Амплерикс. Книга 2. Цветы и ветер

«Девять лет я правлю Аджхарапом, – словно делая одолжение, наконец заговорила Дейна. – До меня правил мой отец. Я была ему помощником. Я и мой брат – отец Мачео. Как можешь видеть, я немолода, а отец и вовсе был дряхлым, больным стариком. Я разрабатывала приказы, он же их лишь подписывал и озвучивал. Я вела изнурительные переговоры с Гальтингом и другими землями, в то время как отец спал, напившись лечебных трав, помогающих загасить боль в старом немощном теле. Брат мой тоже пил – не травы, но вино. Вино из Аджхарапа, что похуже, и дорогое вино из Ангура, равных которому не сыскать больше нигде. К чему тратить часы своей жизни в душном кабинете мэрии, стараясь заработать хоть немного монет для казны в переговорах с другими землями, если можно провести вечер в городской таверне в компании хохотушек, подающих еду на столы? Я вела переговоры с секретарями мэров самых разных земель, в то время как отец сидел на балконе, стараясь согреть безнадежно остывающее тело в свете огненных сфер. Пока я считала цифры в контрактах, отец считал огненные шары в черном небе, коротая время своей угасающей жизни. Брат мой тоже считал – не цифры и даже не небесные сферы, но монеты, которые он мог взять из казны и потратить на официанток так, чтобы не заметили недостачи. А заметить ее могла только я, ибо почти ослепшему отцу уже не было дела до запасов монет Аджхарапа. Брата и это не смущало – он знал, что сестра закроет глаза на мелкие финансовые шалости и сведет баланс в счетоводных книгах, а недостача не будет обнаружена. Бывало, я слушала споры жителей нашего города – кто-то отхватит кусок чужой земли, кто-то не рассчитается за купленный в кредит скот, кто-то обдерет чужую диетру, пока сосед торгует на рынке. Я сидела в мэрии рядом с отцом и слушала, слушала, слушала. Слушала и решала, решала и слушала, глядя на то, как мой эспир успевает сменить всю палитру цветов – от утреннего зеленого до ночного красного. И даже когда он рдел бордовым, а почти оглохший отец давно посапывал в своем кресле, я слушала споры в ночи, толкая отца всякий раз, когда наставала пора озвучить решение, которое я принимала и шептала ему на ухо. Мой брат тоже слушал – не бытовые распри горожан, нет, но музыку на вечерней городской площади. Девять лет назад, когда на город опустились очередные сумерки, мы с отцом сидели в мэрии. Я посмотрела в окно – в очереди к правосудию стояла длинная вереница людей. Я привычно толкнула отца локтем, чтобы предложить ему перенести оставшиеся аудиенции хотя бы на утро. Но он не ответил. В тот вечер он уже не проснулся, да не обратиться его душе Хищником. В отличие от королевского престола, пост мэра не наследуется. Люди решают. Я женщина. Никто не хочет видеть женщину во главе. Даже Королеву, пусть здесь у нас и нет иных вариантов. У кого есть больше шансов занять пост мэра – у весельчака, водившего дружбу едва ли не с каждым жителем Аджхарапа, или у его сестры, нередко оглашающей именем отца не самые популярные решения? Кроме нас с братом, на пост мэра претендовал только один кандидат – начальник городской стражи. На мое счастье, за день до выборов его жена явилась к нему на пост, чтобы принести лепешек к ночной смене, и обнаружила супруга со спущенными штанами. Тот настолько самоотверженно приклеился пахом к задравшей юбку кухарке из соседней таверны, что даже не слышал, как жена окрикнула его. В тот вечер он с позором утратил все три своих статуса – и кандидата в мэры, и начальника городской стражи, и супруга. Мы с братом остались одни перед выбором людей. И я знала, что выбор тот был предопределен. Утром я пришла в дом к брату. После ночной гулянки, на которой он уже успел отметить свою завтрашнюю победу, брат был все еще пьян. Я предложила ему выпить настойки с каплей сока диетр. К слову, если кого-то из вас мучает затяжное похмелье, лучше способа привести себя в порядок не сыскать. К соку я добавила несколько капель травяного настоя, который мы пьем, чтобы прочистить желудок. Брат выпил, лег обратно в постель и заснул. Вскоре травяной настой сработал, и содержимое живота моего братца вышло наружу густым едким фонтаном. Он проснулся и закашлял, но я настойчиво помогла ему не подняться с кровати. Захлебнуться лужами своей рвоты – не самая благородная смерть, но у него была и не самая благородная жизнь. Да не обратиться Хищником и ему».

