Синай и Палестина. Из путевых заметок 1865 года

По дороге из Лидды в Рамле находится цистерна, построенная Константином; над нею здание с плоским куполом; вода ее, по местному поверию, имеет свойство исцелять лихорадки.

К вечеру приехало в монастырь много англичан и молодой священник-униат. Сошлись все люди бывалые, и вечер пролетел в весьма оживленной беседе. Благодаря удобному помещению и хорошим кроватям ночь мы провели отлично.

Из Рамле дорога идет чрез знаменитую некогда своим плодородием Саронскую долину, представляющую в настоящее время самую безотрадную пустыню. На дороге лежит деревушка Латрун – родина, согласно преданию, доброго разбойника, распятого со Спасителем на кресте. Местность становится все более дикой и бесплодной. При входе в горы итальянец держит грязную кофейную. Наша компания, увеличившаяся в Рамле, сделала здесь привал. Утолив голод и жажду яйцами и ракой (водкой), мы пустились далее и скоро врезались в нескончаемое горное ущелье, один вид которого наводит невольный ужас. Эти места с незапамятных времен были притоном разбойников, и теперь еще проезд через них ночью небезопасен. Уже невдалеке от Иерусалима находится деревушка Абу-Гош (Кириаф-Иарим), с хорошо сохранившимися развалинами церкви Св. Иеремии[24 - По преданию, восходящему к эпохе крестоносцев, на месте Абу-Гоша находился евангельский Эммаус.], обращенными в конюшню. Дорога отсюда поднимается все выше и выше.

Трудно выразить чувства, волновавшие меня по мере приближения к Иерусалиму – давнишней цели моих мечтаний. Еще на школьной скамье, увлекаясь чтением Священной истории, я давал себе мысленно обещание во что бы ни стало посетить места, бывшие колыбелью истинной религии, места, на которых подвизались вдохновенные люди Божии в борьбе с язычеством, с нравственной слабостью израильского народа, легко увлекавшегося всякими лжеучениями, – места, откуда воссиял истинный свет, озаривший вселенную, где воплотившееся Слово преподало человечеству учение любви и мира, братского единения и духовного совершенствования. Обстоятельства долго препятствовали осуществлению моего желания, но наконец сложились так, что, забыв все, связывавшее меня с миром материальным, я обратил мои взоры к Востоку – единственному источнику, из которого надеялся почерпнуть утешение и успокоение для моего больного духа…

Иерусалим наконец был невдалеке от меня. Миновав Абу-Гош, я пробирался к святому городу по голым, безжизненным скалам, то следуя по дну долин, то взбираясь на высоты и рискуя сломить шею на их обрывистых гребнях. Серый, обожженный солнцем камень, от которого обдает жаром, как от раскаленной печи, изредка чахлый терновник, пепельного цвета маслина или засохшая смоковница – вот, что встречается вблизи Иерусалима.

Было уже около семи часов вечера, когда, взобравшись на самый верх горного кряжа, я завидел большие строения. То были русские здания. Расположенные на Гигонской возвышенности, они заслоняют собою город. По дороге стали попадаться какие-то полужилья-полуразвалины, одинакового цвета с каменной почвой. Огромные русские строения, обведенные высокой стеной из тесаного камня, из-за которой возвышался церковный купол, обрисовывались все более и более. Наконец я был у ограды Русских Построек[25 - Русские Постройки – ансамбль русских паломнических учреждений в Иерусалиме, возведенный в 1860–1864 гг. и включавший Троицк ий собор, здани я Русской Ду ховной Миссии и консульства, мужское и женское подворья и Русскую больницу.]… Я был в Иерусалиме!

