Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев

С ней приехала Кира. Брак Аллы с Артуром Энгельгардтом был несчастливым, и в 1912 г. они развелись. Алла, непредсказуемая и пристрастившаяся к наркотикам, не могла заботиться о Кире; маленькую девочку она отправила в Березовую Рудку. Когда Мики приехала, чтобы выполнять свои обязанности няни для новорожденного ребенка Муры, Кира поехала с ней и стала жить в доме Бенкендорфов. К ней относились как к члену семьи, еще больше затемняя правду ее рождения.

У Муры было все – богатство, муж благородного происхождения, который ее обожал, место в высшем обществе двух самых космополитичных городов Европы и первый из ее любимых детей. Так не могло длиться долго. Расточительный образ жизни молодой пары ограничила начавшаяся в 1914 г. война. Германия и Россия вступили в конфликт и оказались противоборствующими сторонами, поэтому российские дипломаты были отозваны из Берлина.

Вскоре после начала войны Иван поступил на службу в армию, стал офицером в штабе Северо-Западного фронта и проводил много времени вдали от дома.

Мура потеряла берлинское общество, но Санкт-Петербург (или Петроград, как его теперь из чувства патриотизма называли русские, избегая старого немецкого названия) по-прежнему сохранял чарующую силу столицы империи. Для общения с близкими она могла на время отдыха уезжать в поместье в Йенделе. Мики заботилась о детях, среди которых теперь была уже малютка Таня, родившаяся в 1915 г., так что в светской жизни Муры мало что изменилось. По-настоящему изменилось лишь одно: отсутствовал Иван, и это отсутствие Мура переносила легко.

Мики не могла вытащить Павла из саней. Он потерял игрушечного солдатика, которого держал в маленькой ручке всю дорогу из Петрограда, и не хотел выходить, пока не найдет его. «Еще один отсутствующий солдатик», – подумала Мура. Совсем как отец ребенка, но об отсутствии этого солдатика больше сожалели. Поставив Таню на землю, Мура присоединилась к поискам, переворачивая меховые полости и залезая пальцами в щели между сиденьями. В конце концов пропавший солдатик – гусар с саблей – был найден; он оказался на полу и прятался среди складок меха. Павел выхватил солдатика из руки Муры и победно поднял его вверх, чтобы вызвать восхищение Мики.

Няня улыбнулась – немного натянуто, подумала Мура. Он напомнил Мики о реальном солдате – ее погибшем возлюбленном, полковнике кавалерии? Время от времени Мики приходили письма с почтовыми марками из Ирландии. Все знали, что они от Эйлин, ее дочери. Теперь она была уже взрослой женщиной, сделавшей Мики бабушкой. Всякий раз, когда от нее приходило письмо, Мики становилась раздражительной и была не в духе весь остаток дня[24 - Alexander, Estonian Childhood, с. 17.]. Но потом она вновь оживлялась. Ничто не могло вынудить Мики долго пребывать в дурном настроении.

Мура повернулась к дому, расправляя плечи в предвкушении. Было много дел. Надо встряхнуть кухонную прислугу после нескольких месяцев отсутствия хозяйки, спланировать вечеринки, пригласить гостей, задумать пикники и увеселительные поездки. Она, конечно, пригласит своих друзей из посольства Великобритании. Мура с ее англоязычным воспитанием испытывала особую привязанность к англичанам. А еще у нее были друзья из военного госпиталя, где она служила медсестрой-волонтером. И целая куча родственников и друзей из общества.

Бенкендорфы будут представлены братом Ивана Павлом, его женой и, возможно, ненадолго самим Иваном, но, хотелось надеяться, не его матерью и особенно не другими его родственницами. Тетушки Бенкендорф были кем-то вроде собственной «нетайной» полиции: они замечали каждый недостаток в характере и поведении Муры и никогда не стеснялись высказывать свое мнение. Даже Мики, которая любила Ивана, стала ненавидеть тетушек Бенкендорф. В приближающиеся бурные годы ей придется тратить свои силы на защиту детей от их влияния и репутации Муры – от их длинных языков.

