Матан и его семья

Однажды уселись Матан и Авлат на веранде и, попивая апельсинный сок, завели дружескую беседу.

– Кто эти люди с серпами? – спросил Авлат, указывая на вереницу крестьян, идущих в направлении поля.

– Это мои работники, – ответил Матан, – будут собирать урожай.

– Если я скажу тебе, Матан, что обладаю способностью предвидеть будущее, ты поверишь мне?

– Моя иудейская вера, дорогой Авлат, рациональна и не одобряет мистику. Однако могут быть нюансы…

– Я знаю, ваши мудрецы – большие мастера толкований и не боятся нюансов, поэтому, когда требуется, они и мистике оставляют шанс.

– Совершенно верно! Ведь толкование Святых Книг – это способ направить веру в полезное русло, а толкователи наши, в отличие от вас, ученых, не соблазняются построенными на песке теориями, но всегда следуют прямым путем.

– Оставим в стороне идейное разномыслие, почтенный Матан. Лучше я оглашу свое предсказание, и к вечеру мы проверим его точность.

– Говори, Авлат.

– Вон видишь того крестьянина в белой одежде? Третий с конца. Так вот, вечером он не вернется с поля – его ужалит ядовитая змея, и он умрет.

– На основании чего ты это предположил? Научное предвидение? – с улыбкой спросил Матан.

– Интуиция опыта! – ответил Авлат.

– Что ж, подождем. Как говорится, вечер утра мудренее.

Перед заходом солнца наши собеседники вновь расположились на веранде. Косцы возвращались после дневных трудов.

– Гляди-ка, дружище Авлат! Поторопился ты похоронить крестьянина. Живой возвращается! – воскликнул Матан.

– Не может быть! – не поверил своим глазам Авлат, – это какая-то мистика!

– Давай допытаем его самого. Эй, человек, поди-ка сюда! – крикнул Матан.

– Чего угодно, господин, – спросил подошедший крестьянин.

– Открой свою корзину!

– Пожалуйста, – добродушно сказал косец, и все, включая самого крестьянина, с удивлением узрели на дне корзины мертвую змею.

– Эта змея хотела тебя ужалить и умертвить, но сама погибла, – констатировал Матан, – не иначе, ты совершил сегодня благое дело, и оно спасло тебя!

– Рассказывай, труженик, чем отличился ты! – нетерпеливо вскричал Авлат.

– Да ничего особенного, – скромно ответствовал крестьянин, – мы, когда садимся за обед, то достаем наши припасы и складываем их вместе. Я краем глаза увидал, что у соседа моего корзина пуста, и незаметно подложил ему половину своего хлеба и сыра. Вот и все.

– Ты совершил сразу два добрых поступка, – объяснил Матан, – накормил голодного и сделал это тайно, не смущая его перед людьми. Вот почему не гадюка погубила тебя, но, наоборот, твоя праведность убила ядовитую змею!

– Милейший, иди своей дорогой! – сердито бросил Авлат крестьянину, и тот, пожав плечами, ушел.

– Как видишь, Авлат, никакой мистики!

– Я тоже прав, Матан. Ведь предсказал же я появление змеи!

– Ты оказался прав лишь наполовину, при этом не учел главного: благодеяние спасает от смерти! – провозгласил Матан.

***

Оставшись наедине с самим собой, Матан принялся размышлять о происшествии с крестьянином.

“Благодеяние спасет от смерти – это не подлежит сомнению. А что убережет праведника от несчастий в семье? Разве мало добрых дел совершено мною? Положа руку на сердце, должен признать я: огромны мои заслуги перед верой и народом! И при всем при том страшные бедствия стали итогом плодотворнейшей моей жизни. Несправедливость? Не может быть, ведь Господь всегда прав!”

“Причины собственных невзгод я привык искать в себе. В чем тут выгода для меня? Растравляя раны, оставленные безжалостной необратимостью, я спасаюсь от душевной пустоты. Остаток жизни я щедро наделяю полынно-горьким смыслом”.

“А что, если у несчастий нет причин, и всё со мной произошедшее – лишь случая игра? О, это негодное предположение! Приняв его, я разорю свое сердце, превращусь в пустейшего желчного старца. Пожалуй, мне лучше вместе с Эфрат предаться надежной родительской скорби”.

– Эфрат, у тебя красные глаза, ты плачешь каждый день.

– Горестно, Матан.

– Было четверо, осталась одна, – вздохнул Матан.

– Я несчастна ее несчастьем. Оснат никому не нужна, кроме отца с матерью, – сказала Эфрат, – слишком мало для женщины.

– Не видать нам внуков…

– Откуда тебе известно? У нас есть Ципора.

– Хватит! Ципора умерла!

– Ты не хуже меня знаешь, что она жива! Иначе не запрещал бы мне видаться с ней.

– Повторяю, хватит! – крикнул Матан.

– На лбу твоем написано, ты жаждешь новостей, но не велишь, упрямец, добывать их!

– О сыновьях мое отцово горе.

– Шуваль слишком редко и скупо дает знать о себе, – сокрушенно заметила Эфрат, – он бессемейный, непутевый. Мне кажется, мы не нужны ему.

– Не нужны. Ему мы в тягость. Он занялся разбоем, есть ли чувства у него? Однако я любил Шуваля, да и сейчас люблю.

– Не будем детей бранить. Негоже это, мы уж натворили бед. Сострадание целительнее порицаний, – возразила Эфрат.

– Ты о Карми? С благою целью я осыпал его упреками, не сознавая, что не добро, а зло творю. Карми – самая большая боль моя, – тяжко вздохнул Матан.

– Я помню, маленького Карми ты обожал! – бросила Эфрат.

– Помнят руки мои, как поднимали мальца над головой… Я погубил сына…