Оставив лошадей у калитки, я вошел на обширный двор. Меня встретил кавас[26 - Кавас – мусульманский почетный страж, облеченный низшей полицейской властью.] из арабов и проводил в прекрасное здание гостиницы, куда за мною принесли и мои пожитки. Пожилая экономка, родом из Тюмени, отвела мне небольшую, но опрятно содержимую комнату, просто, но хорошо меблированную. Хотя я давно отвык от чая и никогда не был особенным до него охотником, но тут, почувствовав себя внезапно на русской почве, прежде всего спросил самовар. Через несколько минут осторожно вошел ко мне в комнату человек средних лет, в русской народной одежде, с бородою и весьма симпатичною наружностью. Он поклонился мне, приложив левую руку к груди. Я спросил, что ему угодно.

– Я пришел послужить вам; я здесь нахожусь при покоях.

Я отвечал, что мне ничего особенного не нужно, а что самовар я уже просил поставить.

Чрез несколько времени мой прислужник явился с самоваром. Я пригласил его напиться со мною чаю; он долго отказывался, уверяя, что недостоин, но наконец истощив все доводы, смиренно присел к столу и принялся за операцию чаепития с угрызением. Мало-помалу мы разговорились. Оказалось, что он торжковский мещанин, Василий Сергеевич Квашенинников, что у него в Торжке живут братья, зажиточные торговые люди. Обретается он в Святой Земле уже несколько лет, четыре раза был на Синае, три раза обошел всю Палестину и даже посетил такие места, куда европейские путешественники редко отваживаются пускаться с большим конвоем – именно, за Иорданом, в Месопотамии. Василий Сергеевич истинно религиозный человек, прилагающий свои убеждения к действительной жизни и странствующий по Святым местам вовсе не из общей большинству русских поклонников страсти к бродяжничеству и тунеядству. Он большой начетник, знает отлично Священное Писание и видел большую часть мест, упоминаемых в библейской истории; словом, он знает хорошо Палестину по собственным путешествиям и по описаниям Норова и Муравьева. К этому, он немного говорит по-турецки, по-арабски, по-гречески и по-французски.

– Где же вы выучились по-французски? – спросил я его.

– По книжке выучился.

– Но для чего же вам французский язык?

– Меня часто посылают в город покупать разный припас; а как в лавках сидельцы все больше иностранные, так мне необходимо, потому французский разговор они все понимают.

Беседа наша, несмотря на усталость мою с дороги, продолжалась до полуночи. В рассказах о Палестине мой собеседник был неистощим, хотя говорил медленно, видимо взвешивая каждое слово. При случае он вдавался в философию, говорил о слабости человека, о необходимости подавления страстей, о послушании и смирении… Глядя на его спокойное, доброе лицо, с каким-то видимым сознанием собственной правоты, выпрямленный стан и смиренно сложенные одна на другую руки; слушая его медленную, обдуманную речь, я чувствовал невольное уважение к моему собеседнику…

Так провел я первый вечер в Иерусалиме.

Встав на другой день рано утром, я пробежал в памяти общие черты из истории Иерусалима, старался при помощи плана освоиться с его топографией и, напившись чаю, поспешил в город…

Из Библии не видно, когда был основан Иерусалим. С вероятностью можно сказать только, что нынешний город есть не что иное, как древний Салем, где во время Авраама царствовал Мельхиседек. Настоящее название его (Ерушалем – «наследие мира») существовало уже с давнего времени, ибо оно встречается в книге Иисуса Навина (Нав. 10, 1; 12, 10), но до времен Давида город назывался также Эвус, от живших на Сионе эвуссеян (происходивших от древних хананеян), а также – Кадишта (святой), откуда, кажется, происходит и настоящее арабское название его Эль-Кудс.

