Несусветный эскадрон

– Так что пора мне в новый мой полк спешить, – сурово сказал Сергей. – Теперь, когда военные действия начались, я многого смогу добиться. Может, все и к лучшему… Так что прощаться будем. Ты, цыган, впредь того – поосторожнее… Больше тебе на проезжей дороге никакой Дон-Кишот Ламанчский не встретится.

– Донкишот… Донкишот… – попробовал Ешка на разные лады незнакомое слово. – Что за славное имя! Был бы еще один сын – назвал бы его Донкишотом…

Сергей Петрович опять заразительно расхохотался, не удержался и Мач, хотя не совсем понял, что так насмешило гусара.

– Прощай! – вскочив на коня, сказал гусар цыгану. – Время военное – детишек береги. И барышню свою – неровен час…

– Прощай, Ешка! К моим в хлев и на огород не очень-то заглядывай, братцы мои за гнилую репу удавиться рады, – с этими словами Мачатынь тоже вскочил в деревянное седло, хотя и не смог смаху усесться там, как влитой, на гусарский лад, еще порядком поерзал.

Тут стремительно вылетела из-за кибитки Рингла и, подбежав, поправила перекрутившийся повод Аржана.

Ей нужен был всего лишь прощальный взгляд!..

– И ты прощай, голубушка! Вырастай красавицей! – ласково усмехнулся гусар. – Ну-ка, пусти…

Наездники обернулись, помахали цыганятам и дали коням шенкелей.

От цыгана они, зная его гордый норов, никаких прощальных реверансов не ждали.

– Счастливый путь! – крикнул вдруг Ешка. – Храни вас ваш Бог, помогай вам ваши святые, как вы цыгану помогли!

Было это настолько неожиданно, что Мачатынь ушам своим не поверил.

Но умница Аржан уже ломился сквозь высокий, ему по холку, иван-чай на лесную дорогу, а Сергей Петрович, полностью ему доверясь, сидел в седле вполоборота, оттягивая миг, когда цыганское семейство скроется из виду.

Гнедой последовал за Аржаном.

– Ну, теперь – без остановок! – предложил гусар.

– Будь он неладен, этот Лесной Янка… – вспомнил Мач зайца. – Столько времени потеряли… И хоть бы этот Ешка куском хлеба угостил…

Мач был откровенно голоден. Утром, вылавливая селедок из горшка и обезглавливая их, он перекусил на лету. Потом Кача угостила странной квашей. А когда будут полдник и ужин, он и понятия не имел. Скорее всего, что и вовсе их не будет…

– Ему самому есть нечего было, – заметил гусар. – Не беда! Наверстаем!

И легонечко подбоднул Аржана шпорами.

Глава седьмая, о прекрасных баррикадах

– 24 февраля 1812 года Пруссия заключила союзный трактат с Наполеоном. Она обязалась выставить вспомогательный корпус в 20 тысяч человек, который должен был постоянно пополняться в случае убыли и всегда быть равным своей первоначальной численности, – прочитала я на странице четыреста тридцать третьей книги Е.В.Тарле «1812 год». – Пруссия также брала на себя обязательство предоставлять французским военным властям овес, сено, спиртные напитки и т. п. в определенных огромных количествах. За это прусский король выпросил у Наполеона обещание пожаловать Пруссии что-нибудь из отвоеванных русских земель.

Я долго вспоминала, как звали этого шустрого прусского короля, но все же вспомнила сама – Фридрих-Вильгельм третий. Так что же он там выклянчил?

– …король потребовал от французского правительства в случае успешного исхода кампании уступки Курляндии, Лифляндии и Эстляндии… – обнаружилось на той же странице чуточку ниже.

Я задумалась – мог ли об этом знать барон фон Нейзильбер, благодушно ожидая в своем поместье прусских женихов для дочек?

Вполне мог, сукин сын!

