Демон справедливости

Когда Сонька пришла ко мне тренироваться, она мне целую сцену закатила – почему я требую от нее невозможного! Она никогда не занималась, у нее отсутствует координация, и я должна относиться к этому несчастью с уважением. А именно – так, видимо, понимала Сонька уважение – упрощать программу применительно к ее возможностям. Чтобы не она была хуже всей группы, а вся группа примитивно топталась на ее уровне. Я, недолго думая, вернула ей уплаченные за пять месяцев вперед деньги. Она растерялась, деньги брать отказалась, пропустила неделю, а потом пришла и забилась в угол. Как она там маялась не в такт и не в лад – описать невозможно! Однако приспособилась. Потом мы вообще подружились.

И вот теперь Сонька знает, что от меня соплей не дождешься, и тем не менее рассказывает мне про Генку и даже рыдает на плече, если случается какая-то ерунда.

– Они что-нибудь узнали? Ну, про этого?.. – с надеждой спросила Соня.

– Похоже, что нет. Это не так-то просто. В лицо ты его не видела. Во что был одет – не разглядела. Голос – поди разбери, если он почти шепотом говорил. А что сильный – так тебя и заяц повалит. Понимаешь, примет-то нет. Ищут, конечно. У них там свои каналы, – соврала я.

– Это был маньяк, – уверенно объявила Соня. – Нормальный мужик не стал бы сразу душить. Да еще приговаривать: «Ну, тихо, тихо, я тебе еще ничего не сделал!» Маньяк, честное слово! Подумать только, он же так и бродит по ночам! Может, он на другом конце города кого-то действительно придушил, потому что его сразу не поймали?

– Погоди, погоди, – сказала я. – Ты его точно передразнила? Вот именно так он и сказал? Вот с такими интонациями?

– Да-а… а что?

– Понимаешь, Сонь, так в кино уголовники говорят. С презрением. Может, ты просто его художественно изображаешь?

– Нет, он действительно именно так говорил.

– Нам только уголовника недоставало. Даже удивительно, как ты смогла вырваться.

– Знаешь, я все время об этом думала, – призналась Соня. – И вот что получается. Когда он схватил меня за волосы и стал бить головой о стенку, я, наверное, на секунду потеряла сознание и стала падать. А он зажал меня, ну, почти прижал к стене, и я не шлепнулась. Понимаешь, я вдруг почувствовала, что почти сижу на корточках. Он, наверно, думал, что я сейчас растянусь, а я вскочила – и в дверь. Как пробежала подворотню – даже не помню. Наверно, со мной действительно был обморок.

– А вообще ты дешево отделалась, – сказала я. – Могло быть хуже.

– Дешево! – обиделась Соня и потрогала голову – там, где под волосами заживали шрамы и шишки. – Хотя… Ой, ты же еще не знаешь! Моя сумка нашлась! Ну, которую я выронила, когда он меня душить начал!

– Как – нашлась? Где – нашлась?

– Во дворе! Сегодня сосед, Трифонов, в сарай лазил. А там между крышей сарая и стенкой здоровая щель.

– Какой еще стенкой?

– Ну, он к брандмауэру впритык стоит, наш сарай, у него задняя стенка поэтому не деревянная, а каменная. И, представь себе, Трифонов у себя в сарае мою сумку нашел! И все на месте. Книги, косметичка. Только шоколадка пропала. И блокнот с телефонами цел.

– Ты хочешь сказать, – медленно начала я, – что этот твой маньяк закинул сумку на крышу сарая, а она провалилась вовнутрь? Так, что ли?

– Откуда я знаю, кто ее закинул? – удивилась Соня. – Может, мальчишки? Скорее всего, мальчишки.

– Мальчишки бы растребушили, – уверенно сказала я. – И, возможно, конфисковали книги. Там же у тебя фантастика, небось, была?

– Одна фантастика и один детектив, знаешь, эта тоненькая серия. Нет, только шоколадка пропала.

– Вообще тебе опять повезло. Представляешь, что было бы, если бы пропали ключи?

Я имела в виду, что у Соньки не дверь, а крепостные ворота. Она выходит в тупичок и с разгону ее не вышибешь, ногой тоже, размахнуться негде. Запирается на два доисторических ключа и один современный – так уж береглась проживавшая здесь бабка. Словом, эта комнатеха с частичными удобствами в сущности – неприступный бастион.

– А с чего бы им пропадать? – удивилась Соня.

– Ну, они же в сумке были?

– Нет, в кармане, вместе с кошельком. Чтобы не шарить впотьмах по всей сумке.

Тут мы стали разбираться – как так вышло, что я впервые об этом слышу. И оказалось, что Сонька, которая из больницы направилась жить к матери, только позавчера перебралась к себе, и мне просто в голову не пришло спросить – а ключи-то целы?

– Шоколадка, говоришь, пропала?

Значит, в сумке копались. Прямо во дворе, при лунном свете. А потом сумку вместе с содержимым со зла зашвырнули на крышу сарая – мол, снимай ее оттуда, как знаешь. И что же мог сексуальный маньяк искать в сумочке у химички? Спиртовку из кабинета – спирт выдуть? Или пузырек фенолфталеина – он же пурген?

– Интересно девки пляшут, по четыре сразу в ряд… – пробормотала я. Действительно, интересно пляшут сексуальные маньяки… Уж не в ключах ли тут дело?

И тут я поняла, что нужно немедленно пойти и осмотреть окрестности. Пожалуй, с моим новым дьявольским зрением я там увижу побольше, чем в прошлый раз. И уж во всяком случае, буду искать следы там, где они действительно есть, – в отличие от милицейского растяпы.

Раз уж я собралась продавать душу дьяволу за право вести это следствие, то пора бы и начать.