Некоторые могут сказать, что репутацию Муры невозможно было защитить – она уже стала легендой в Петрограде и за его пределами из-за ее блеска в обществе. Постоянно возникали и циркулировали интригующие, щекотливые слухи, ей приписывали всевозможные низкие поступки, включая знаменитое утверждение, что она является немецкой шпионкой[25 - Глава ЧК – тайной полиции большевиков – Яков Петерс, с которым Мура вступила в связь в 1918 г., утверждал в своих воспоминаниях, что «согласно признанию задержанной и документам, найденным у князя П., [Мура] была немецкой шпионкой во время империалистической войны (Петерс, «Воспоминания о работе в ЧК в первый год революции» в журнале «Пролетарская революция», 1925, процитировано в Berberova, Moura, с. 128).]. Невозможно было разобраться, насколько эти слухи являлись продуктом разгоряченного воображения и насколько велико в них было (если вообще было) зерно правды, поэтому люди были склонны верить тому, чему хотели верить, о мадам Муре фон Бенкендорф. И так будет всегда.

Думая только о грядущих рождественских праздниках, Мура рассеянно подняла на руки Таню, легко взлетела по ступеням и прошла через изогнутый аркой дверной проем в теплый вестибюль. За ней вошли Мики, Павел и Кира, а после них – слуги с последними баулами багажа.

Двери за ними захлопнулись, отгородив от холода и запечатав в доме радость праздника.

Глава 2. Выбор: на чьей стороне? Декабрь 1916 г. – октябрь 1917 г.

30 декабря 1916 г.

Посол Великобритании в России сэр Джордж Бьюкенен стоял у высокого окна в огромном зале для приемов Александровского дворца. Он видел снаружи царя Николая на его ежедневной прогулке в заснеженном саду в сопровождении свиты[26 - Бьюкенен с подробностями описывает этот визит в своих воспоминаниях My Mission to Russia, с. 42–52. Он указывает дату – 12 января 1917 (NS).].

Дворцы Петрограда были изумительны, но дворец в Царском Селе – загородной резиденции императорской семьи – обладал совершенно особым великолепием. На одном конце парка стоял Екатерининский дворец – огромный, неземной красоты белоснежно-небесного цвета с рядами колонн и высокими окнами, обрамленными богатой лепниной, щедро покрытой сусальным золотом; дворец венчал огромный бельведер из золотых куполов. Рядом располагался Александровский дворец – кремово-желтое чудо меньших размеров, где семья реально жила в относительно преуменьшенном богатстве.

Сэр Джордж приехал в тот день из Петрограда, попросив у царя аудиенции, чтобы обсудить политическую ситуацию в России. Для посла он проявлял редко встречающийся интерес к внутренним делам страны и пользовался необычно близкой дружбой царя. Один из младших консулов описывал сэра Джорджа Бьюкенена как «хрупкого на вид мужчину с усталым, печальным выражением лица», монокль, утонченные черты и серебристая шевелюра которого «придавали ему отчасти вид сценического дипломата», но он обладал «удивительной способностью внушать лояльность»[27 - Lockhart, Memoirs of a British Agent, с. 117.]. Сэр Джордж был глубоко обеспокоен. Он полагал, что царь и царица имеют слабое представление о том, насколько разделена и несчастна их империя и насколько зыбко их собственное положение. Собственные министры вводили их в заблуждение, а в правительстве было полно шпионов, служивших интересам Германии. В Петрограде теперь сплетничали не о том, что императорская чета кончит тем, что их убьют, а о том, кого из них убьют первым[28 - Buchanan, My Mission to Russia, с. 41.].

У такого проницательного человека, как сэр Джордж, факты беспорядков вызывали глубокую тревогу. Бунт, сопровождающийся насилием, таился за углом. Он беспокоился о собственной семье и подумывал о том, чтобы отослать свою дочь Мериэл к ее русской подруге Муре фон Бенкендорф, которая жила в своем загородном поместье в Эстонии. Йендель находился достаточно близко к столице и был легкодоступен, однако был расположен достаточно далеко, чтобы стать безопасным местом, если искры в Петрограде попадут на пороховую бочку.