Дейна выпрямилась и посмотрела сначала на Шая, затем на своего племянника. Патриций ожидал, что сейчас Мачео, которому, видимо, неожиданно открылась тайна смерти своего отца, сорвется с места и набросится на тетку с кулаками, но тот лишь покорно стоял, глядя в пол, и молчал. Молчали Кларена, Дейна, плавийцы. Молчал даже Шай, а уж он не оставлял обычно последнего слова за оппонентом.

– Грустная история, не находишь? – сказала Дейна.

– Не у всякой истории счастливый конец, – согласился Шай, немного отойдя от рассказа мэра.

– Конец никогда не счастливый, – ответила Дейна, – на то он и конец. Но это не повод не идти к нему.

– Ты же понимаешь, что делаешь себе только хуже, рассказывая нам о цене, заплаченной за пост мэра?

– Я понимаю одно, – сквозь зубы бросила ему Дейна. – Я не для того поступилась своей совестью девять лет назад, не для того взяла на попечение племянника и сделала его своим помощником, не для того посвятила годы жизни благополучию Аджхарапа, чтобы отдать свой город под протекторат какому-то сопливому мужеложцу!

– Означает ли это, что ты предпочитаешь первый вариант? – В глазах Шая вспыхнула искра любопытства.

– Я скорее сгнию в темницах Песочных рукавов, скорее буду жевать влажный заплесневелый песок, чем добровольно отдам тебе главное достижение своей жизни! – рявкнула Дейна.

– Будь по-твоему. – Шай провел руками по брюкам. – Я объявляю Аджхарап протекторатом Эрзальской долины, лишаю тебя звания мэра и именем четвертой ступени приказываю плавийцам взять тебя под стражу и удерживать до тех пор, покуда секретарий Далонг не распорядится отдать тебя Верховному судье. Таково мое слово.

Сказав это, Шай посмотрел на плавийцев. Те обступили Дейну, схватили ее за руки и повели прочь из комнаты. Она не противилась. Даже с заломленными за спиной руками Дейна держала осанку, будто гордилась тем, что окончание ее власти над Аджхарапом имеет такую высокую, пусть и драматичную, ноту.

Когда плавийцы и Дейна скрылись за пределами комнаты, в помещении послышался звон – Кларена обронила нож, которым ранее разрезала путы на руках патриция. Она загладила свои длинные растрепанные волосы назад и глубоко выдохнула. Она бросила взгляд на Шая, понимая, что только что он спас ее от службы у жестокой правительницы Аджхарапа. У бывшей правительницы.

Патриций, не шелохнувшись, продолжал сидеть на стуле. Триумфальная победа над Дейной опьянила его ненадолго. Как корона отнесется к тому, что он самовольно объявил Аджхарап новым протекторатом Эрзальской долины? Или к тому, что местный правитель нарушил святую иерархию? И есть ли в целом короне дело до межтерриториальных распрей, когда счет жизни Королевы и защитницы Амплерикса идет на месяцы или, быть может, даже на недели?

Мачео впервые оторвал взгляд от пола и посмотрел на Шая. В его глазах было странное умиротворение. Патриций поднялся со стула, приблизился к юноше, коснулся его плеча и сказал:

– Если бы я только что узнал, что родная тетка позволила моему отцу захлебнуться в остатках ночной пьянки, я бы выцарапал ей глаза. Никаких сомнений.

– Если бы я только что узнал, – ответил Мачео. – Дейна давно рассказала мне об этом. Поверь, на какое-то мгновение ее глаза были в опасности. Но она уже была мэром. А слепой мэр хуже, чем мэр зрячий. Никаких сомнений. В любом случае, она моя тетка. И она даровала мне пост помощника.

– Люди, отказывающиеся от мести ради постов, никогда не внушали мне доверия, – заметил патриций.

– Месть не вернула бы мне отца.

– Но месть позволила бы Дейне составить твоему отцу компанию в Хранилище.

– Он достаточно натерпелся от нее при жизни. Позволю ему немного отдохнуть от нее хотя бы в Хранилище. Видят небеса, скоро они повстречаются.

– Я не стану добиваться ее казни, – сказал Шай.

– За тебя это сделают камеры в Песочных рукавах.

Шай почесал нос и неспешно пошел в сторону открытой двери.

– Я не намерен больше оставаться в этом склепе, – сказал он.

Кларена подняла с пола оброненный нож и спрятала его в карман.

– Мне так спокойнее, – ответила она на непрозвучавший вопрос патриция.

Они медленно стали спускаться на первый этаж мэрии. Мачео пошел за ними.