Во время Иисуса Навина владел Иерусалимом Адониседек, которого евреи предали смерти вместе с другими четырьмя ханаанскими царями близ Гаваона (Нав. 10). Спустя несколько времени евреи овладели нижней частью города, но только в восьмое лето царствования Давида (около 1004 года до Р. Х.) эвуссеяне были изгнаны с горы Сиона, на которой Давид основал Верхний город, бывший его резиденцией. В царствование Соломона Иерусалим достиг апогея своего величия. Постройка храма и других великолепных зданий, торговые сношения, простиравшиеся до Индии и Африки, и некоторые другие причины сделали Иерусалим центром цивилизации Западной Азии. По разделении царства он остался столицей иудейской. В пятое лето царствования Ровоама он был разграблен Сезаком, египетским царем[27 - Имеется в виду фараон Сусаким (Сисак) (3 Цар. 14, 25).]. В царствование Иорама полчища филистимлян и арабов проникли в город, разграбили палаты царя и увели в плен его сыновей и жен (2 Пар. 21, 17). В царствование Амасии город был снова разорен царей Иоасом. В царствование Езекии его осаждали ассирияне, хотя и безуспешно; но спустя сто тридцать лет халдеяне под предводительством Навуходоносора совершенно его разрушили. Восстановленный впоследствии с дозволения Кира, он, с падением персидской монархии, подвергался новым бедствиям. Александр Македонский оказался, против ожидания, покровителем его; в 305 году до Р. Х. он подпал под власть Птолемея Сотера. Птолемеи и Селевкиды также к нему благоволили; настала эпоха мира и, казалось, Иерусалим готов был возродиться к новой жизни; но жестокосердный царь Сирии Антиох Епифан опять разорил его (за 170 лет до Р. Х.) и поставил в храм статую Юпитера. Освобожденный Маккавеями, Иерусалим был взят Помпеем (за 63 года до Р. Х.), и несколько времени спустя храм был разграблен Крассом. Ирод Агриппа[28 - Обширное строительство в Иерусалиме, в том числе перестройка Храма, происходило в годы правления Ирода Великого (40–4 гг. до Р. Х.).] украсил его великолепными зданиями. По смерти этого царя Иудея была подчинена сирийской префектуре. Восстание евреев вызвало усмирение, окончившееся ужасной катастрофой. Взятый Титом, Иерусалим был окончательно разрушен в 71 году по Р. Х.

Несколько уцелевших башен и небольшое число зданий были срыты Адрианом после нового возмущения евреев, в 136 году по Р. Х. Жестокий мститель хотел уничтожить самое имя Иерусалима и на месте его построил новый город под названием Aelia Capitolina, в честь Юпитера Капитолийского; вход евреям в него был воспрещен. В царствование его преемников евреи купили себе ценою золота право приходить плакать на развалинах Сиона. В 362 году они тщетно пытались возобновить храм, а между тем, благочестием царя Константина и его матери Елены воздвигались уже христианские храмы на местах, освященных воспоминаниями чудесных эпизодов из земной жизни Спасителя[29 - Восстановить Иерусалимский Храм пытался в 362 г. император Юлиан Отступник, один из преемников св. равноап. императора Константина.].

В 614 году город подвергся нападению персидского царя Хозроя. Император Ираклий отнял его в 628 году; но в 636 году он был осажден арабами под предводительством Омара и после четырехмесячного сопротивления должен был сдаться. В продолжение четырех веков Иерусалим был подчинен дамасским и багдадским калифам, которые не тревожили ни жителей, ни многочисленных поклонников, в него стекавшихся; но ему суждено было вынести жестокости Фатимидов и в особенности султана Хакима, по приказанию которого храм Гроба Господня был сожжен.

Не милостивее к Иерусалиму были и Сельджукиды, наследовавшие Фатимидам в XI веке. Вскоре раздался голос Петра Пустынника, созывавший на освобождение Святой Земли. 7 июня 1099 года пришли крестоносцы к Иерусалиму под предводительством Готфрида Бульонского. Последн и й, вмес те с Та нк редом, стал на за па дной стороне от города. Раймонд де Сан-Жилль обложил его с юга; графы Фландрский и Нормандский – с севера. Целый месяц готовились они к осаде, вынося под палящими лучами солнца все ужасы жажды. 14 июля произведена была первая общая атака, но крестоносцы были отбиты с большим уроном. На другой день, в пятницу, в то время, когда духовенство шло в процессии кругом города, осаждающие храбро устремились на его укрепления. После часовой битвы Летольд де Турне первый бросился в брешь, пробитую в восточной стене; за ним последовали Энгельберт и Готфрид – и христиане заняли весь город. Они преследовали мусульман до самой Омаровой мечети, которую буквально залили кровью. После краткой молитвы перед Гробом Господним они снова кинулись истреблять мусульман. Менее чем в неделю семьдесят тысяч их были преданы смерти и многие тысячи евреев погибли под развалинами своих синагог.

