О лягушках

– А коровы есть? – всхлипывала бабка, утираясь то платком, то ушами Кори, деловито нюхавшего ее мокрое лицо.

Винна задумала.

– Зайцы есть, козы есть, бобриное семейство… Козы подойдут?

– Ну, ежели не капризные и в наше хозяйство пойдут, то еще ничего, – ободрился дед и посмотрел хитро на бабку. Та постепенно перестала плакать и уже прикидывала в уме, сможет ли приладить к хозяйству и зайцев.

– Ну, на том и порешили, – заявила Винна, разложила гостей по гамакам и пошла спать.

Через десять дней хомяк, поставлявший Винне материал для рукоделия, которым она худо-бедно кормилась, заявил, что уплывает куда подальше от этой проклятой местности, да и другие поставщики больше в Море не плавают, ибо колдун Алдур с замка Зарья совсем очумел и требует платить речную пошлину, а как выходить в Море, не платя пошлины, не разъясняет.

– Говорят также, – заявил хомяк, жуя лепешки и запивая чайком, – что марский колдун нашего колдуна знатно потрепал на позапрошлой неделе, да еще назвал кнутым хряпиком его прадеда – который, бишь, в землю Телля первым пришел и замок на горе Зарья построил, – так вот, наш колдун, говорят, от злости поседел и тотчас засел у себя в стенах, да зелья днями и ночами варит…

– Опять марского колдуна на бой вызовет? – озабоченно протянула Винна, она напряженно думала, что теперь делать, и было совсем не до колдовских побоищ.

– Да, видать, – хитро подмигнул хомяк, засовывая за щеки лепешки про запас, – скоро опять буянить начнут, да пакостить над мирным населением.

Винна и хомяк пришли к выводу, что при таких условиях житья от колдуна будет никакого, ибо колдун, одержимый государственными преобразованиями в виде установления речных пошлин, – это беда пакостная, но привычная, а вот колдун-государственник с манией падать на деревенские хаты в материальной форме стрекозуба – это уже, как бы сказать, никуда и вовсе не годится.

– И чего ему не сидится, – заключил хомяк, щедро одаривая Винну последними нитками и шерстью, что завалялись у него в лодке (чего уж там, ничего с тебя не возьму, раз такое дело), – марский колдун ему опять наваляет, как пятьдесят лет назад, когда еще дамбу енту порушили… Мой кузен Хрык сказывал, что на Малье девки рыбьи хвосты отрастили в пол-аршина, такие прямо невесты сделались… хмы-хмы…

Хомяк предался воспоминаниям, а Винна тем временем отнесла в сарай полученные от хомяка запасы и начала усиленно думать. Хомячья лодка уж скрылась в заходящем солнце, а Винна все еще думала, пересчитывала запасы, куталась то в плед, то в шаль, и под конец Второй луны заснула где-то в гамаке посреди острова, полная грусти и отчаяния перед свалившимся несчастьем.

Собрание на Козьем острове шумело, волновалось, но все без какого-либо приемлемого решения. Кто-то предлагал нанять злобного колдуна для устранения Алдура, зайцы выдвигали предложение и вовсе переселиться на побережье, Папарик с семейством требовали послать гонца к королю земли Телля и даже вызвались сочинить самый действенный и добронамеренный донос, а козы все собрание жевали травку и молчали, словно бы их и не касалась общая беда.

Как оказалось, мерзкий колдун действительно перекрыл все ходы и выходы в Море со стороны местности Зарья, и обложил все проходящие лодки непомерной пошлиной, на что поставщики либо совсем не желали снабжать население одиноких островков, либо ломили такую цену, что кое-где, как говорили, одного целиком выкупали в выгребной яме вместе с товаром.

Винна сидела посреди Козьей площади, слушала соседские разговоры и, наконец, выдала самое здравое суждение, по мысли большинства присутствующих.

– А не пойти ли к колдуну и попросить отменить пошлины?

Воцарилось молчание.

Винна смущенно продолжала, обнимая Корь и ужасаясь собственной инициативности:

– Ну, может, снизить?

Все молчали, только козы мерно жевали травку на Козьем пастбище.