И очень все это для него было выгодно. Ведь при победе Наполеона Бонапарта все государственные имения, которых в Курляндии было немало, перейдут в руки тех сообразительных господ, которые заблаговременно предпримут для этого шаги. Как-то: проявят свою лояльность к Пруссии…

– Еще один пакт Молотова-Риббентропа! – вслух сказала я. Кто только не делил, не уступал друг другу, не продавал и не покупал эти невеликие земли вдоль восточного берега Балтики…

Тут дверь кабинета распахнулась и ворвалась Милка. Ее меховая шапка и воротник были в снегу. Она встряхнулась – снег полетел на книжные страницы. На воротнике сверкнула золотистая восьмиконечная звездочка – аусеклис.

– Ты видела?! – завопила она. – Через Вантовый мост не проехать! Весь город – в баррикадах! Представляешь?!.

Я закрыла книгу. Милка все воспринимала чересчур буйно. Я тоже ехала утром на работу, тоже застряла посреди Даугавы, на Вантовом мосту, перегороженном самой неожиданной техникой, сельскохозяйственной и строительной. И тоже, подъезжая, сильно беспокоилась – развевается ли над Рижским замком флаг свободной Латвии – красно-бело-красный.

Флаг на башне Святого духа, естественно, развевался.

А ведь накануне вечером, когда народ расходился с митинга, лица были ох какие понурые. Стало ясно – если Латвия все еще будет настаивать на своей свободе и независимости, в республику введут советские танки. Которые с красными звездами…

Каким образом за ночь собрали всю эту технику, привезли из сельских районов людей, выставили посты, перегородили улицы – уму непостижимо. Но уже к началу рабочего дня Рига действительно была – вся в баррикадах. Их охраняли великолепные, плечистые, суровые мужчины, на лицах которых ясно было написано: враги попадут сюда только через наши трупы.

Было у меня подозрение, что Милкин восторг объясняется главным образом количеством плечистых мужчин. По этой части она промаха не давала…

– Ты разденься, – сказала я. – Дух переведи. Вот как раз кофе поспел.

– А ты еще не освободилась? – возмущенно спросила Милка.

– Я-то освободилась…

Я встала, сунула книгу в сумку и достала из шкафа две чашки. Пакет с пирожками уже с утра лежал на рабочем столе возле компьютера.

– Уму непостижимо, как в такую погоду можно торчать на баррикадах! – воскликнула Милка. – Ты как знаешь, а я им термос с горячим кофе понесу.

Она схватила наш редакционный термос, стоявший обычно в углу за столом, засыпала туда чуть ли не всю банку растворяшки и сколько получилось сахара из сахарницы. Я вздохнула – этот бы темперамент да в мирных целях… И отняла у нее банку с сахарницей. В это время суток мне полагался кофе – и гори все синим пламенем, а я его выпью.

– Погоди, я в городе еще пирожков докуплю, – предложила я, спасая из пакета две штуки, потому что Милка всерьез собралась штурмовать баррикады и их защитников. – Если в кафешке остались. Только хотела бы я знать, куда этот сукин сын подевался… Когда не надо, так он при мне – как хвост при заднице!

Милка сунула пакет в свою необъятнул сумку и посмотрела на часы.

– Половина пятого, – сообщила она.

– Ага…

Час назад я сказала ей по телефону, что жду нашего фотокора Гунара ровно в четыре. Исходя из этого мы планировали остаток дня.

– Может, он где-то языком зацепился? – вдруг сообразила я. – Ты же знаешь, эти возвышенные мужчины… Пойду посмотрю.

И вышла из кабинета.

Возвышенный мужчина перепугал меня до полусмерти. Завернув за угол, я увидела совершенно детективную фигуру.

Это был человек, выглядевший так, будто не он сам прислонился к стене, а его прислонили. Он опирался лопатками и затылком. Черная шляпа с довольно широкими полями, шикарная богемная шляпа, сползла ему на физиономию. Длинное пальто давало силуэт в стиле черно-белого шпионского кино. Похожая на сундук черная сумка с фотопринадлежностями стояла у ног.

И человек этот спал.