Запасной выдох

К. вгляделся в стеклянное отражение. Лицо забрызгано грязью, одежда – тоже, окровавленная рука ухватилась за рану.

Хотя, возможно, ей стало неудобно за меня.

К. обернулся к финальной сцене. Докричавшись друг до друга, оба переводили дух. Прозрачная ласта потянулась за печатью и шлепнула изо всех сил по столу. Старичок, все еще приходя в себя, вздохнул: «Мне же только печать. Слуховой аппарат получить».

Наконец К. удостоили внимания сухим вопросом:

– Что?

– Мне бы талон к врачу.

– Четвертое окно.

Как? Логика подвела. Дождавшись своей очереди, он спросил талон.

– Вы по записи? – обдала холодом рыба.

– Нет.

– Думаете, вас примут?

Ему вдруг захотелось расхохотаться. Сдержав себя, он проговорил:

– Ну, я надеюсь.

У кабинета его встретили шесть пар глаз, обрадованные еще одному выслушивателю проблем.

И почему людям так нравится жаловаться незнакомцам?

К. отсел к окну, подальше от всех, на странно выгнутую лавку и, рассматривая руки, прислушивался к разговору.

Прошел час.

Продавщица с неудавшейся личной жизнью вышла, довольно держа в руке стопку направлений и рецептов, и К. вбежал в кабинет.

– Присаживайтесь.

К. присел на стул с какой-то неуверенностью и сложил руки на коленях.

– Вытяните руку.

Он окунул руку в манжету и стал смотреть, как она с пыхтением сжимает заложника, причиняя неприятную мелкую боль.

– Сто десять на семьдесят.

– Пш-ш-ш, – выдохнул зверь и уснул до следующего в очереди.

Медсестра потянулась за карточкой К. и с видом недовольной учительницы, листающей дневник неуспевающего ученика, стала просматривать страницу за страницей.

– Хм. У вас нет флюорографии.

– Да, я не успел пройти.

– Без нее вас врач не примет. Поднимитесь в пятьсот четвертый и пройдите. Потом придете сюда.

Черт побери.

4

Мы уже допивали свои кофе-вина, как вдруг Польтр поднял палец и, смотря в далекую невидимую точку, попытался заговорить.

– Дело дрянь, товарищи. Дело просто дрянь. Желание все же настигло меня. Это случилось в красном седьмом на пути к вам. До сих пор, после Бувиля, я сохранял равновесие и спокойствие своего существования, которые застал когда-то в одном кафе[3 - Отсылка к роману «Тошнота» Жан-Поля Сартра.]. И вот я еду, и все вокруг набухло телами, и машина ревет от истомы. Уже все набито, но лезут еще и еще, и дышать уже нечем, стекла запотели. Какой-то в яично-желтой рубашке провел по окну, и стонущие капли покатились вниз, смывая влажные вздохи…

Дж. Дж. нахмурился и выплюнул смешок.

– Не знаю, как вам все это нравится. А меня настигла тошнота от всего этого.

5

Проснулась от лая собаки. Пулеметом: ав-ав, ав-ав; ракетой: ау-у-у-ав.

Решила вспомнить сон – неподдающиеся логике проделки мозга, – снившийся мне до пробуждения. Сидели мы в этой комнате. На ней платье в ярко-красную клетку.

«Не бойся, Гумберг очень хороший!»

«Я не хочу! Не хочу за него!»

«Он хороший, правда. Знаешь, какой он добрый! Целыми днями возится с соседскими девчонками, на побережье их водит. Он хороший. Я бы его пожамкала. Такого жесткого…»[4 - Аллюзия на Гумберта Гумберта, героя романа «Лолита» В. Набокова.]

И черная дыра, окруженная клешнями, задвигала моими скулами.

Боже, что это еще такое? Перевернулась на другой бок, отогнав одеялом видение. До чего же неудобно, когда по бокам еще четыре лапки свешиваются. Пошевелила – ножки задергались, забарахтались. Восемь черных точек прищурились и закрылись. В сгустившейся темноте напрягся слух.

Вот кто-то пошевелился в углу. Шарк-шарк, шарк-шарк. Страшно-то как, надеюсь, не паук. Мои восемь лапок нервно сжались.

Чавк-чавк – зачавкало что-то. Мои восемь ушей напряглись.

Снова перевернулась, накрывшись с головой, и разбудила симфонию в животе. Симфония Животинского. Бр-р, буп-буп, у-у-у. Скорее бы утренний завтрак. Завтрашний утрак.

Снова залаяла собака, подражая волку: ав-у-у-у. Нет, не так. Надо: ау-у-у-у.

В два голоса: а-у-у-у.

Надо меньше общаться с Французом. Чего доброго, мы теперь вместе будем воображать себя насекомыми[5 - Намек на повесть «Превращение» Ф. Кафки, где главный герой превращается в насекомое.].

6

Стоял прекрасный набоковский день. Все как положено: солнце цвета Е рассекало своими лучами пушистые облака сквозь небо цвета С, и повсюду летали бабочки, бабочки, бабочки[6 - В автобиографии «Другие берега» В. Набоков пишет, что умел чувствовать «окраску буквы», т. е. был синестетом: «Такова моя азбучная радуга (ВЕЕПСКЗ)».], поэтому мы решили перенести нашу встречу в парк, чтобы проветрить залежавшиеся легкие и запыхавшиеся мысли.