Мериэл и мадам Мура добровольно работали вместе медсестрами в городском военном госпитале. Они были хорошо знакомы благодаря дипломатическим связям Муры, которые ввели ее в круг сотрудников британского посольства. Эту молодую женщину, очевидно, воспитывала англоговорящая гувернантка, внушившая ей любовь ко всему английскому. Многие молодые атташе-мужчины были покорены ее обаянием, как и офицеры британского военно-морского флота, корабли которых стояли на якоре в Ревеле[29 -

] – эстонском порту[30 - Buchanan, Ambassador’s Daughter, с. 143.]. Родственники ее мужа занимали посты в правительстве империи и были на дипломатической службе. Случилось так, что в этот самый день в Россию пришла печальная весть о смерти в Лондоне графа Александра фон Бенкендорфа – посла России в Великобритании. Его брат Павел был обер-гофмаршалом императорского двора, и оба они были фаворитами императорской семьи, так что эта весть должна была расстроить царя[31 - Buchanan, My Mission to Russia, с. 20; Бенкендорф в «Последних днях в Царском Селе» (вступление переводчика) указывает титул Павла как обер-гофмаршал. Графы Павел и Александр были дальними родственниками Ивана.].

Семья пребывала в состоянии шока после убийства Распутина (царица была убита горем, но некоторые говорили, что царь испытывал облегчение оттого, что избавился от него). Они не выезжали из Царского Села, черпая утешение в простых развлечениях, и не признавались самим себе в том, что в их народе зреют волнения. Несколько недель назад сэр Джордж уже пытался предупредить его величество о том, что влияние Распутина считают вредным и что ходят слухи о заговоре с целью покушения на его жизнь, но царь вежливо отказался слушать[32 - Попытка сэра Джорджа Бьюкенена предупредить царя об опасности, грозящей Распутину, которая, по его словам, основана на «пустых слухах» (My Mission to Russia, с. 48), внесла свой вклад в теорию о том, что это убийство было на самом деле организовано Секретной разведывательной службой Великобритании. Друг князя Феликса Юсупова (главный заговорщик, во дворце которого был убит Распутин) – англичанин Освальд Рейнер был замешан в этом убийстве, и, возможно, это он предоставил револьвер, из которого были произведены выстрелы. Сэр Джордж навел справки об этом голословном утверждении, но глава Петроградского бюро SIS уверил его в том, что это было «невероятно, на грани ребячества» (Milton, Russian Roulette, с. 25–26). Однако утверждалось, что агенты SIS были замешаны в этом, если не несли полную ответственность за убийство (Cullen, Rasputin). Хочется задать вопрос, почему Бьюкенен попытался предупредить царя, если его тревога была основана всего лишь на «пустых слухах». Царь сам также был убежден в том, что все дело в британском заговоре.]. Внемлет ли он голосу разума сейчас?

Наконец его величество царь Николай II, император и самодержец всея Руси, вернулся с прогулки в парке, и сэра Джорджа вызвали к нему. Едва войдя в комнату, он понял, что пришел напрасно. Всякий раз, когда царь желал говорить с сэром Джорджем серьезно, он приглашал его в свой кабинет, где они сидели и курили. Но сегодня посла провели в зал для официальных приемов, и он увидел царя при полном параде. Это означало, что тот желает выслушать сэра Джорджа как посла Великобритании, а не как друга и советчика в политических вопросах. Царь догадался, что предвещает визит посла, и не хотел этого слушать.

Тем не менее сэр Джордж предпринял попытку. Используя все свои резервы обаяния и убеждения, он перевел разговор на политику России и попытался убедить царя назначить нового председателя совета, который будет одобрен Думой и устранит отчуждение, возникшее между правителем и его государством. Напомнив его величеству о своем предупреждении относительно Распутина, сэр Джордж сказал о тревоге, которая царит в правительстве, Думе и во всей стране. Царь ответил, что прекрасно знает о разговорах о бунте, но было бы ошибкой воспринимать их слишком серьезно.

