Светлый старец. «Человек выходил из его кельи счастливым…»

Во время нем. оккупации обрабатывал землю и потом добывал себе и семье кусок хлеба. От 1933 года и до смерти Генералиссимуса бедная наша семья не имела возможности иметь самого насущного хлеба. Все были полунагими, босыми и голодными. В 33-м году в течение полугода не было ни одной крошки хлеба, несмотря на то, что в этом году был обильный урожай хлеба и других продуктов. Весь урожай хлеба и картофеля был перегнан на спирт или согнил от вредительства временщиков.

Страница 7

Из большой и мирной дедушкиной семьи перед войной оставалось 7 человек. Из них 6 нетрудоспособных: бабушка, мать, болезненная от переживаний и труда, всю жизнь ожидавшая смерти и буд. жизни, и четверо малолетних детей. Покойный отец от завода получал 200 грамм хлеба к обеду, а мы с «0» условных показаний, «бурьяном» и отходами от спиртзавода «бардой». Немножко помогала тетя, которая в войну тоже потерпела катастрофу.

Страница 8

Немцы при отступлении сожгли все ее достояние и вырубили сад. А ее прострелили в живот и эвакуировали вместе с ее малолетними детьми и старушкой матерью. Дети довезли ее до нашего двора, где она и скончалась, приняв напутствие от священника. Погребена в нашем же саду. А за ней отошли мои младшие сестра Нина и братик мл. Иоанн – умерли от дифтерита в Великий пост 1943 года. Погребены в том же нашем саду, а за ними последовала и другая тетя Наталия – старшая сестра матери.

Страница 9

Умерла осенью 1943 года от сыпного тифа, свирепствовавшего во время войны, а через полгода преставилась и бабушка, не выдержав до победного конца испытания. С начала 1943-го и до следующей весны в нашей избе было отпето 5 покойников. Из бывшей большой семьи до последнего текущего года (1990. – Прим. авт.-сост.) оставалось, кроме меня, только 2 человека – престарелая мать, инвалид 2-й группы и брат Леонид – 1-й группы.

Страница 10

Леонид, после освобождения Сумской области, был недообучен разминированию территории и при разминировании полей просчитался, был смертельно ранен и чудесно остался жив до сего дня, получая пенсию самую минимальную – как неимеющий рабочего стажа и специальности, доставляющих инвалиду привилегию и лучшее обеспечение.

Я с 14 лет – пономарь при сельской церкви, а с 18 лет – воспитанник М. Д. С. и студент академии. Монах – с 1953 года.

Часть II

Воспоминания

Митрополит Владимирский и Суздальский Евлогий (Смирнов)

…В Лавре нельзя было не заметить эту троицу удивительную: отца Тихона (Агрикова), архимандрита Кирилла, сейчас лежащего на одре, и скончавшегося недавно Феодора. Они вместе шли в духовной академии, потом стали преподавателями. Один из них, Тихон, стал сразу преподавать на следующий год по окончании академии историю Ветхого и Нового Завета… Отец Тихон отличался хорошим, глубоким, живым, примерным пастырским словом. Вот пока не выбьет слезы из слушающих, не закончит. Видит, что они еще холодные, еще каменные, и начнет снова, снова начнет в какие-то глубины… А как заблестят глаза – он заканчивает. Слово коснулось. Отец Кирилл тоже всегда прекрасно проповедовал в Троицком соборе…

Я помню и о. Феодора. Он тоже выходил на проповедь, тогда еще игуменом, потом архимандритом. Он нес послушание такое… широкое. Во время богослужения – свечной ящик, он всегда сложный. Паломников много, стоят толпой, и надо, знаете, всех обслужить. И отец Феодор здесь был за ящиком ну прямо асс. Я помню, когда проходил мимо – и не увидишь его, весь в работе: надо выдать просфоры, записать синодики, окружен со всех сторон. Ну, понимаете, одна Лавра была на свете всего тогда[6 - Имеется в виду – на территории тогдашнего СССР.]. А сегодня, вы знаете, теперь около тысячи уже монастырей. И вот он так нес свои послушания. Видел его трудовые будни: на своих плечах носил просфоры. А вы знаете, сколько это? Священники только и успевали вынимать. Это целые ящики, гора, вот такая гора просфор (показывает). Столько надо было священникам сделать – за всю Россию вынуть частички!.. Он нес еще послушание библиотекаря.