Завладев Иерусалимом, крестоносцы с большими издержками восстановили храм Гроба Господня; но их кратковременное владычество было низложено Саладином, отнявшим Иерусалим в 1187 году и восстановившим в нем православное богослужение. В 1229 году император Фридрих II снова овладел городом; но два года спустя он был уже опять во власти египетских султанов[30 - Иерусалимское королевство, восстановленное Фридрихом II, просуществовало до 1244 г.]. Этот несчастный город был предметом новых профанаций в царствование последних калифов Айюбидов и анархии мамелюков, до тех пор, пока вместе с Сирией не подпал под владычество оттоманского султана Селима II в 1517 году. Он разделял с того времени судьбы турецкой монархии. Причисленный с давних пор к Дамасскому пашалыку[31 - Пашалык – административная единица в Османской империи, находившаяся под властью паши.], Иерусалим составляет теперь отдельный округ, управляемый пашой, находящимся в подчинении бейрутскому каймакаму.

Вот в общих чертах история Иерусалима, история, за небольшими исключениями, его бедствий. Странна судьба, тяготеющая над этим городом! Из него распространилось христианство по всей вселенной; все образованные народы чтят его, стекаются к его памятникам из благочестия или, по меньшей мере, из научного интереса, а между тем, он продолжает оставаться в руках мусульман, профанирующих безнаказанно самые дорогие для нас святыни. А между тем, никаких особенных усилий не стоило бы европейцам изгнать из него навсегда невежественные, дикие и бессильные орды, в руках которых он находится. По какому-то неисповедимому предопределению даже Наполеон, когда ему советовали из Яффы двинуться к Иерусалиму, отвечал: «Ierusalem n’entre pas dans mes plans»[32 - Фр. «Иерусалим не входит в мои планы». Изречение является апокрифическим. Бонапарт во время Сирийского похода действительно дважды отказался от наступления в сторону Иерусалима. 2 марта 1799 г., когда французы стояли в Рамле, а отдельные разъезды находились «в трех лье от Святого Города», командующий, к огорчению всей армии, приказал повернуть налево, к Средиземному морю, считая, как он объяснял впоследствии, что «идти на Иерусалим, не взяв Яффы, значило бы нарушить все правила предосторожности» (Наполеон. Избранные произведения. М., 1956. С. 554). Позже, овладев Яффой, он должен был, по собственному признанию, «двинуться в путь и через два дня достигнуть Иерусалима», но выступил на север, к Акре, заключив 10 марта с иерусалимским агой (губернатором) выгодное перемирие.]…

Обращаюсь теперь к топографии Иерусалима.

Иерусалим стоит на высотах Иудейских гор, под 31° 46' с. ш. и 33° в. д. Он построен на платформе горы, заметно склоняющейся к северу, где последняя примыкает к возвышенной плоскости, по которой идет дорога в Дамаск. С других сторон он окружен глубокими оврагами, которые, в свою очередь, обставлены крутыми холмами, возвышающимися над городом и не позволяющими видеть его издали. Восточный овраг, в древности Кедронская, а ныне Иосафатова долина, имеет в длину до двух тысяч шагов и отделяет город от Елеонской горы. Заворачивая на юг, он впадает под Силоамским источником в другой овраг, окружающий город с юга и запада и известный под именем Гинномской долины. Третья, меньшая, долина на западе называется Гигонской. Кроме многочисленных холмов, окружающих город с разных сторон, в ближайшем расстоянии от него находятся три главные горы: самая высокая из них, Елеонская – на западе (793 метра или 2381 ф<ут> по Шуберту), Скопус, представляющая как бы продолжение предыдущей на севере, и гора Беззаконного совета, возвышающаяся над глубокой Гинномской долиной, – на юге.