Сделав последнюю попытку, сэр Джордж оставил доводы разума и попытался воззвать к чувствам, ссылаясь на свою давнюю преданность царю. «Если бы я увидел, что мой друг, – сказал он, – идет через лес темной ночью по тропинке, которая, как мне известно, ведет в пропасть, не было ли бы моим долгом, сэр, предупредить его о подстерегающей опасности? Разве не мой долг предостеречь ваше величество о бездне, которая находится перед вами?»[33 - Buchanan, My Mission to Russia, с. 49.]

Царь Николай был тронут и, когда они прощались, сердечно пожал руку посла. «Я благодарю вас, сэр Джордж», – сказал он.

Но шло время, и становилось очевидно, что перемен не последует. Приблизительно через неделю после встречи в Царском Селе один русский политик, его друг, сказал сэру Джорджу, что еще до Пасхи произойдет революция. Но не нужно тревожиться: революция будет исходить из среды политической элиты и просто заставит царя принять правильную конституцию. Такая революция предотвратит опасность революции рабочих и крестьян, которая была бы более жестокой и страшной[34 - Buchanan, My Mission to Russia, с. 51.].

Это предположение звучало несколько обнадеживающе. Тем не менее, когда его дочь Мериэл получила приглашение от Муры фон Бенкендорф погостить у нее в Йенделе, сэр Джордж посоветовал ей поехать.

Суббота 26 февраля 1917 г.

Странно, но поездка, целиком изменяющая всю жизнь, может начаться с незначительного шага: с легкомысленного смеха и веселого прощания – и ни малейшего предчувствия грядущего кошмара.

Мура раздвинула тяжелые портьеры в спальне и вгляделась в вечернюю тьму, приблизившись к стеклу, чтобы не мешало смотреть отражение ее собственных блестящих глаз. На земле тяжело и безмолвно лежал снег, зловеще блестя под восходящей эстонской зимней луной. Звезды не сияли, и сегодня ночью по лесу будут бегать волки. Мура вздрогнула. Это был хороший вечер для поездки, для перемен.

Сидя на коврике у очага, она радостно напевала себе под нос неотвязную цыганскую песню, которую пела для своих зачарованных гостей накануне вечером, и огонь отражался в ее золотых глазах…

Ее дыхание затуманило стекло, мешая обзору. Действительно хорошая ночь для поездки: пора отряхнуть с каблуков навевающие сон деревенские снега Йенделя и вернуться в город. Длинные рождественские праздники наконец закончились, и наступил день, на который был назначен отъезд в Петроград. Город ей нужен был как воздух, чтобы дышать. Подошел бы любой город на худой конец – в каждом из них имелась своя энергетика, – но Петроград был сама жизнь, бьющееся сердце империи, а люди были кровью этого сердца. Даже с охватившими этот город проблемами – антивоенными настроениями, Советами рабочих, которые подстрекали к бунту, дефицитом, протестами и забастовками – он все равно был дыханием жизни для Муры, и она любила ощущать ее пульс.

Она подумала о бале во дворце на Мойке и смерти Распутина. Жесткое наказание по воле царицы еще больше всколыхнет народные массы, Мура была достаточно умна, чтобы это понимать, но она не была настолько робкой, чтобы бояться последствий. Пф! – пусть бегут волки! Она умеет бегать быстрее.

Она не знала – да и никто в Йенделе не знал, что топот их ног и шум их дыхания уже стали слышны в городе.

Горничная захлопнула застежки на последнем саквояже, и Мура вышла из своего мечтательного настроения, отвернувшись от окна. Горничная сделала короткий реверанс, сняла саквояж с подставки и вышла за дверь. Чемодан уже снес вниз лакей. Снаружи послышался слабый звон колокольчиков. Мура выглянула в окно; по подъездной аллее скользили сани, а лошади стучали копытами по утрамбованному снегу. Им так же не терпелось уехать, как и Муре.

Мура бросила на себя последний взгляд в зеркало, поправила меховую шапочку и последовала за своим багажом вниз.