– Ладно, – неохотно поднялась Винна, – надо, в общем, кого-то послать, чтобы колдуна уговорить. Вон ты, Папарик, – у тебя вид жалостливый, ты даже хомяков разжалобить умеешь, чтобы подешевле товару набрать, так ты пойди и поплачься… видать, и колдуна разжалобишь…

Все оживились, загомонили, площадь пришла в движение, и отовсюду к бедному Папарику потянулись лапы, крылья, руки и копыта, чтобы поздравить с выдвижением в такую важную миссию. Несчастный ошалело пожимал все протянутые к нему конечности и начинал потихоньку плакать и прижимать к себе по очереди жинку и все семнадцать детишек. Те также разревелись и начали причитать, отчего собрание и вовсе приняло вид крайне скорбный и одновременно воодушевляющий.

В задних рядах кто-то уже начал сочинять торжественную оду павшему герою, однако эту инициативу дружно прикрыли медной лоханкой, на которую сверху осторожно присел медведь. Папарик, всхлипывая, направился в обнимку с соседями в Козий трактир, представлявший собой большую яму, накрытую ветками, и половина площади потянулась за ним, дружно хваля мужественного соседа и потихоньку делая ставки, вернется ли он целиком или по частям, или вообще сгинет безвозвратно в чащобе вокруг замка Зарья.

Оставшиеся тихо расходились по своим лодкам, козы мирно направились на ночное пастбище, и только Винна еще какое-то время сидела на площади в обнимку с Корью, пока свежий воздух с Моря не напомнил о простудах и прочих неприятностях. Винна, пребывая в весьма неприятном состоянии духа, вытянула из трактира соседа-бобра, в чьей лодке они приплыли, и они вместе направились к своим островам. Старик бобер мирно прикорнул у носа лодки, увешанного крохотными фонариками, которые они с Винной слепили на прошлое зимнее солнцестояние. Лодка сама знала дорогу и деловито поскрипывала, переругиваясь лениво с особо настырными волнами, на пути домой.

Корь виновато помахивал хвостом и косился на Винну, которая чувствовала себя премерзко и уговаривала саму себя, что все это от начинающейся простуды. Однако, как ни силилась она, чихать так и не начала до самого дома. Бобер приткнул лодку на пристани и попросился по-соседски переночевать в сарае, куда тут же и направился. Винна же посидела еще на крыльце, вспоминая собрание и хнычущего Папарика, и пошла спать.

Наутро удивленный бобер увидел у лодки нагромождение вещей, среди которых чемодан Винны занимал особое место, горой возвышаясь над окружающей местностью, а посреди всего этого великолепия сидела Винна, укутанная двумя шарфами, и натягивала высокие сапоги. Бобер осмотрелся, оценил обстановку – а в цели путешествия он, зная доброе сердце Винны, и не засомневался, и методически, через возражения, плач и причитания соседки, начал возвращать большую часть имущества обратно в дом, оставив напоследок небольшой рюкзак, мешок припасов и чайник, который так и не смог выдрать из рук Винны. Наконец, он водрузил Винну и Корь в лодку, самолично повесил на дверь избушки и сарая большие навесные замки, передал мышам буханку хлеба и строго наказал не трогать запасы, на что мыши, дружно всхлипнув носами, кивнули, и высыпали на берег провожать хозяйку.

Винна, зевая, грустно смотрела на удаляющуюся избушку и ежилась от холодка по спине. Впереди ждала страшная местность Зарья земли Телля, опоясавшая весь юг Моря, до самых западных гор Мара и восточной пустыни; посреди которой, на горе Зарья, стоял замок колдуна Алдура, – злобного и циничного разрушителя деревенских домов и превращателя невинных граждан в лягушек. Винне очень хотелось вернуться домой, снять с избушки замок и накрыться теплым одеялом в мягкой кроватке, и думать, что Папарик все сделает, как надо, однако тут же становилось очень стыдно, особенно перед стариком-бобром, и Винна мужественно куталась в плащ и особо туго перевязывала шарфы.

