Троглобионт

– Да.

– Хорошо. И давай договоримся: ты идешь за мной в двух трех шагах, желательно след в след. Я остановился – ты остановился, я лег, ты тоже. Если встретим кого и я начну стрелять, бросишь гранату. Но не раньше!

– Понял. Пошли?

– Пошли.

Игорь шел, действительно, след в след. Он даже пригнулся немного, как Егор. Градов пару раз резко вставал, оглядываясь. Игорь замирал в той же позе. Один раз оба упали на землю. Егор, оглянувшись беззвучно засмеялся.

– Шутки шутишь? – обиделся Игорь.

– Не шучу, а проверяю. Молодец пока. Подойди… видишь вон те валуны? За ними протока. Подходим аккуратно, чтобы не видно было с той стороны, и потихоньку осмотримся.

Согнувшись в три погибели, они подобрались к валунам. Через кусты хорошо было видно тот берег и усыпанную камнями воду. Егор говорил шепотом:

– Те, кто были здесь, пришли либо по воде, либо вот отсюда.

– С того острова? – так же шепотом спросил Игорь.

– Это не остров, это большая земля.

– Вроде, ничего…

– И я ничего подозрительного не вижу. Ну, что? Оклемался?

– Как тебе сказать? Я не знаю, как тебе это объяснить… если бы с ней что-то случилось в Москве, месяц или два назад… Мне бы тоже наверное, было плохо, но не так, – Игорь помолчал немного и продолжил, – Мы с ней жили прохладно, не чужие конечно, свои люди, но и любви особой не было. Но здесь уже… в Карелии, что-то произошло. Ты будешь смеяться, но я влюбился в свою жену, как выяснилось, поздно.

– Я не буду смеяться.

– И она, главное, тоже самое… и как раз в этот момент…

– Не трави себя, Игорек. Горевать будем, когда выберемся отсюда… если выберемся, а пока, считай, что ты в командировке, считай, что развелся, в конце концов. Наложи табу на свою память.

– Найти бы эту сволочь! Я бы его своими руками…

– Убьешь, если представится возможность. Пошли дальше.

От протоки они уже шли в короткую сторону, через ту самую окуневую косу, очень памятную Игорю. Выходили на нее осторожно, сначала опять осмотревшись из-за валунов, через кусты. У воды лежало что-то странное.

Выглядело это так, как будто на песке валялась куча тряпок.

Только, когда подошли в упор поняли, что это такое – они увидели Витю Мишкина, лежащего с окровавленным ножом в сжатой намертво руке. Песок вокруг его головы в форме нимба окрасился спекшейся кровью. Лицо было настолько обезображено, что опознать его удалось только по ножу и свеженьким майорским погонам.

7. Мистика

Окуни у Медвежьего острова хорошо клюют только в двух местах, у протоки, в корявом омуте и на песчаной косе в кустах, на той самой косе, где Игорь с Ольгой прошлый раз поймали большую щуку. Майор Мишкин сначала ушел к протоке, но ловить там было неудобно. То есть, клев был прекрасный, но чтобы подобраться к омуту, нужно было спуститься по каменистому склону к воде и, потом, стоять на валунах в неудобной позе. Мишкин не без труда пробрался туда, куда было надо, пристроил ведро более менее устойчиво, разложил удочку и достал из кармана заветную коробочку с полудохлым червяком. Червяк имелся только один, но и этого было много, Виктор поделил червяка пополам, одну половинку убрал обратно, а вторую одел на крючок и забросил удочку. Поплавок, едва долетев до воды, еще лежа пошел в сторону и утонул. На крючке оказался маленький окунишка, проглотивший крючок так, что изо рта у него виднелась только леска. Большим ножом такого было не взять. Майор достал маленький складной ножик, аккуратно отрезал окуньку хвост, только потом, вырезал крючок. От червяка там осталась лишь бледная тень. Мишкин насадил на крючок хвост и опять забросил удочку.