Когда я поступил в 60-м году в монастырь, почему-то меня сразу привлекли тоже в библиотеку. Вот мы там с ним встретились лицом к лицу. Тогда библиотека была прекрасной, фундаментальной. Но скоро случилось так, что академия запросила книги по богословской науке. Вот мы с ним разделяли – и отвезли туда большую машину. Я за него иногда заступал, выдавал книги братиям, вот такой был контакт с ним… На клиросе он не пел, но он читал. Он исповедовал людей.

Когда я стал иеромонахом, поставили меня и других молодых ставленников на ночь исповедовать в Трапезном храме. Я встал к аналою – у меня кучечка, десяточек. У Тихона – толпа. У Кирилла – тьма. У Феодора – все остальные. И храм весь так поделен, а молодым это на руку. Я десяток поисповедую – и быстрей в келью спать. А они всю ночь, всю ночь исповедуют, эти старцы… Мне отец Феодор подарил из своих личных книг проповеди Иннокентия Херсонского. Вы знаете, что Иннокентий Херсонский был всезолотой проповедник? Его канонизировали не за то, что он вериги носил, постился. Но за его превосходное всезолотое слово… Пять томов подарил мне отец Феодор. И она меня очень выручала каждый раз – книга… А вообще, он (Феодор) тихо себя поставлял, старался быть совершенно незаметным. В тени. Ничего громкого от него не было видно. Но в этом чувствовалась его святость…

Воспоминания матушки Наталии Глебовой

Моя первая встреча с о. Феодором произошла так. Двадцать лет назад в нашем военном городке умирала женщина. Мы были с ней дружны. После ее кончины решили с приятельницей поехать заказать молитвенное поминание о упокоении души. Сначала заехали в Троице-Сергиеву Лавру, потом поехали в Черниговский скит, где повстречали игумена Бориса (ныне покойного), попросили его молитв. Разве могла я тогда оценить, каких людей Господь ставил на моем пути? На душе тогда было просто, тихо и радостно.

Был теплый майский день, и времени, и сил было достаточно. Моя попутчица предложила доехать до Лозы: она слышала, что там служит очень хороший батюшка. Поехали. В храме нам сказали, что с батюшкой мы совсем чуть-чуть разминулись – он поехал в Лавру, но, возможно, он еще на остановке (конечная, поэтому автобус какое-то время стоял). Мы – бегом! Бежала, путаясь в длинной юбке, не помню, был ли на голове платок, только вижу, что сидит батюшка на скамеечке и смотрит, как мы к нему быстро приближаемся. Благословились, высказали свою просьбу. Смотрит батюшка то на меня, то чуть в сторону: «Птичка наша прилетела». А у меня свое в голове: «Вот мой батюшка, о нем и говорил иеромонах, которого я недавно просила быть моим духовником…» Спрашиваем, сколько же денежек за поминание нужно дать? Батюшка улыбается: «А сколько ж у вас есть?» Достали какие-то копейки, больше не было: «Батюшка, хоть разочек помяните». Тут уж он начал нас одаривать и по сию пору продолжает это делать. Подарил маленькую книжечку – «Житие Сергия Радонежского», просфорочку дал…

Подошел автобус, батюшка сел, а я так всю дорогу и простояла рядом с ним, слушая обо всех достопримечательностях, мимо которых проезжали. Из-за шума мотора я многое не могла расслышать, ничего не могу и сейчас вспомнить, только одно стучало в голове: «Я нашла батюшку!» Вернее – Бог послал.

Уверена, что еще при жизни о. Феодора многое ему открывал Господь. Восстанавливая храм св. Марии Магдалины, батюшка много трудился физически. Подробнее об этом мог бы рассказать о. Сергий – как они, молодые в то время ребята, просто падали от усталости после трудового дня, а батюшка еще шел и молился той молитвой, которая доставала до небес. Случайно заметили, что мысы обуви о. Феодора были ободраны, – сколько земных поклонов он положил за нас?!

Батюшка как-то раз заметил вслух, что все время около него находится примерно 12 человек (т. е. те, которые постоянно жили, трудились и молились на приходе; многие из них были или после психушки, или просто потерянные и никому не нужные люди). Так вот, однажды один из них решил подражать духовному подвигу – перестал спать ночью, а, сидя на стуле, молился. В скором времени ноги его страшно отекли. Как же ругался о. Феодор, узнав о его самочинии!