В тот вечер веселая болтовня и смех детей заполнили прихожую Йенделя. После торопливого ужина небольшая компания, состоявшая из детей Муры и двух ее самых близких подруг, собралась в вестибюле дома, пока готовили сани, напоследок вбирая в себя тепло и комфорт, прежде чем отважиться выйти на холод. Две молодые женщины сидели, уютно устроившись в креслах у огня, и болтали. Одной из них была Мериэл Бьюкенен – дочь посла Великобритании; у нее было вытянутое, довольно унылое лицо, но ее похожий на розовый бутон рот расплылся в улыбке при виде Муры, спускающейся по лестнице. Другая молодая женщина, Мириам Арцимович, несмотря на ее имя, родилась в Америке. Они были последними и самыми дорогими из гостей, приезжавших на праздники, и задержались, чтобы вкусить праздники до самого последнего глотка. Обе женщины были тепло одеты.

«Мои дорогииииие», – театрально пропела Мура, входя в вестибюль. Несмотря на то что по-английски она говорила лучше, чем по-русски, ей нравилось добавлять в свою речь низкие славянские ноты.

Пока женщины вставали, как будто перед ними появилась царственная особа, вокруг нее собрались дети. Павел, сын своего отца, и Таня, дочь своей матери, – и, конечно, Кира неопределенного происхождения. Мура наклонилась, чтобы расцеловать своих любимых малышей, и вмешалась Мики, чтобы навести порядок. Она была одна из немногих людей, которых Мура любила и кому полностью доверяла.

Отступив в сторону, Мура приняла театральную позу, демонстрируя подругам свой изысканный, отороченный мехом дорожный костюм. Они выразили должное восхищение, и в ожидании, когда их позовет кучер, все три женщины завели бойкий разговор – они были так же, как и дети, возбуждены перед предстоящим путешествием.

Их разговор касался и светских сплетен, и обсуждения предстоящей поездки, и войны. Все три женщины добровольно работали медсестрами в больнице Святого Георгия, где среди солдат циркулировали слухи об особом уходе, который предоставляла раненым офицерам Мура[35 - Сэр Майкл Постан, интервью с Эндрю Бойлом, CUL Add 9429/2B/123. Сэр Майкл Постан родился в Бессарабии, но покинул Россию после революции. Можно сомневаться в достоверности его утверждения. Если была причина полагать, что она была и немецкой шпионкой, и женщиной легкого поведения, кажется маловероятным, чтобы такой человек, как сэр Джордж Бьюкенен, который был далеко не глупым человеком, позволил бы своей дочери так сдружиться с ней или потерпел бы, что военные атташе посольства так много общаются с ней.]. Но о ней всегда ходили какие-нибудь сплетни. Всегда находились достаточно легковерные люди, чтобы в них верить, а сама Мура с радостью поощряла их.

Совершенно не фигурировали в разговоре какие бы то ни было упоминания о последних событиях в Петрограде. Вести о мятеже, которые начали поступать днем раньше, еще не достигли Эстонии; газеты просто сообщали о разграблении магазинов и забастовках на заводах. Их тональность во многом оставалась точно такой же, как и за неделю до праздников, и люди настолько привыкли, что их праздничное настроение не было омрачено.

Когда подошло время, путешественники – три дамы, трое детей, Мики и горничная Муры – вышли в морозную тьму и втиснулись в открытые сани, укутавшись в полости и меха. Пока женщины суетились и болтали, домашние слуги ждали, послушно замерзая в освещенной арке двери огромного вестибюля, чтобы поклониться на прощание.

«Ноги должны быть в санях, Павлуша! – Мура посадила сына к себе на колени. – Иначе их откусят волки!»

«Здесь есть волки?» – спросил мальчик.

«Волки есть всегда, – сказала Мура. – А такими ночами, как эта, они просто жаждут полакомиться ножками беспечных малышей! Но мы оставим их позади! Пошел!»

Кучер тряхнул вожжами, и сани рванулись вперед со звоном колокольцев; полозья свистели, а топот копыт лошадей мягко заглушался снегом.