В этот раз пришлось немного подождать. Поплавок встал, спокойно зафиксировался в этом положении и только секунд через пять, качнувшись, ушел под воду. Вынимая удочку, майор уже почувствовал некоторую тяжесть. Окунек был с ладошку.

За час он надергал не меньше, чем полведра. Клев был стабильным, но оставаться здесь дольше, при всей терпеливости Мишкина было невыносимо. Всё его тело, уставшее балансировать на округлых поверхностях камней, болело, особенно ноги. Виктор выбрался наверх и немного посидел, отдохнул на теплом мху, прежде чем двигаться дальше.

На косе стало, не в пример, удобней. Можно было положить удочку, сесть и даже лечь, но здесь была другая незадача – окуни клевали в коряжнике между двух кустов и, поэтому имелись проблемы с забросом. Полведра окуней, это уже кое-что, поэтому Виктор решил попробовать поймать более серьезную рыбу. Метрах в двадцати от берега из воды торчал камень, а метрах в трех правее из ямки иногда клевал сиг. Майор для этого таскал сегодня с собой специальную удочку с тяжелым скользящим поплавком. Он насадил на крючок последнюю половинку червяка, оставленную специально для этого и забросил. Попал в ямку он не с первого раза и даже не со второго и не с третьего. И все-таки он был вознагражден за упорство, когда поплавок, наконец, установился там, где нужно, ждать почти не пришлось. Поклевка была, хоть и осторожной, но верной. Тянуть большую рыбу было приятно, а снимать её с крючка, тем более. Сиг одна из самых уважаемых рыб в Карелии, и Мишкин даже не расстроился тем, что на последних метрах у него сломалась катушка, и пришлось перехватывать леску руками, и отбегать от берега, чтобы рыба вышла на песок.

Леска перепуталась и, хоть червяк был почти цел, о втором забросе нечего было и думать, но на эти мелочи счастливый рыбак уже не обратил внимания, он бросил удочку, благо имел еще одну, и пошел к кустам ловить окуней.

Здесь его удача и закончилась. Во-первых, в эйфории он забыл взять с собой ведро с рыбой, взял бы, всё могло сложиться совсем иначе. Во-вторых, с первого же заброса, он зацепился леской за кусты, подергал удочкой влево, вправо, на себя, но только крепче запутался. На рыбалке можно было ставить крест – запасных крючков и поплавков с собой он не взял. Можно было еще попробовать раздеться, залезть в воду и снять зацеп, но это ж надо лезть в воду. Мишкин сел возле самой воды и задумался.

Он всю жизнь считал себя неудачником, что, в общем-то, среди людей не редкость, многие себя считают таковыми, но, что бывает гораздо реже, почти никогда не бывает, он считал себя человеком недалекого ума. В известной поговорке подмечено: «Все считают, что у них достаточно ума и недостаточно денег», но здесь был другой случай. Только что окончив школу, Витя Мишкин собрался поступать в авиационное училище. Когда у него спрашивали, зачем он это делает, он отвечал, что у него не хватает ума, чтобы выбиться в люди другим способом, кроме как рисковать жизнью. И говорил вполне искренне, в соответствии со своими убеждениями. Не знаю насколько положительно или отрицательно это говорит о его умственных способностях. Из авиаторов его отчислили, но в вооруженных силах он закрепился. В жены он взял серую мышку, тихую, скромную девушку и чувствовал себя рядом с ней хорошо.

Он замечал, что большинство товарищей относятся к нему свысока и даже насмешливо, но ни на кого не обижался. Он шел по жизни своим путем и, в отличие от некоторых, уже майор.

Но что же все-таки делать с удочками?

От размышлений его отвлек непонятный звук. На косе, что-то происходило, кто-то, наверно, пришел за ним. Из-за кустов ему было не видно, он встал и вышел на открытое место.