Некогда в самом Иерусалиме резко различались три холма. На юго-западе самый обширный и высокий – гора Сион, где жили эвуссеяне, изгнанные оттуда Давидом. О ней говорит боговдохновенный поэт: «Величественно возвышается гора Сион, веселие всей земли; на северной стороне ее стоит город великого царя»[33 - В Синодальном переводе этот стих звучит так: «Прекрасна я возвышенность, радость всей земли гора Сион; на северной стороне ее город великого Царя» (Пс. 47, 3).]. Против Сиона, на северо-востоке, возвышался меньший холм, на котором разросся город в царствование Давида. Этот холм не обозначается в Библии особым именем, но Антиох Епифан, построивший на нем крепостцу, назвал его Акрой. Постройки на Сионе со времен Давида назывались Верхним городом, на Акре – Нижним. Акру от Сиона разделяла долина, имевшая направление от северо-запада к юго-востоку и впадавшая у Силоамского источника в Кедронскую долину. Она называлась Тиропеон, или долиной Сыроваров. На юго-востоке от Акры был третий холм – Мориа. На нем Авраам готов был принести в жертву Иегове своего единственного сына, а впоследствии построен храм Соломона. От Акры он отделялся долиной, но Симон Маккавей, уничтоживший крепостцу Антиоха, сравнял Акру и засыпал долину, вследствие чего Акра и Мориа обратились в одну общую возвышенность. На западе от храма, через Тиропеонскую долину, существовал мост, который вел к северо-восточному углу Сиона. Три вышепомянутые холма составляли со времен Давида и Соломона местность, на которой был расположен Иерусалим.

Что касается до горы Мориа, представлявшей сначала неправильной формы холм, поверхность которого была недостаточна для помещения всех построек храма, то Соломон велел воздвигнуть стену со дна долины и наполнить промежуток между ею и холмом землей, чтобы таким образом увеличить размеры холма. Стена имела 400 локтей вышины. Впоследствии предприняты были другие колоссальные работы с целью расширить холм и укрепить его с боков. Образовавшееся таким образом пространство равнялось квадратной стадии. На севере от Мории был еще четвертый холм, пригороженный Агриппой к Иерусалиму большой стеной. Этот холм назывался Везефа и заключал в своей ограде так называемый Новый город. С этой стороны Иерусалим был менее защищен природой, и потому все атаки против него направлялись отсюда.

Стены, окружающие в настоящее время Иерусалим, были воздвигнуты Сулейманом <Великолепным> в 1534 году и, кажется, близко отвечают стенам, защищавшим город в эпоху крестовых походов. Они имеют тринадцать метров вышины и один метр толщины, снабжены башнями и бастионами. В них существуют семь ворот, из которых двое заложены. Первые, на север, – Дамасские (Баб-эль-Амуд по-арабски), чрез них идет путь в Наплузу, Назарет и Дамаск. Они укреплены лучше других. Вторые, по направлению к северо-востоку – Иродовы (Баб-эль-Загери), лет двадцать тому назад замурованные; они средней величины, с маленькой башней. Третьи, на восточной стороне – Св. Стефана (Баб-Ситти-Мариам, «ворота Богоматери Марии» по-арабски, – так как они ведут к гробнице Богоматери), так названные в память первомученика, побитого на этом месте камнями. Четвертые – Золотые, более других замечательные своими украшениями. Чрез них имел торжественный въезд в Иерусалим Христос. Они с давних пор заложены, ибо, по поверью мусульман, чрез них войдет в Иерусалим будущий завоеватель. Пятые – ворота Беззакония (Баб-эль-Мокгарибег). Они находятся над Силоамским источником и, приблизительно, в центре древней Тиропеонской долины. Шестые – Сионские (Баб-эль-Неби-Дауд – «ворота Пророка Давида»). На западной стороне стены находятся только одни, седьмые, ворота – Яффские (Баб-эль-Халиль – «Хевронские»). Чрез эти ворота идет дорога в Вифлеем и Хеврон, а вправо отделяется путь в Яффу. Возле ворот находится крепостца Эль-Каляг – старинный замок пизанцев, остаток крестовых походов, называемый обыкновенно башней Давида.