* * *

Наверное, на самом деле я танцую плохо. Я знаю все свои недостатки – жесткий прыжок, деревянные руки, маленький шаг. И прочая, и прочая. Подружка-балерина по моей суровой просьбе перечислила их все на одном дыхании. Правда, некоторое время спустя она перестала быть моей подружкой. Но недостатки остались при мне. И я так люблю танцевать, что это все уже неважно. Лишь бы зал был без зеркала. Если вдруг увидишь себя, корявую, это как обухом по лбу.

Зато я знаю про себя кое-что странное. Когда я встаю в арабеск, отвожу правую ногу назад и вверх до упора, разворачиваю колено, чтобы не висело, и вытягиваю его в струнку, выгибаю спину, откидываю плечи – ну, делаю все то, что балерина, танцующая Жизель, – то вдруг перестаю чувствовать под собой опорную ногу. Ее нет. Есть два крыла, есть что-то вроде птичьего хвоста-руля за спиной, есть ветер в глаза и в напрягшуюся грудь. Я чувствую, как он относит со лба несколько заблудившихся и не попавших в узел волосков.

Вот точно так же движутся в арабеске навстречу друг другу белые ведьмы в наивных веночках. Они продвигаются вперед маленькими прыжками, все, как одна. Это называется «прядающий арабеск». Когда я смотрю на них с балкона, а я люблю танцы виллис смотреть именно сверху, мне делается жутко. Словно пустилось в полет большое белое облако, взяло разгон и неумолимо идет над ночным миром, готовое разразиться молниями. Белое грозовое облако.

* * *

Этот дом на Киевской построили лет сто назад и потом несколько раз перестраивали. Сперва после первой мировой, когда он пострадал от бомбежки, потом после второй мировой. Его архитектор, наверно, в гробу переворачивается – так бедное здание изуродовали. Там, в конце концов, сперва превратив огромные квартиры в коммуналки, стали из каждой комнаты делать отдельную квартиру, со своим входом, кухней и туалетом. География получилась совершенно безумная!

В такую комнату несколько месяцев назад вселилась Соня. Она называет это «квартирой», а я полагаю, что квартира – то, где есть ванная или хотя бы душ, а туалет примыкает к ним непосредственно, а не находится на пол-этажа ниже, запертый на замок, и не дай Бог потерять ключ!

Я и представить не могла, как тут жила немощная бабка, как она затаскивала сюда дрова из сарая, как ночью брела в этот невообразимый туалет. Еще я не понимала, что бабка делала, когда перегорала лампочка в люстре. Потолки тут, как во Дворце спорта. Если бы мне пришлось в наказание за свои грехи жить в этой «квартире», я бы соорудила второй этаж и увеличила свою жилплощадь вдвое.

До тренировки оставалось ровно столько времени, чтобы медленно и спокойно пройти тем путем, что и Соня в ту ночь, а затем повторить путь того мерзавца, той сволочи – если получится, конечно.

Вглядевшись, я нашла кровавый след, которого не заметил милицейский деятель, хотя это нужно было умудриться – ночью он был совсем свеж и ярок. Невооруженным взглядом я бы его сейчас ни за что не разглядела, но в том-то и дело, что дымчатый дьявол вооружил мой взгляд. Я отчетливо видела контуры подошвы и каблука.

Кроме всего прочего, у меня в сумке постоянно валяется сантиметровая лента. Раз в месяц я измеряю своих бегемотиц по всем параметрам – грудь, талия (если удается отыскать) и бедра. Надо видеть, как они поджимают животы! Эти жуткие цифры я с недовольным видом записываю в особую тетрадочку, и это на них действует умопомрачительно – две-три ближайшие тренировки группа приходит в полном составе и трудится на совесть.

Я старательно измерила след, чтобы потом выяснить размер. Возможно, это пригодилось бы.

Покрутившись, я нашла второй отпечаток – точнее, контур отпечатка. Это была тонюсенькая ниточка, испускавшая теплое свечение. Может, я даже и не глазами нашла ее, а какими-то неведомыми чувствами. След почти касался порога. Третий контур был уже за порогом. И я поняла, что теперь не собьюсь.

Вернувшись на то место под лестницей, где этот маньяк душил Соню, я принялась искать другие следы – ведущие не из подъезда в подворотню, а наоборот. Я хотела понять, откуда же он появился. Но других следов не было. Я задумалась – и вдруг поняла, в чем дело. Светящийся контур давала кровь. Сонина кровь. Это она ждала, пока явится кто-то с дьявольским зрением и с желанием узнать правду.

И я пошла туда, куда звала меня эта впившаяся мертвой хваткой в подошвы кроссовок кровь. И я думала о том, что за сотни лет вся земля покрылась цепочками таких светящихся следов, и их свечение не гаснет, как будто мертвые все еще надеются – придет кто-то, решивший распутать эти цепочки и пройти по каждой до конца, сколько бы она ни тянулась.

Именно тогда мне впервые пришло в голову, что кровь в наших артериях и венах, возможно, по-своему разумна, и не исключено, что она ощущает себя живым существом.

След провел меня наискосок через двор. По длине шага я поняла, что этот человек бежал. Другого и ожидать было нельзя – человек, нападающий исподтишка на женщину, трус. На мужчину напасть он боится. А маленькая Сонька – это как раз добыча по плечу. С ней и мальчишка справится.

След нырнул в такую же низенькую подслеповатую дверь, как та, что выходила из Сониного подъезда в подворотню. Я нырнула следом и вышла на улицу. Тут контур потерял ясность – все-таки прошло немало времени и Бог весть сколько человек пронеслись над ним, растирая и размазывая его по асфальту. Я шла уже не столько по реальному следу, сколько по его продолжению, полагаясь, скорее всего, на интуицию. И вот я оказалась возле одноэтажного домика.