В прошедшей жизни он храбростью не отличался, прямо можно сказать, что он был несколько трусоват. Но то, что увидел Мишкин на этот раз, даже самого смелого человека повергло бы в шок. В нескольких шагах от него сидел огромный медведь с мишкинским сигом во рту, верней с тем, что от него осталось. Увидев человека, медведь мгновенно выплюнул рыбий хвост и, оскалив зубы, угрожающе зарычал.

Что делать в таких обстоятельствах? Говорят, что бежать от медведя бесполезно – догонит, тем более что, увидев вашу спину, озлобится. Разумеется, если есть оружие, можно попробовать выстрелить. Но если оружия нет? Что мог сделать Мишкин? Самое правильное было бы, потихоньку, без резких движений, двинуться задним ходом, не отводя глаз от зверя, потом нырнуть и попытаться уйти по воде. Ну, или хотя бы просто замереть и стоять, не двигаясь. Скорей всего, медведь бы ушел. А что сделал Мишкин?

Он вытащил свой большой охотничий нож и шагнул вперед.

Никто уже не узнает, что творилось в душе этого человека в его последние минуты. Но факт остается фактом. Медведь, увидев полные ярости глаза человека, хотел было отступить, но его природа взяла своё, он еще раз зарычал и встал на задние лапы. Человеку, как будто, только этого было и надо, он тысячи раз прокручивал в своей голове раньше этот сюжет из жизни своих далеких предков. Слегка присев, он прыгнул к медведю и резким движением снизу вверх распорол ему живот.

Может показаться странным, что Энн, в общем-то, всего лишь слабая женщина, не впала в истерику от известия об ужасной смерти Ольги. На самом деле, это не совсем так, она просто не подавала вида, а фактически, она находилась почти в прострации с самого того момента, когда Егор сообщил, что Ольга убита. Тогда она вскрикнула, но тут же собралась и внешне казалась спокойной, даже, когда они подошли к телу. Здесь, действительно, ей стало немного легче. Причиной тому было то ли не кажущееся мертвым, а как бы спящее лицо Ольги, то ли необходимость некоей работы по подтаскиванию и укладыванию веток. Так или иначе, вернувшись к костру, она принимала участие в общей беседе вполне осознанно, стараясь, правда, не смотреть на Игоря, который отсутствующе молчал, всё время ломая пальцами ветки и щепки.

Она боялась смотреть на него, потому что чувствовала виноватой во всем именно себя. Это она затеяла эту глупую экспедицию, которая еще не известно чем закончится и даст ли хоть что-нибудь, кроме пустой траты времени и денег. Но эта экспедиция уже взяла жертву, ничем не оправданную и, вряд ли когда-нибудь этой жертве найдется оправдание. Когда-то в Америке (теперь это, казалось, было очень давно) всё, что предстояло сделать, выглядело легким и логичным, но здесь в России всё встало с ног на голову. Какая-то подспудная безалаберность присутствовала здесь во всём и постоянно. Всё вроде бы шло по плану, но как-то все наперекосяк, полубоком. Или, как выразился Егор «некузяво». Всё бы это могло быть смешно, если бы не страшная, нелепая смерть Ольги.

Егор с Игорем не уложились, в заявленные час-полтора и Энн начинала уже беспокоиться. Казак тоже уже поглядывал на часы, когда из леса послышался легкий треск сучьев. Прапорщик щелкнул предохранителем автомата, но тут же голос Егора предупредил тревогу:

– Свои!… Идите сюда.

То, что они увидели, подойдя к вернувшимся мужчинам, было вполне ожидаемо, но, от этого, не менее трагично. На земле, в небольшой ямке лежало тело майора Мишкина с лицом, прикрытым окровавленной тряпкой. Прапорщик вполголоса сматерился, а Энн не сдержалась – она зарыдала в голос.

Майора, так же, как раньше Ольгу укрыли ветками и камнями.