– Я благодарна тебе за то, что освободил нас, – сказала Кларена Шаю, неслышно ставя ногу на очередную ступеньку.

– Ты освободила меня, – ответил он, разглядывая на своих запястьях кроваво-розовые борозды от веревок, – и я отплатил тем же.

На нижнем этаже не было никого. Кларена, заметив на столе Мачео кувшин с водой, бросилась к нему, наполнила стакан и опустошила его. Мачео с нескрываемым облегчением оглядел свое рабочее место. Очевидно, служение Дейне тяготило его все эти годы.

– Ты был жесток с ней, – сказал он патрицию. – Мне это даже понравилось. Остается надеяться, что ты сдержишь обещание и не будешь жесток с ее бывшим помощником.

– Я проявляю жестокость только в кровати и только тогда, когда ее от меня ожидают, – ответил патриций.

– Что-то не верится. – Мачео не сводил распаленного взгляда с Шая.

– Хочешь проверить?

– А ты?

На этот вопрос Шай не ответил сразу. В его голове нарисовался образ Лафре, стоящего там, в карьерах Серебряной Слезы, и вонзающего кирку в окаменелые породы лунного хрусталя. В патриции кипело желание как можно скорее добраться до Гальтинга, воссесть на законный трон Эрзальской долины, разорвать древний контракт с Серебряной Слезой и освободить Лафре. Давало знать о себе и другое отчаянное желание – Мачео был невероятно хорош собой, а патриций давно не знал сладкого тепла мужского стройного молодого тела. Когда родители Шая погибли, а Шай вступил на трон патриция Эрзальской долины, он был волен выбрать себе любых, даже самых строптивых ангалийцев. Первое время Шай, забавы ради, считал своих партнеров. Но, когда кровать патриция не успевала остыть от тела очередного любовника, а туда ложился уже новый юнец, Шай утратил интерес к счету. В конце концов, тогда он умел считать лишь до ста. Со временем у Шая появились фавориты из числа наиболее умелых любовников, способных удовлетворить самую дерзкую фантазию патриция в постели. Один из них был самым частым гостем в опочивальне Шая. Патриций сам того не заметил, как высокий хрупкий Йасай стал проводить в спальне Шая несколько дней в неделю. В одну ночь Йасай без стука вошел в комнату патриция и застыл в дверном проеме. Возле высоких кованых перил кровати стоял туго обвитый красными шелковыми широкими лентами незнакомый юный ангалиец, добровольно лишивший себя подвижности в угоду патрицию. Шай стоял у него за спиной, с силой прижимал его к себе, обхватив юношу за грудь, и резко вонзался в него. Услышав шум в дверях, патриций обернулся, даже и не думая останавливать грубых ритмичных толчков. Шай посмотрел на обомлевшего от этой картины Йасая и кивнул ему, приглашая присоединиться. Ответа не последовало, и Шай безразлично повернулся обратно к новому любовнику, продолжив наслаждение. Йасай выбежал из комнаты.

На следующий день они увиделись с патрицием на тренировочной поляне. Швырнув лук на землю, Йасай быстрым шагом подошел к патрицию и наградил его свирепым взглядом:

– Кто он?

– Он? – непонимающе скривился патриций, щурясь то ли от яркого света огненных сфер, то ли от глаз Йасая, в которых бушевало пламя ничуть не менее яркое.

– Тот, кого ты связал вчера моими шелковыми лентами! – Йасай сжал руки в кулаки. – Как его зовут?

– Не могу сказать, – спокойно ответил Шай.

– Боишься выдать его имя?

– Нет. Просто не помню. Кажется, на букву «А». Или «Д»? Какое-то необычайно сложное, длинное имя. В кровати меня интересует другая длина. А к чему вопрос?

– Ты должен был провести вчерашнюю ночь со мной! – выпалил ангалиец.

– Так уж должен? Не припомню, чтобы я подписывал бумаги. Если и имел неосторожность поставить свою подпись, то не поленись, предъяви документ.

– Ты невыносим! – крикнул Йасай.

– Уже ли? Помнится, тебе всегда было под силу вынести меня – что в лентах, что в цепях.

Йасай открыл рот, но не нашелся, что ответить. Зато Шаю не требовалось раздумье. Он решил раз и навсегда обозначить свою позицию:

– Я патриций Эрзальской долины. Только мне решать, кому есть доступ в мою опочивальню. Тебя за руку туда я никогда не тащил, если не считать нашей самой первой ночи.

– Идиот, – процедил Йасай. – Никогда не посещала мысль, что твои любовники ожидают от тебя чего-то большего, чем просто кровать?