать фотографии, которые прислал мне папа, когда подписал договор о покупке. Он написал, довольный: «Покажи друзьям!»

Да уж…

Сначала мы собирались снять квартиру в центре города, но Софи откопала этот дом, день и ночь просматривая объявления. «Сделка века», по её словам, хотя нужно было кое-что подремонтировать. Моя мачеха всегда могла уговорить папу: он любил мастерить, и возможность наконец стать владельцем собственного дома его очень вдохновила. Я часто слышал, как он жалуется, что в Париже ничего купить невозможно, за миллион лет не накопишь… На эту покупку ушли все средства – и вот я теперь попаду в эту дыру.

Поп взял у меня смартфон, увеличил фотографии и вдруг весело воскликнул:

– Ну и развалюха!

– Вот именно, и не над чем тут смеяться.

– Там же есть сад, – сказал он, словно извиняясь, – выглядит шикарно. Там можно поставить стол для пинг-понга и всё такое… Я буду тебя навещать!

Я знал, что он говорит правду. Но я знал также, что сначала мне придётся обходиться без него, без Попа, который всегда был рядом со мной… Это грустно. Я подумал, что хорошо, что у меня нет подружки: потерять двоих близких сразу – это было бы слишком.

Пятого июля, когда мы приехали в Дом под соснами, лило как из ведра. Словно дурное предзнаменование, ливень начался, как раз когда мы свернули с шоссе. Буквально за две секунды горизонт почернел. Ещё несколько минут назад небо было синее, как сумка из Икеи, и на тебе! Потоп, апокалипсис! Чудовищные тучи разинули пасти и выплюнули на землю тонны воды. По крыше машины словно гремела картечь. Ливень постепенно превратился в град размерами чуть ли не с мячик для гольфа. Папа переживал за кузов, Софи за лобовое стекло, Жанна плакала, прижимая к себе куклу, словно хотела задушить её.

Итак, мы приехали под проливным дождём. Было всего четыре часа, но казалось, что уже ночь. На трухлявой деревянной вывеске было написано: «Дом под соснами». Она раскачивалась и зловеще скрипела на ветру, как в романах Стивена Кинга. Кованые железные ворота в завитушках возникли перед нами. Мы с папой вышли и с трудом их открыли. Створка была очень тяжёлой, и пока мы возились, промокли до костей. Открыв ворота, мы поспешили спрятаться в машину.

– Надеюсь, вы не простыли до смерти, – проговорила Софи на полном серьёзе.

Папа завёл наш старенький «Опель Корса» и двинулся по длинной дорожке, обсаженной деревьями. Это была не величественная аллея, а грязная ухабистая грунтовка. Через пять минут мы наконец прибыли к тому самому Дому под соснами, несуразной постройке из серого камня. По двускатной крыше радостно неслись потоки воды. Софи назвала это «прованский домик». Мне же в тот момент показалось, что это дом из фильма «Психоз» – такой враждебный вид был у него под проливным дождём.

Внутри уже поработали грузчики: все наши вещи были свалены в огромной комнате, которая мне сразу не понравилась.

Это главная комната, которую Софи, любительница всего старинного даже в языке, назвала «гостиной». Комната была обшита деревянными панелями, была громадной и в то же время вызывала клаустрофобию. Она походила на гигантскую клетку, построенную для обитателей психушки. В ней было всего два окна, с опускающимися рамами, так называемые «гильотины» – это уже заставляло думать о плохом, – а вокруг от пола до потолка лакированные сосновые планки. А ещё огромный камин, видимо, задуманный, чтобы в нём можно было спалить весь дом. Когда я сказал об этом папе, он рассмеялся.

– Согласен, Мало, здесь душновато.

Софи недовольно повела плечами.

– Так было модно в шестидесятые годы. Дом остался, как говорится, в исходном виде!

– Вместо окон, – продолжал папа, стараясь поднять мне настроение, – надо сделать застеклённые двери.

Улыбаясь, он указал на западную стену:

– Только представьте, какой будет вид!

Я тогда не мог ничего представить. Мне очень хотелось спросить, почему таких дверей не сделали раньше и что за полоумные жили раньше в этой гигантской сауне. Но Софи и он казались такими счастливыми, что я решил отложить эти вопросы на потом. Но Жанна была в восторге: она сняла кроссовки и скользила в носках по натёртому паркету как по льду.

– Крууто!