В неисчерпаемом американском НЗ нашлась пол-литровая банка спирта. Энн относила эту банку к медикаментам и не предполагала, что это можно пить за столом, иначе она давно бы её отдала. И хорошо, что не отдала, сейчас эта банка пришлась как нельзя кстати.

В русских поминках есть глубокий смысл. Сколько бы не ругали этот обычай псевдокультурные снобы, выпивка с горячей едой после похорон, делает очень полезное дело – она переводит произошедшее из плоскости бессмысленной в плоскость философскую. Действительно, что представляют из себя убитые горем родственники и друзья покойного с момента трагического известия до момента похорон? Сплошное отчаянье, спешка куда-то, кажущаяся необходимость что-то сделать снова и снова занимают сознание и гонят куда-то. А надо бы остановиться, сесть и подумать. Делать для покойника что-либо всё равно уже поздно. Более или менее целесообразны только хлопоты, связанные непосредственно с обрядом похорон, но, наконец, приходит момент, когда и с этим покончено. Теперь, чтобы не отчаяться и не приблизиться вплотную к сумасшествию, нужны поминки.

Егор разбавил спирт холодной водой, взятой из озера. Выпили, моментально ставшую теплой, жидкость. Закусили умело посоленной прапорщиком черной икрой, жалко без хлеба. Выпив еще, стали есть вареных, уже успевших остыть, стерлядок, запивая их горячей юшкой, специально оставленной прапорщиком на углях. Надо сказать, что ужин, вообще, готовил Казак. Когда они оставались вдвоем, Энн попыталась взять на себя роль хозяйки, и прапорщик терпел это безобразие минут пять, потом отобрал у неё нож и рыбу. На долю Энн оставалось только подавать и относить.

Едва не подавившись теплым разбавленным спиртом, Энн немного замешкалась, не зная, как подступиться к еде. Она решила посмотреть, как это будут делать другие, и удивилась, насколько по-разному мужчины подошли к этой, в общем-то, простой операции. Егор поступил по-азиатски: он крупно нарезал рыбу на середине стола, как бы для всех, и брал оттуда куски руками, и откусывал от них, как будто это был хлеб, запивая ухой через край миски. Игорь налил уху в кружку, но пока не трогал её, а отрезал маленькие кусочки рыбы ножом и задумчиво жевал. Возле носа на его, казавшемся бесстрастным красивом лице, Энн заметила слезинку. Игорь быстро отвернулся и вытер слезу рукавом. Энн тоже отвернулась, сделав вид, что ничего не заметила.

Прапорщик Казак поступил в старорусской манере: в миску с юшкой накрошил рыбы, туда же положил две полных ложки икры и ел ложкой, как суп. Ей не приглянулся ни один способ и она, нарезав рыбу тонкими кусками, на первый кусок клала икру и накрывала другим. Для ухи, так же как Игорь, предпочла кружку.

Насытились быстро. Именно насытились, не взирая на всю животную грубость этого слова, потому что садились за стол как по принудке, есть, вроде бы никто не хотел. Хотя такой еде позавидовали бы посетители абсолютного большинства московских ресторанов, то есть стерлядок, конечно, подают кое-где, но степень свежести и экологической чистоты близко не лежала. А что касается икры, то в любом городе мира, нужно быть или миллионером, или сумасшедшим обжорой, чтобы есть её ложками, учитывая то, что при баснословной цене, качество её оставляет желать лучшего. Пока Егор разводил и разливал спирт, все смотрели на еду, как на неприятную обязанность, но, выпив, разохотились и даже оценили великолепный вкус, хотя и постеснялись признать это вслух. Однако, такой еды, даже при большом желании много не съешь. Очень быстро наступило насыщение, которое в сочетании с легким действием спирта принесло с собой и некоторое успокоение, и способность к спокойному осмыслению произошедшего.

– Всё это очень печально, – первым нарушил тишину Егор; после обычных, под водку, поминальных слов все молчали, – Всё это очень печально, конечно, и… покойникам царство небесное, но нам живым надо как-то определяться.