Так прошел день, и ночь, а потом и еще три дня и три ночи, а потом и вовсе неделя, и они приплыли к устью крохотной речки Татья, что впадала в Море отдельно от остальных товарок, стремившихся поскорее влиться в полноводную Рарну. Там они долго препирались с ежами-сборщиками пошлин на предмет того, что не везли никакого товару, оттого и должны были проходить бесплатно. Винна порадовалась, что бобер заставил ее вернуть большую часть снаряжения, которое ежи наверняка приняли бы за партию запасов для лесных жителей, и даже утихомирила всех спорщиков, отдав ежам чайник. Те подозрительно обнюхали его, но плыть дальше все же разрешили.

Винна и бобер еще долго обсуждали нравы в среде сборщиков пошлин и ежей вообще и пришли к выводу, что на всем свете это наипервейшие взяточники.

Плыть вверх по течению Татьи было нелегко, лодка иногда начинала жалобно скрипеть, и тогда приходилось бобру и Винне налегать ей в помощь на весла. Сама речушка была шириной в две-три телеги, и деревья сплелись над ней в один полутемный зеленый тоннель, со всех стен которого то и дело свешивались местные жители, а то и вовсе проходящий сброд, и предлагали на обмен всяческую утварь и съестные припасы. Бобер и Винна в ответ молчали, как и положено суровым северным островитянам, не желающим ни с кем входить в общение, и тем более менять сыр на потрепанные сковородки. Изредка только Винна не выдерживала и начинала хихикать, подталкивая бобра в бок, на что тот шикал и сохранял островитянски-невозмутимое выражение морды.

Через неделю на их пути начали попадаться первые прибрежные деревушки, то выстроенные прямо в дуплах и на ветвях, то срубленные и покрытые крышами, на пристанях все больше толпилось народу, и все чаще случалось так, что три-четыре лодки встречались на речке и долго расходились под беззлобные перепалки хозяев.

Винна периодически вспоминала о простудах и несварении желудка, и тогда бобру приходилось причаливать где-нибудь в глуши, разводить костер и отпаивать Винну отварами трав с медом, ласково поглаживая ее по голове. Корь начинал дичать и из домашнего пса постепенно превращался в агрессивного зверя, и даже самолично гонял вокруг березы одного старенького волка, пришедшего на огонек за винцом. Отбив волка, Винна и бобер отпоили его отваром и хорошенько расспросили о местных сплетнях и прочих новостях.

– Какие новости, такие новости, – жалобно шамкал волк, косясь в сторону Кори, лакая отвар и жуя в обе щеки ветчину, – ох, изголодался-то я…

Винна и дед бобер сочувственно кивнули, а Корь даже виновато завилял хвостом и ткнул волка в бок, на что тот, грешным делом, полез на елку, но был вовремя спущен вниз.

– Значит, колдуном интересуетесь, – скулил волк и спешно дожевывал угощение, – а что же им не интересоваться-то… говорят, марский колдун его об деревушку помял, так теперь все, войну ждем, нашествие, мор, голод и засуху…

– Что, все одновременно? – как-то засомневалась Винна.

– А куды деваться? – волк поглядел вокруг, не осталось ли чего еще вкусненького, и сыто откинулся к дереву, – сидит в замке, – вон, отсюды уж шпили видать (Винна и бобер вздрогнули и начали высматривать в макушках деревьев замок), – колдовские навары варит, лучшие заклятья готовит, да как тут войне не быть?

Увидев, наконец, в небе башни, Винна поежилась и начала кутаться во все подряд. Умный бобер предложил заночевать тут, под охраной спаниеля Кори, и они на пару с Винной начали готовить дрова, разбивать палатку из веревки и пледа и заниматься прочими вечерними приготовлениями, ведь уже наступала Первая луна и никому не хотелось плыть к замку Зарья на ночь глядя. Волк с интересом наблюдал за суматохой в маленьком лагере и даже порывался помочь, ведь ему сильно понравилась ветчина и хотелось заручиться дружбой маленького зверя, на случай, если опять придется выяснять отношения со старым вепрем, не дававшем ему спать по ночам. Волка приладили к лодке, охранять ее на предмет покушений со стороны лесных разбойников и прочей ночной живности, а вся троица улеглась спать.