Инстинктивно мне это место не нравилось. Я парень рациональный – с воображением, но рациональный. Понятно, что мои сомнения имели психологическую причину: мне не хотелось жить здесь. Мне не хотелось ездить в лицей, где я никого не знал, мне не хотелось быть так далеко от Попа и остальных моих приятелей, мне хотелось видеть дома, машины, метро, девушек в красивых платьях. Мне никогда не нравились старинные камни и лесные тропинки, я вырос в городских джунглях – асфальт, платаны и скейты. Но, несмотря на эту жуткую «гостиную», было понятно, что дело не только в доме. У меня было… что-то такое… Предчувствие? Конечно, я видел много фильмов ужасов. Когда живёшь в центре города, в многоэтажном доме со всеми удобствами, можно только посмеиваться в своей уютной кроватке над фильмами про дома с привидениями и про убийц-психопатов. Но теперь здесь, среди тёмного леса, я жалел, что потратил столько времени на такие глупые фильмы.

Здесь повсюду были какие-то звуки, какие-то тени.

Понедельник,

10 июля 2017 г.

Ясно, солнечно.

Мне нечем было больше заняться, кроме как исследовать дом и окрестности – дом пешком, окрестности на велосипеде, который купил мне папа, чтобы избавить от послепарижской депрессии. Он нашёл его у старьёвщика, когда искал «винтажную мебель», как мечтательно говорила Софи (моей мачехе всего тридцать пять, но ей нравятся только вещи в два раза её старше). Понятно, что папа выбирал по своему вкусу – это не гоночный велосипед, а такой старичок, чтобы в деревню за хлебом ездить. Когда я на нём еду, представляю, что у меня в зубах трубка, а на голове клетчатая кепка. Рама ярко-зелёная, шины слишком гладкие, не очень подходящие для поездок по лесу, но, к счастью, есть переключатель скоростей. В общем, управляться с ним нелегко, но я по крайней мере не прикован к этому жуткому месту, называемому «дом».

Я рассказываю историю велосипеда, потому что сегодня во время моих путешествий сделал открытие, от которого у меня мороз по коже. Это странно. Со времени нашего приезда погода стоит прекрасная, а меня всё время озноб пробирает.

Ехал я по лесу, окружающему «поместье», как говорят родители, воображая себя помещиками. Я взмок, преодолевая колдобины, – мой велик не послушнее старого осла. Объезжая прогалину на склоне, я поскользнулся и свалился среди мха и дрока. Велосипед упал рядом, почти слившись по цвету с растительностью. Растянувшись на земле, созерцая синее небо сквозь ветви дубов и сосен, я подумал, что ярко-зелёный велосипед на лесной зелени хорошо смотрится. Я решил сделать фото и выложить в «Инстаграм», но позже. Сперва нужно выровнять дыхание и расслабить мышцы. Ноги у меня прямо горели.

В выходные я ездил в южном направлении. Сегодня я направился на север, так что в этой части леса оказался впервые и должен был признать, что вокруг красиво. Дикая местность, как джунгли, – вернее, как моё представление о джунглях: очень зелено, очень густо, тень с просветами, солнечные лучи пробиваются среди хвои и резных листьев. Я знал, что в этих краях часто случались лесные пожары, но здесь не было никаких следов огня. Мох был влажный, словно изнутри проступала роса. Я потянулся, чтобы достать бутылку с водой из маленькой кожаной сумочки позади седла. Да, скажу я вам, только на старых велосипедах есть такие сумочки! Одним глотком я выпил половину, и мне наконец полегчало. Мне захотелось посмотреть, что там в тени за большими деревьями, но крутить педали было неохота. Я решил пойти пешком. Конечно, я принял меры, чтобы не заблудиться: хоть я и чистокровный парижанин, но фильмы-то видел, книги читал, я же не вчера родился. В каждую свою поездку я брал большой пакет белых камешков, которые оставлял на тропинке, – родители собирались выложить ими аллею или что-то в этом роде. Камешки оттягивали велосипедные сумки, но оно того стоило. Я был супер-Мальчик-с-пальчик! В детстве это была моя любимая сказка: из неё я почерпнул свою идею. Мама мне её часто читала…

Продвигаясь по лесу, я запоминал ориентиры (камень необычной формы, искривлённый ствол дерева, большой корень) и время от времени бросал камешки. Они были такие белые и гладкие, что, казалось, светились в лесном сумраке: возвращаясь, я видел их издалека, словно огни аэропорта. За поворотом тропинки я увидел дом, совершенно неожиданный в этом безлюдном месте. Это были скорее руины: очень старые с виду, из грубых камней, полуразвалившиеся. От крыши осталось немного, все стёкла исчезли давным-давно, а там, где когда-то висела дверь, чернела лишь покривившаяся прямоугольная дыра. Когда-то, судя по фундаменту, это была большая постройка, вроде маленького замка или усадебного дома. Растительность поглотила останки здания, придав ему вид странный, одновременно пугающий и фантастический.

