Единственные

– Ни один мужик не стоит того, чтобы так из-за него реветь! – сказала сразу поставившая диагноз Регина. – Иди, умойся, у тебя глаза черные.

Тушь, понятное дело, не выдержала рыданий. Илона ушла в туалет и попыталась без зеркала привести лицо в порядок. Потом села за работу, работа не заладилась, она пропустила кучу ошибок и схлопотала нагоняй от Варвары Павловны. Было только одно спасительное средство – звонить Яру.

Яр примчался на встречу, обремененный двумя неуклюжими спортивными сумками. Судя по осунувшемуся лицу – куда-то с ними мотался и сильно устал.

– Дела, дела, – сказал он. – Вот, ездил, вернулся.

– Как у тебя с твоей?

– Да все по-прежнему, – пытаясь установить сумки на парковой скамейке, – ответил Яр. – Что ей сделается! Все та же блажь в голове, простых вещей не понимает. Можно ведь просто жить вместе, пока это обоих устраивает…

– Так вы помирились?

– Мы? Помирились?.. – лицо Яра окаменело. – Ну, в общем…

Видимо, свет фар пролетевшей за парковой оградой машины исказил и преобразил черты лица. Полыхнули белые блики на волосах, разъехались и вернулись на место углы рта. Глаза полностью растаяли в черных пятнах на месте глазниц, но вернулись, и лицо вновь стало округлым и свежим, даже сходства с Буревым прибавилось.

– Садись, – сказал Яр. – Да садись же. Меня еле ноги держат. Хочешь коньяка?

Он достал из бокового кармана сумки фляжку.

– Давай из горла, – предложил он. – Мне кажется, это для тебя сейчас самое подходящее лекарство.

Илона подумала и согласилась.

Крепких напитков она обычно не пила. Роскошью считалось шампанское, редакционные мужчины приносили «Агдам» и «Фетяску», предлагали корректорше, заглянувшей по делу в кабинет. Илона все это перепробовала и осталась недовольна. На премьере «Большеротой» пили что-то загадочное, самодельное, из большой бутыли, которую притащил звукооператор Вурдалак Фредди. Дома стояла бутылка коньяка – «для гостей». Илоне и в голову не приходило, что можно к ней прикоснуться.

А тут – фляжка с награвированной картинкой, с целым пейзажем – старинный город, башенки, темный проем ворот. И пахнет интересно.

Она сделала два глотка и удивилась – какой, оказывается, приятный и мягкий напиток.

– Приучайся, – сказал Яр. – Воспитывай вкус. Чтобы в приличном обществе не опозориться. Ну, давай, выкладывай.

– А чего выкладывать… Он на меня вообще больше внимания не обращает!

– Только не реви, только не реви! – закричал Яр. – Смотри вверх! Вверх смотри, говорю!

Это помогло – удалось не заплакать.

Яр похлопал Илону по плечу.

– Я тебя сейчас спрошу, а ты, пожалуйста, не нокаутируй меня.

– Ну?

– У тебя кто-нибудь уже был?

– Это как?

– Это – ты с мужчиной уже была?

Илона опустила голову. Не то чтобы ей было очень стыдно… Она понимала, что в двадцать один год уже должна быть какая-то личная жизнь. Но – в состоянии законного брака! Морали и нотации, которые она слышала от матери, намертво въелись в душу. До свадьбы – разве что поцелуи. Да и после свадьбы – в полной темноте, под одеялом, не снимая ночной рубашки. Не она одна была такая праведница – бывшие однокурсницы слышали от своих матерей то же самое.

– Понятно, – сказал Яр. – Ну так это тебе и мешает. Ты же с ним ведешь себя, как ребенок со взрослым, а не как женщина с мужчиной. Ты понаблюдай, понаблюдай за собой!

– А как?

– Ну, хорошо, понаблюдай, как с ним себя ведут женщины. У вас в «Аншлаге» ведь не только девчонки. Илонка, ты же актриса! Сыграй женщину!

– Он догадается!

– Ты даже не представляешь, до какой степени мы недогадливы…

Она невольно улыбнулась. Улыбнулся и Яр.

– Ну, потренируйся на ком-нибудь, что ли, – посоветовал Яр. – Поверти хвостом. Вот у тебя кофточка – две верхние пуговицы не застегнуты, это правильно. А ты еще и третью расстегни. Юбочку – на пару сантиметров короче, у тебя же стройные ножки. И вот что – тебе надо чуточку румяниться. Ты после зимы какая-то бледненькая.

– Румяниться?

Это слово вызывало в памяти какие-то исторические романы с героинями в фижмах и кринолинах.

– Ох, еще и этому тебя учить? У тебя губная помада есть? Нет? Так, который час? Половина восьмого. Мы еще успеваем в универмаг.

– Зачем?

– Купим тебе помаду.

– Там же ужасная!

– Для меня найдут хорошую.

С помадой у Илоны были сложные отношения. Она видела, как красит губы мать, и это ей совершенно не нравилось. Мать мазала губы, потому что этот примитивный грим был деталью образа конторской служительницы. Варвара Павловна тоже не появлялась на люди с ненакрашенными губами, но хоть цвет выбрала более удачный, не такой химический. Регина могла намалевать рот, как у инопланетянки. Вероника экспериментировала – тоже где-то ухитрялась доставать разные помады или просто менялась с подружками. Другие девушки в «Аншлаге» Илоне не очень нравились, и потому она не обращала особого внимания на их грим, хотя Лена умела нарисовать себе совершенно великолепный рот.