Иерусалим представляет удлиненную, по направлению от севера к югу направленную трапецию; чрез нее проходят три главные улицы. Первая идет от Яффских ворот к востоку. Она оканчивается у ворот Харама (Омаровой мечети). Во времена крестовых походов она была названа Давидовой улицей. Вторая начинается от Дамасских ворот, проходит позади храма Гроба Господня, прорезывает город от севера к югу и оканчивается у Сионских ворот. По направлению ее идет Крестный путь. Небольшая Христианская улица отделяется от Давидовой и ведет к храму Гроба Господня.

Город разделен на четыре квартала: квартал франков, на северо-западе, где находятся важнейшие монастыри, храм Гроба Господня, консульские дома, английская церковь; арм янский, на юго-западе, где расположен обширный армянский монастырь, на одной из сионских возвышенностей; мусульманский, на северо-востоке; здесь находятся: серай, резиденция паши и знаменитая Омарова мечеть; еврейский, на юго-востоке, на склоне Сионской горы, в древней Тиропеонской долине. Это темная и зловонная клоака, обитаемая евреями, живущими в домах, сбитых из грязи.

Первое, что меня интересовало в Иерусалиме, – это, разумеется, храм Гроба Господня. Выйдя из калитки русских зданий на другое утро по приезде, я увидел налево небольшую каменную пристройку. Это были мелочные лавки с необходимыми для русских поклонников припасами. Толпа ярко одетых восточных женщин спускалась куда-то в Гинномскую долину, направо. Несколько турецких солдат торчали невдалеке от русских зданий. По дороге, несколько наклонной к городу, сидели прокаженные. С ужасом увидел я их изъеденные болезнью сине-багровые лица, местами как бы покрытые мукою, и руки с искривленными паршивыми пальцами и вовсе без пальцев, отпавших от действия болезненного яда. Покрытые грязными обрывками одежды, несчастные отвратительно сиплым шепотом умоляли о помощи… Я чувствовал какой-то невольный страх возможности прикосновения к ним и бросил им издали несколько медных монет…

Немного далее, влево, расположены грязные кофейные для простого народа. Несколько верблюдов лежали против них, задумчиво отвесив свою длинную нижнюю губу. Около толпился всякий народ: греческие монахи, русские бабы с вязанками зеленого луку под мышкой, монахини, греки, турки, католические патеры в капуцинах[34 - От итал. cappuccini («капюшоны»).], солдаты, евреи с длинными пейсами, в меховых шапках, в грязных полосатых халатах, с разрезами по бокам, немного сгорбленные, подпершиеся руками в бедра… Вправо возвышалась Давидова башня, передо мною были Яффские ворота, устроенные также в небольшой башне, выдающейся из стен, окружающих город. Под воротами меня охватила легкая сырость, проникнутая запахом мясной лавки. Турецкие солдаты с ружьями сидели в проходе на завалинах.

Тотчас при входе в город представляется грязная площадка, заваленная всякого рода дрянью и остатками. Вправо, в некотором отдалении, видно здание английской церкви в готическом стиле, чистенькое, красивое, но совершенно не идущее к Иерусалиму по своей архитектуре. Прямо против меня была Давидова улица; по обе стороны ее расположены лавки; вправо, немного в стороне, крупная надпись обозначала лавку Лондонского Библейского Общества, влево – первая лавка под навесом принадлежит Шпитлеру (о котором говорено было выше), с вывешенными на дверях планами и видами Иерусалима. Далее, по обеим сторонам, идут лавки с разными разностями. Несколько английских и немецких надписей обличали европейских хозяев.

