– Да.
– Значит, это вам я должна отдать оттиск.
Она протянула ему драгоценный свиток и стала наблюдать, как мистер Дей разворачивает его. Она заметила, что он бросил взгляд на подпись.
– Твой отец внес правки вчера вечером до того, как ему стало плохо?
– Да.
– И здесь убыток, господин Хьюэс. Боб Фаркуар обычно брал оттиски домой, и мы экономили на заработной плате второму рабочему.
– Значит, теперь тот, кто согласится на сверхурочные, будет оставаться здесь после работы и вносить правку. Отдай девочке деньги и прогони ее.
Господин Дей протянул Мэри-Энн деньги.
– Мне очень жаль, – сказал он.
Мэри-Энн взяла деньги и вышла из комнаты. Но домой она не пошла. Выйдя на улицу, она отошла на несколько шагов и принялась ждать, пока наконец не увидела, что господин Хьюэс вышел из типографии и направился вверх по Флит-стрит. После этого она вернулась и вновь постучала в дверь с табличкой «Посторонним вход запрещен». Ей разрешили войти. Господин Дей что-то писал.
– Опять ты? – сказал он, удивленно взглянув на нее. – Я же отдал тебе деньги.
Мэри-Энн плотно затворила за собой дверь:
– Скажите, с оттиском все в порядке?
– Что ты имеешь в виду? Он чистый. Ты что, уронила его по дороге?
– Нет. Я имею в виду, хорошо ли сделаны исправления?
– Да. Его уже отправили в печатный цех.
– И ошибок нет?
– Нет. Твой отец всегда очень внимателен. Потому-то мне и жаль терять такого работника. Но, как ты успела заметить, господина Хьюэса трудно в чем-то убедить.
– Если кто-нибудь из рабочих будет вносить правки здесь, в типографии, ему придется задерживаться после работы и он попросит, чтобы ему платили за сверхурочные. Правильно?
– Да. Но это все равно будет меньше, чем те деньги, что мы платим твоему отцу за полный рабочий день.
– Эта сумма за сверхурочные дала бы возможность нашей семье не умереть с голоду и помогла бы моему больному отцу встать на ноги.
Управляющий уставился на девочку:
– Это отец просил тебя сказать?
– Нет. Я сама так подумала. Если я буду забирать оттиски домой и по утрам приносить их в типографию, вас ведь это устроит, не правда ли? И может, не надо говорить об этом господину Хьюэсу?
Господин Дей улыбнулся. Девочка тоже улыбнулась. Ей действительно очень шла красная лента.
– Почему ты не предложила это, когда здесь был господин Хьюэс?
– Господин Хьюэс велел бы мне убираться отсюда.
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать.
– Ты ходишь в школу?
– Нет. У моего отца нет денег, чтобы платить за обучение.
– Ты могла бы ходить в воскресную школу.
– Моя мама говорит, что у детей, которые ходят в воскресную школу, слишком вульгарные манеры.
Господин Дей укоризненно взглянул на нее:
– Ты вырастешь невеждой, если не будешь учиться. Каждый ребенок должен уметь писать и читать.
– Я умею и читать, и писать. Я сама научилась. Могу ли я вернуться домой и сказать отцу, что вы будете платить ему за правку, пока он не выздоровеет?
Господин Дей колебался. Он вновь скользнул взглядом по красной ленте в ее волосах, посмотрел в ее огромные глаза. Его удивляла ее необъяснимая уверенность.
– Ну ладно, – наконец проговорил он, – даю неделю. Посмотрим, что получится, хотя я не совсем понимаю, как больной человек будет делать правку. Ведь такая работа требует огромного внимания.
– Конечно, сэр. И я, и отец понимаем это.
– Ты думаешь, у него достаточно сил для работы? Надеюсь, у него не удар, или лихорадка, или что там еще?
– О нет.
– Но что же с ним такое?
– Он… он сломал ногу. Он упал с лестницы.
– Понятно. Хорошо, приходи сегодня вечером, и я дам для него оттиск. До свидания.
Когда Мэри-Энн вернулась домой, отчим все еще лежал в постели. Окна были закрыты, а шторы опущены, чтобы в комнату не проникала уличная вонь.
– Только что приходил доктор, – сообщила мать. – Сказал, что помочь ему могут только покой и тишина. Ты виделась с господином Деем?
– Да, он просил не беспокоиться. Он будет платить пять шиллингов в неделю, пока папа болеет.
– Пять шиллингов просто так? Как это великодушно!
– Он сказал, что папа – один из лучших работников.
Девочка поднялась наверх и спрятала красную ленту.