Не возвращайся

Дочка читает учебник, качается на его стуле. И вытирает глаза.

– Лика… – позвала. – Что такое, доченька?

Она вытерла мокрые ресницы, захлопнула учебник и поднялась. Воинственно на меня уставилась.

– Из этого кабинета надо сделать библиотеку, – выдала. Ударила ладошкой по антикварной тушечнице, что стоит на Пашином столе. – И надо выкинуть все эти штуки. Место занимают. Я пошла делать уроки, – дочка приблизилась, поцеловала меня в щеку и выскочила в коридор.

У меня и самой глаза на мокром месте. Невозможно смотреть на то, как они злятся и скучают по нему.

А он не идет.

Паша хоть понимает, что Глеб с сотрясением выступать собрался?

Решительно вышла в холл, собрала сумку. Посмотрела на время – Паша еще должен быть в офисе. Хорошо. Пусть отложит работу. Позвонит своему другу. И перенесет концерт Глеба, пусть на другой день договорятся, через месяц, когда сын поправится.

– Я ненадолго, скоро буду! – крикнула детям и вышла из квартиры.

Вечер, темно, и дорога почти пустая, до Пашиной работы долетела за десять минут. На парковке замешкалась, уставилась на окна четвертого этажа. Свет горит – муж там. Да.

На четвертый этаж поднималась, и сердце в груди стучало так сильно, словно я нечто запретное делаю, неправильное. Он мой бывший муж или еще не все? Голова разрывается от этих мыслей.

Свернула по коридору.

И столкнулась с Тамилой.

Один взгляд глаза в глаза – и девчонка вспыхнула, опустила голову, мимо меня шмыгнула к лестнице.

Я машинально развернулась.

Не ведут так себя любовницы. Ей будто стыдно, она меня словно боится. Она от моего мужа идет? Было что-то между ними сегодня, весь последний месяц? Они любовники, он изменял мне с ней, с этой малолеткой?

Сейчас я это узнаю.

– Тамила, – позвала и шагнула к лестнице. – Постой. Нужно поговорить.

Глава 12

Она приподняла плечи, словно защищаясь, и ускорила шаг. Будто не услышала меня.

– Тамила! – повысила я голос.

Она, наконец, остановилась. Резко, будто в стену врезалась. Но пару секунд продолжала стоять спиной ко мне, а затем медленно развернулась.

– Анастасия Николаевна, здравствуйте, – прошелестела, избегая смотреть мне в глаза.

Тамила сделала два шага мне навстречу и замерла.

Обе стоим, молчим.

Не знаю, что чувствует Тамила, но судя по тому, как она краснеет и губы кусает – ей как минимум неуютно. А вот мне… зло, наверное.

Да, мне зло. На эту девицу, которая хоть и юна, но уже не ребёнок и за свои поступки должна отвечать. Но больше – на Пашу. Муж так уверенно заявлял, что не изменял, что даже не думал об этом. Но почему же он не предоставил мне доказательства своей невиновности? Потому что настолько горд и обижен? Или потому, что этих доказательств нет?

– Тамила, – обратилась я к ней, и девушка вздрогнула, – надеюсь, ты понимаешь, что Глеба тебе стоит избегать. Увидишь в институте – не подходи к нему, не пытайся с ним играть.

– Я не… я и не собиралась…

– Вот и замечательно. Если у тебя есть хоть крупица совести – моего сына ты будешь сторониться. Если не будешь – я всё равно узнаю, и… я не люблю угрожать, но ради своих детей я на всё готова, и это «всё» тебе не понравится. Ты понимаешь, о чём я?

Тамила подняла на меня взгляд, но отвела его через короткий миг. Кивнула, сглотнула тяжело.

– Я поняла, Анастасия Николаевна. Вы можете не верить, но мне очень стыдно перед Глебом. Он лучшего заслуживает. Я знаю, что сделала ему больно. Мне он, правда, нравился. Но… простите, – пропищала она.

– За что простить?

– Вы знаете, за что. Чувствам не прикажешь, – прошептала Тамила и снова замолчала. А затем её словно прорвало, девица, глотая слова, запинаясь, выпалила: – Я понимаю, что это неправильно. У вас семья, дети… я даже не рассчитывала ни на что, клянусь вам. Где я, и где Паша! Но мы общались, сблизились и, о, Господи, – она спрятала лицо в ладонях, выдохнула шумно, – мы влюбились так, что я даже забыла про вас, про Глеба. Мне должно быть стыдно, но мне не стыдно за наши чувства.

– Хватит. Достаточно.

– Подождите, – она схватила меня за руку. – Вы для Паши в приоритете, он мне прямо сказал – что на этом всё. И я понимаю его, вы же Пашина семья. Но вы бы видели, как он несчастен! Паша ведь любит меня, но ради вас готов отказаться от нас.

Меня колотит. Глохну от боли и гнева. Либо Тамила великая актриса, либо она правду говорит – тихо рыдает, смотрит на меня с мольбой, и… любит. Пашу. Моего мужа.

– Ты смеешь просить меня отойти в сторону и благословить вас?

– Я… да, я прошу. Я смогу сделать Пашу счастливым, – губы Тамилы скривились, она разрыдалась, развернулась и побежала по лестнице прочь от меня.

А у меня по-прежнему нет слёз. Из-за ерунды я плакала тысячу раз, а сейчас, когда по десятибалльной шкале боль ощущается на максимум – не могу.

Я подошла к подоконнику, опустила на него сумочку, прижалась лбом к прохладному стеклу. Как же я хотела увидеть в Тамиле наигранность. Браваду, ложь, хоть что-то, что дало бы мне веру в мужа.

Но я ей поверила.

В то что общались. Что сблизились. Предавали.

Хватит! – приказала себе встряхнуться. Я же не ради Тамилы сюда явилась!

Несколько раз сжала ладони в кулаки, разгоняя кровь. Руки онемели, мёрзнут. Но в Пашин кабинет я должна войти не уничтоженной, а спокойной.

В приёмной я остановилась. Выдохнула, кивнула секретарю, и вошла в кабинет мужа.

– Ася? – Паша чуть привстал, заметив меня. Нахмурился еле заметно, правой рукой собрал с угла стола несколько измятых салфеток и выбросил их в урну под стол.

Так горячо с Тамилой прощался, что пришлось несколько салфеток использовать? Надеюсь, презервативы я здесь не увижу. Или я уже накручиваю себя.

– Проходи, – Паша оглядел свой стол, кивнул мне на диван. – Что-то с детьми? Или ты о нас пришла поговорить?

У меня слова не идут. Опустилась на диван. Чувствую себя немой. Так хочется накричать на Пашу, истерику закатить – я ведь имею на это право – душу отвести. Но истерики мне всегда плохо удавались, я слишком привыкла уважать Пашу. Вся моя жизнь в принципе состоит из привычек: Паша уже с нами не живёт, а я автоматически купила продукты для приготовления его любимых блюд. Много лет я только о нём и детях думаю, буквально целыми днями.