Дурни вавилонские

Он открыл рот и сразу же закрыл. Видимо, он не ожидал от нас такой страшной клятвы.

– Тогда доедайте печень, допивайте пиво, и я поведу вас.

– Слушаемся, господин.

Ворота Вавилона, ведущие к Нашей Башне, были открыты допоздна. Там можно было даже купить у стражников факел, чтобы не сломать шею на дороге. Халак Барей дошел с нами до входа в нору и велел поторапливаться. Мы побежали в свои пещерки и переоделись в простое, повязали головы обычными повязками из небеленого льна и спустились к нему.

– Все шестеро здесь? – спросил он.

– Все, господин.

– Это хорошо. Идем.

При нем был уже не Гури, а другой слуга, повыше ростом. Он держал факел и пошел впереди.

Привели нас туда, где мы до сих пор не бывали. Ведь мы ходили к сараю, где хранились тачки, к глиняной горе, к пруду, на котором была устроена купальня, к пекарням, к площадке, где собирались разносчики, а больше нам ничего не было нужно. Оказалось, за печами, где обжигали кирпичи, был низкий и длинный сарай. И чем ближе мы к нему подходили – тем сильнее делалась вонь и тем чаще подносил Халак Барей к носу пропитанный благовониями край головной повязки. А вот его слуга даже не морщился.

– Пришли, – сказал Халак Барей. – Ну, парни, потрудитесь, и каждый получит за ночь по три «ноги». Часто ли вам выпадает такое счастье?

– Нет, господин, но нельзя ли отойти подальше от сарая? – спросили мы.

– Сейчас отойдете. Джири, выкатывай…

– Сейчас, – сказал слуга и отворил ворота сарая.

Нам, всем шестерым, стало не по себе. Мы поняли, что влипли в какую-то неприятную историю, как жук в коровью лепешку. И когда это ощущение непоправимой беды стало предельно сильным, Джири выкатил большую бочку на двух колесах. Мы сразу узнали эту бочку! Наверху у нее была приделана широкая горловина с крышкой, а воняло от нее так, что наши глаза даже заслезились.

– Мы не договаривались гонять бочки с дерьмом, господин! – закричал Тахмад. – Нам не надо твоих денег, отпусти нас!

– А кто поклялся священным скрипом деревянной крестовины? – строго спросил Халак Барей. – Выводи осла, Джири.

Мы даже сгорбились – позор лег на наши плечи грузом, как вся Наша Башня, и пригнул нас, и стал невыносим. Джири вернулся в сарай и вывел осла.

– Подержи факел, – сказал он Гугуду и стал ловко запрягать скотину. К бочке он прицепил два черпака на длинных палках. Мы смотрели в землю. Пусть даже никто во всей Нашей Башне не узнает, как мы опозорились ночью, но боги-то с небес видят, и Мардук говорит им: «Вот, посмотрите на тех, кто сдуру поклялся скрипом моей крестовины!»

– Ты старший, ты пойдешь первым, – сказал проклятый Халак Барей Тахмаду. – Эй, Гури, пойдешь с ним черпальщиком! И возьмите с собой вот этого. Научи их всему, что нужно, Гури, и жди на тридцать седьмом ярусе. Ступайте, парни. Где ты там запропал, Джири?

И он опять понюхал край головной повязки.

Вместе с Джири из сарая вышел старик и вывел второго осла.

– В три бочки работаем, хозяин? – спросил он.

– Пока в три. Нам бы хоть тридцать девятый, сороковой и сорок первый вычерпать. А если боги будут милостивы – и тридцать восьмой. Ты тоже пойдешь – будешь хоть двери придерживать.

– Я боюсь за ослов, – сказал старик.

– Я сам останусь при ослах. Когда увидят меня – их не тронут.

– Там в углу большие палки.

– Знаю. Помогайте запрягать, парни. Или вы в своей деревне никогда не запрягали ослов?

Нам было страшно прикоснуться к бочке. Халак Барей еще десять раз напомнил нам о нашей страшной клятве, прежде чем мы побрели к Нашей Башне.

Подниматься наверх по норе – долго и скучно, Джири стал петь песню о бочке, а мы не знали, что сделать, чтобы он замолчал. Нам казалось, что все жители Нашей Башни сейчас высунутся в нору и увидят наш позор.

Мы шли, и шли, и шли, глядя в землю, и уже не понимали, на каком мы ярусе. Хотя была разница между нижними и верхними: чем выше, тем чище было в норе, тем красивее были выходящие в нее двери и ворота, тем наряднее стены – многие были выложены дорогими изразцами, а петли для факелов – медные, начищенные.

– Проголодались, парни? – спросил Джири. – У меня лепешки есть и финиковое вино в бурдючке. Сделаем остановку, подкрепимся.

Нас чуть не вывернуло наизнанку.

– Благодарим тебя, добрый человек, но у нас в животах – еще жареный козленок твоего хозяина, – ответили мы.

Эта дорога наверх была длиннее той, что мы проделали от Субат-Телля до Вавилона. К середине ночи мы дошли до самых верхних ярусов.

– Ваши братья уже трудятся над нами, – сказал Джири. – Вот видите эту дверь? За ней – чан, куда всё падает и стекает из жилищ двух ярусов по эту сторону Нашей Башни. Вы двое берите черпаки – и за работу. Когда чан опустошится, переедем к следующей двери чуть ниже, и так будем понемногу спускаться. На каждом ярусе по восемь чанов, а нам нужно вычистить чаны трех ярусов, хорошо бы четырех. Это не так трудно, как кажется. Как только бочки наполнятся, мы поедем вниз, нам нужно успеть убраться отсюда до рассвета.

Он оставил у двери, рядом с которой было кольцо для факела, меня и Левада, а сам взял под уздцы второго осла, впряженного во вторую бочку, и повел к следующей двери. Авад и Гамид поплелись следом.

– Как нам смыть этот позор? – спросил Левад, глядя в землю.

– Убить подлого Халака Барея, – сразу ответил я. – Как только освободимся от клятвы. Тогда Мардук будет нами доволен.

– Да, это так. Жаль, что мы не сможем утопить его в бочке.

– Почему не сможем? Мы придумаем, как это сделать.

– Но не в бочке. Он туда не влезет.

– А где?

– Мне кажется, там, за сараем, есть яма для этой мерзости.

– Да, яма подойдет. Но не сразу. Первое время он будет нас опасаться. А потом мы найдем способ. Мы знаем его в лицо и знаем, где его искать.

– И нас шестеро. Мы с ним справимся.

– И великий Мардук увидит его зловонную душу.

– И заткнет нос!

– А ощущают ли боги зловоние?

Это был занятный вопрос. Когда в храме жгут жертвенное мясо и растения, дым бывает очень едкий, но жрецы говорят, что богам он нравится. Значит ли это, что их обоняние отличается от человеческого?

Мы затеяли спор, всячески оттягивая миг, когда придется браться за черпаки. Но пришел Джири и пообещал нас отлупить. Видимо, он догадывался, что рано или поздно это придется сделать, – на поясе у него висела дубинка, окованная медью, довольно дорогая и крепкая дубинка.