Это была короткая, но обжигающе холодная поездка на местную деревенскую станцию в Аэгвийду. Они забронировали себе купе в петроградском поезде. Ночь выдалась морозной; небо было ясным, усеянным звездами, а всходящая луна светила сверху на неподвижные, безмолвные снежные просторы[36 - Мериэл Бьюкенен (Petrograd, с. 93) пишет, что ночь была «безлунной», но 26 февраля 1917 г. (OS) светила полная луна, которая во время отъезда из Йенделя находилась на небе низко (www.timeanddate.com/calendar/moonphases.html?year=1917&n=242;wwp.greenwichmeantime.co.uk/time-gadgets/moonrise/index.htm).]. Они ехали по дороге, которая шла от дома прямо, мимо замерзших озер, а затем петляла по лесу. Тихое движение саней в ледяных тенях леса наполнило женщин суеверным трепетом и возбуждением. Тут и там виднелись хижины дровосеков со светящимися желтыми окошками, которые наводили Мериэл на мысли о сказочных ведьмах.

Станционное здание Аэгвийду представляло собой покосившееся деревянное сооружение с большими претензиями, которое одиноко стояло на ровном пространстве между деревенской дорогой и железнодорожными путями. В зале ожидания было полно солдат и немытых крестьян в овчинных тулупах. К счастью, благородным молодым дамам не пришлось долго терпеть эту компанию, так как вскоре они услышали пыхтенье и свисток подъезжающего поезда.

Вагоны были битком набиты пассажирами, которые сели в Ревеле. Даже в коридорах было полно народу. И снова молодые леди были избавлены от грубой близости чумазых крестьян. Имя Бенкендорфа вместе с дипломатическими связями Мериэл предоставило им отдельное купе благодаря начальнику окружной полиции. В последний раз их положение в обществе вызвало к ним особое отношение[37 - Бьюкенен, Petrograd, с. 94.]. Заперев дверь купе, женщины расположились для ночного путешествия в привычном комфорте, тогда как в коридорах представители пролетариата храпели, сидя на скамьях или растянувшись на полу.

В восемь часов утра следующего дня поезд, окутанный клубами дыма, прибыл на Царскосельский вокзал Петрограда, и путешественницы увидели первые настоящие признаки беспорядков[38 - Царскосельским называли вокзал потому, что изначально Царское Село было главным пунктом назначения поездов, которые с него отправлялись. Позже он стал (и до сих пор является) главным вокзалом, с которого отправляются поезда в Прибалтийские государства. Сейчас вокзал называется Витебским.]. Роскошные залы вокзала казались необычно мрачными и тревожными, хотя трудно было сказать, в чем дело. С посольским автомобилем их встречал Уильям – водитель и дворецкий сэра Джорджа Бьюкенена[39 - Chasseur (посыльный) был человеком, совмещавшим должности помощника, слуги, дворецкого и телохранителя посла. Эта работа носила церемониальный оттенок и часто требовала, чтобы Уильям надевал униформу, носил шпагу и шляпу с пером (Buchanan, The Dissolution of an Empire, с. 5; Cross, Corner of a Foreign Field, с. 348).]. Его сопровождал – и это было удивительно – военный атташе бригадный генерал Нокс, великолепный, но внушавший тревогу в своей военной форме; его лицо было сурово[40 - Buchanan, Ambassador’s Daughter, с. 145. Нокса недавно повысили в звании: вместо полковника он стал бригадным генералом (Burke’s Peerage, т. 3, с. 3271). Капитан Френсис Кроуми, командующий флотилией подводных лодок Королевского военно-морского флота, стоявшей на Балтике в Ревеле, также присутствовал на этой встрече; он приехал в Петроград на том же самом поезде в недельный отпуск (Кроуми, письмо адмиралу Филлимору, март 1917, у Джонса, ‘Documents on British Relations’ II, с. 357). Кроуми был другом Мериэл и Муры, но, несмотря на то что он пишет, будто «приехал с мисс Бьюкенен», он, вероятно, просто ехал в том же самом поезде, а не путешествовал вместе с ними, так как о нем нет упоминаний ни в одном другом источнике.].