Я остановился, и моё сердце забилось быстрее. Удивление, страх, волнение – как будто я нашёл сокровище, как будто я был конкистадором перед храмом майя. Я достал мобильник – связи не было. Я начал фотографировать, поскольку знал, что никто мне так просто не поверит. У меня «воображение безграничное», а те, кто это говорит – к примеру, мой преподаватель или мачеха, – вовсе не собираются сделать мне комплимент. Я оглянулся с телефоном в руке. Когда последний камешек блеснул в лучах солнца позади меня, я успокоился: тропинка тут была ненадёжная, часто терялась среди леса. Дом под соснами произвёл на меня такое же впечатление, когда я увидел его впервые. Это трудно объяснить… Такое смутное ощущение, вроде кошмара, который преследует тебя весь день – и знаешь, что это лишь дремотное видение, но где-то он застревает, и чувствуешь себя не в своей тарелке.

Но, как обычно, любопытство взяло верх. Я сделал несколько шагов к зияющей дыре: мне необходимо было увидеть, что же там внутри. Не знаю, что я ожидал увидеть. Труп? Зомби? Мне было страшновато.

Я шагнул в дыру. Тут же по спине пробежал тот самый «мороз по коже», который прямо-таки преследует меня с тех пор, как мы здесь поселились. Помещение было пустое, серое от пыли, но не это было самым страшным. Страшна была огромная хрустальная люстра посреди комнаты, разбитая вдребезги. Подвески валялись повсюду – мелкие разлетелись на осколки, крупные сверкали, как бриллианты, в полутёмных углах. Я задохнулся от изумления: не знаю, чего я ожидал, но только не этого! Зрелище напоминало о конце света. Был здесь мир, и этот мир исчез, был поглощён… Чем? Кем? Внезапно я вспомнил о документальных подводных съёмках «Титаника» – разрушенные бальные залы, коррозия, водоросли, мурены и другие морские чудища. Я замер, закрыв глаза. В голове у меня звучало: «Всё в порядке, не дури, это просто заброшенный дом». Я повторил это три или четыре раза, как молитву, глубоко дыша. Сердце стало биться спокойнее, через некоторое время я открыл глаза. Я помотал головой, потом сказал вслух сам себе:

– Дурак ты. Ну совсем дурак.

Мой голос эхом отдавался в развалинах. Успокоившись, я огляделся. Кроме разбитой люстры, кругом почти ничего не было. Ветхие перегородки, жалкие обрывки выцветших обоев. Справа – огромный камин, тоже разрушенный, словно разинутый беззубый рот. Вокруг стена была чёрная – огромное пятно сажи в форме воронки. Паркет, от которого остались жалкие деревяшки, покрыт пылью, грязью, сухими листьями, ветками и паутиной. К тому же воняло: прохожие, не такие робкие, как я, считали это место подходящим, чтобы облегчиться, если приспичило. Или эта развалина служила пристанищем бродягам, маргиналам или компаниям молодёжи, которые попивали здесь пиво. На самом деле, кроме люстры, здесь не было ничего особо странного. Самое удивительное было то, что никто ничего не трогал: люстра разбита десятилетия, может, даже века тому назад – и никто ничего не трогал! Именно это меня сразу и испугало, этот роскошный, старинный, огромный предмет, разбитый и брошенный в руине, поглощённой растительностью. Конечно, я был не первый, кто сюда забрёл, случайные прохожие наверняка забирали подвески на память: люстра была впечатляющая. Хрустальные подвески сохранились только в верхней части металлического скелета. С места люстру не сдвигали: на потолке ещё видна была трещина и цепь, на которой она висела. Может быть, она оказалась слишком тяжёлой? Не знаю: я не решился подойти ближе.

Жара была тридцатиградусная, но мне стало холодно. Повернувшись, я быстро пошёл прочь, к последнему оставленному мной камешку. Я его поднял, достал из кармана мешочек и положил камешек внутрь. Я продолжал идти, всё быстрее и быстрее, и, подняв самый первый, побежал. Я поднял свой велосипед и без передышек доехал домой.

Рассказывая обо всём этом, я жалею, что не сделал больше фотографий. Я снимал только снаружи, но получилось плохо: я забыл про вспышку, и на кадрах почти ничего не видно. Короче, «неинстаграмопригодно», как говорил Поп.

Надо вернуться.

Я струсил как идиот, но скоро вернусь и всё тщательно обследую. В этом месте много всего интересного…