Маленькая Винна еще долго не могла уснуть и косилась в сторону замка Зарья, ведь у них с бобром совсем не было определенного плана, что делать и что говорить колдуну завтра, и только уже к Третьей луне ее сморил сон, беспокойный и разноцветный.

К горе, на которой стоял замок, добрались они только через день. Волка взяли с собой, он уже почти не боялся Кори, хотя называл его почему-то исключительно вежливо, на «вы», повиливая хвостом в несвойственной волкам манере. Речка в конце пути резко пошла вверх по склону горы, и, наконец, уткнувшись в водопад, путники припрятали лодку у местного родича старичка-бобра и продолжили путь пешком по узенькой тропинке, где изредка встречался какой-нибудь местный житель.

Винна всю дорогу пыталась придумать что-нибудь жалостливое, проникновенное, отчего жуткий колдун Алдур должен был непременно смягчиться и отменить на веки вечные все речные, да и прочие пошлины, раздать имущество бедным и уйти колдовать фейерверки на деревенских праздниках, – однако, чем ближе становились ужасные, облезлые и покрытые темно-зеленым мхом стены замка, тем путанее становилось в голове Винны и ни одна мысль не могла надолго в ней застрять. Старик бобер также становился все молчаливее и мрачнее и даже запасся надежным суком, усердно отломанным от первого встречного дуба, на что из дупла его вылезла многодетная белка и еще долго омрачала им путь отборными проклятиями.

Спаниель и волк шли где-то сзади, мирно переговариваясь на своем древнем псовом наречии, и волк, очевидно, не заботился близостью страшного замка, надеясь на Корь и его острые зубы. Корь же просто царственно шел, периодически наступая на уши.

В таком виде и составе отважная четверка прибыла к воротам замка, где была встречена старым Хмыглем, заведовавшим уже сотню лет всеми замковыми гоблинами, сторожевыми волками, темницами и библиотекой, а также изрядно симпатичной кухаркой, которую Хмыгль изредка, явно смущаясь и краснея, позволял себе ущипнуть за какую-нибудь особо выдающуюся часть ее персоны.

Единственная причина, по которой Винна и ее спутники встретили рано утром у ворот замка столь важную особу, как Хмыгль, – особу, приближенную к страшному колдуну и ежедневно подающую ему за завтраком отборных младенцев (как вещала народная молва, склонная к преувеличениям), была та, что Хмыгль имел маленькую слабость, которой предавался в минуты, свободные от прислуживания и способствования злодеяниям Алдура, а именно – выращивание клубники. Недалеко от стен замка, в глубине зарослей колючек он уже много лет имел потайную грядку, к которой по весне его неумолимо влекло душой и телом, и где он мог в одиночестве, не видимый никому, предаваться мечтам о рассаде новейшего сорта «колокольчик», о новой нержавеющей лопатке с черенком из рябины или о блистательной победе на ежегодной сельскохозяйственной ярмарке, проводимой у подножия горы Зарья.

Именно в то утро, когда отважные путешественники подходили к воротам замка, Хмыгль, обнадёженный хорошей весенней погодой и явным потеплением, предвкушая покапывание на любимой грядке, как раз выходил их тех же самых ворот, посвистывая мотивчик, позаимствованный у какого-то узника из темницы.

– Здрасте, – вырвал его из сельскохозяйственного забытья чей-то мелодичный голосок, отчего Хмыгль встрепенулся, открыл пошире глаза и, на всякий случай, приготовился драпать.

Взору его предстали тоненькая рыжеволосая девушка, укутанная до носа шарфами, линялый бобер, грязный спаниель с недобрым взглядом и потрепанный волк, добродушно виляющий хвостом.

– Не подскажете ли, господин хороший, – пробурчал деловито бобер, – как нам попасть на аудиенцию к его колдовскому святейшеству?

Хмыгль подбоченился, как и подобало советнику правителя местности Зарья, оглядел еще раз странную компанию и величественно ответил:

– От какого правителя идете, с какими дарами да подношениями? Все мне отвечайте, а я уж решу, донести ли его колдовскому величеству за завтраком, али нет.