Оживления большого незаметно. Медленно ползет, переваливаясь с боку на бок, старушка странница; бойко пройдет, заломив клобук набекрень, греческий монах; красивый брюнет англичанин, в пиджаке и крохотной шляпе, с красным гидом под мышкой, старается что-то объяснить сопутствующему ему драгоману в красном фесе и широчайших светло-оливковых штанах; полунагие ребятишки валяются на куче сора; взрослые туземцы лениво копошатся там и сям, видимо без определенной цели. В лавках преимущественно бросаются в глаза: хлеб, апельсины, лук, четки, перламутровые образа…

Из Давидовой улицы путь к храму идет влево, по Христианской улице, откуда вправо, чрез небольшой проход в зданиях, поворачивает к самому храму. До десятка ступеней ведут на площадку. На лестнице сидят вифлеемские христиане в восточных костюмах, продающие свои изделия. «Хош каристы?.. Чабук тоже есть», – слышится на каждом шагу. Квадратная площадка, выстланная плитами, также вся занята этими торгашами. Между ними слоняются странники и странницы, греки, турки…

В левом углу возвышается полуразрушенная башня храма. Тотчас подле нее две большие полукруглые двери видны рядом на фасаде жалкого обваливающегося здания. Одни из них заделаны, другие служат единственным входом в храм и во все прилегающие к нему монастыри. Я вошел чрез маленькую калитку, в них устроенную.

На меня повеяло сыростью. Неприятный запах распространялся в храме. Сумрак увеличивал первое невыгодное впечатление. Кругом шум, ходьба, крик, точно на улице. Влево от дверей помещается широкая софа. Несколько грязных турков играют на ней в шашки и курят наргиле. Подле софы – жаровня с угольями.

Прямо против входа помещается каменная плита, на которой было покрыто благовониями тело Спасителя по смерти. Над нею устроен род балдахина и горят несколько лампад. Старик, русский странник, стоял перед ней на коленях и клал земные поклоны. Несколько других странников и странниц, наскоро приложившись к святыне, спешили возобновить прерванную беседу. Вправо отсюда восходят по лестнице на Голгофу, влево виден полусвет, колонны… Я направился влево и вышел в Ротонду храма, в средине которой возвышается часовня Гроба Господня. Тут сновал разный народ. У входа в часовню стоял греческий монах, тотчас же предложивший проводить меня ко Гробу; но я вовсе не желал этого; я не хотел пока развлекаться подробностями, не хотел, говоря прямее, дать остыть внезапному, необъяснимому ощущению, родившемуся во мне при мысли о близости святыни. Две поклонницы только что вышли из узкого и низкого входа в пещеру. На мое счастье, я очутился один…

Легко и бодро вышел я из часовни; обошел наскоро весь храм, не обращая ни на что особенного внимания, даже на многократные предложения непрошенных чичероне: в голове у меня было вовсе не то…

Долго я бродил по всему Иерусалиму, так же машинально, пока голод и усталость не напомнили, что человек есть существо земное и что ему свойственны потребности, которым он должен поневоле подчиняться.

Пообедав и побеседовав с Василием Сергеевичем, я сделал визит консулу, живущему в одном из корпусов русского приюта. Андрей Николаевич Карцев[35 - Карцев Андрей Николаевич – русский консул в Иерусалиме в 1863–1867 гг.] принял меня очень любезно и предложил с своей стороны быть полезным, если мне встретится надобность в его помощи. Я сообщил ему о моем намерении проехать чрез Самарию и Галилею в Бейрут и узнал, что путь этот в настоящее время небезопасен, что из Самарии получены дурные вести, но что если я, несмотря на это, решусь ехать в ту сторону, то он предлагал, с своей стороны, сделать все возможное, чтобы гарантировать безопасность моей поездки. В заключение он советовал мне познакомиться с господином Каминским, проживающим тут же, в Русских Постройках, уже несколько лет и не раз объехавшим Палестину. Он дал мне к нему рекомендательную записку, и я отправился, предводимый кавасом, делать новое знакомство.

Виктор Кириллович Каминский[36 - Каминский Виктор Кириллович (†1865) – русский писатель-паломник. В 1850–1860?е гг. четыре раза посетил Иерусалим, где и умер. Автор книги «Воспоминания поклонника Святой Земли» (СПб., 1855; изд. 2.: СПб., 1856; изд. 3, с изм. назв.: Воспоминания поклонника Святого Гроба. СПб., 1859).] помещается в одном из зданий второго класса, назначенном для странников из простонародья. Я отрекомендовался ему и отдал записку консула. В комнате его чрезвычайно сыро, затхлый запах невыносим; она угловая: два окна ее выходят в разные стороны, посредине стояли ширмы; на окне маленький самовар; на стене висела английская карта Палестины. Обитатель ее среднего роста и полноты старичок, в стареньком халате и в шапочке.

Когда мы познакомились и разговорились, я заметил ему, что в комнате чрезвычайно сыро.

– Ужасная сырость. Вот я вам покажу мой чемодан, так вы увидите, что за сырость, – и Виктор Кириллович выдвинул из-под дивана чемодан, обросший мхом, как бутылка заветного вина.

– Но ведь это чрезвычайно вредно для здоровья, – говорю я.

– Еще бы! Я здесь такие ревматизмы получил, что хочу ныне летом ехать в Тивериаду полечиться минеральными водами…

Виктор Кириллович отлично знаком с Палестиной и со всем, что о ней писано. Он и сам писал о ней. Его «Воспоминания поклонника Святого Гроба», изданные два раза, читаются с живым интересом, но теперь он приготовлял к изданию подробное описание Палестины и Сирии, основанное на действительно серьезном знакомстве его с этими странами. У нас мало основательных сочинений об этих дорогих для христианина местах, а потому нельзя не пожелать, чтобы труд Виктора Кирилловича скорее появился в печати, тем более что – судя по свойству и большому запасу материала, который я видел у автора, – сочинение обещает быть в высшей степени интересным[37 - Труду этому не суждено было выйти в свет, так как автор его летом 1865 года скончался в Иерусалиме. – Примеч. автора.]. Виктор Кириллович вызвался быть моим путеводителем по Иерусалиму и его окрестностям. Это было для меня весьма приятной неожиданностью; я не мог желать лучшего чичероне.

9 марта рано поутру отправился я в обществе Виктора Кирилловича за город. Выйдя чрез ворота Св. Стефана (Баб-Ситти-Мариам), находящиеся в восточной стене Иерусалима, я увидел тотчас же влево разрушенную цистерну Биркет-Гаммам-Ситти-Мариам (Купель Богоматери). Почему ее так называют мусульмане, я не знаю, но кажется, с ней не связано никакого традиционного воспоминания. Направо находится небольшая площадь, на которой существовала церковь во имя первомученика Стефана, построенная на месте побиения его камнями. Вогюэ утверждает, впрочем, что место убиения св. Стефана и церкви, построенной в V веке императрицей Евдокией, должно находиться на севере от Иерусалима, за Дамасскими воротами, носившими в прежнее время название Стефановых. Существовавшая там церковь была разрушена самими крестоносцами по приближении Саладина. Неизвестно, говорит Вогюэ, почему с Дамасских ворот название Стефановых перенесено было впоследствии на восточные ворота, во все время крестовых походов именовавшиеся Иосафатовыми. От места убиения Стефана мы спустились по крутой тропинке в Иосафатову долину и, пройдя по каменному мосту через Кедронский поток, достигли подошвы Елеонской горы, на покатости которой находится Гефсимания (Мф. 26, 30, 36; Мк. 14, 26, 32; Ин. 18, 1), называемая по сие время арабами Эль-Джесманиег.