Во власти миллиардера

Я уже давно потерялась во времени. Казалось, будто я находилась в этой замкнутой клоаке целую вечность. То открывала глаза, то снова проваливалась в сон. Периодически меня рвало и тошнило. То ли от бесконечной качки, то ли от наркотика, то ли от голода, то ли от всего это дерьма разом. В контейнере было холодно и темно. А ещё, как оказалось, там я находилась не одна. В этой ржавой клетке для обезьян, жалобно постанывая, забившись в дальний угол, лежала ещё одна девушка.

Я до озноба, до потери сознания боялась темноты. Если бы не транквилизатор – наверно моё сердце бы точно не выдержало.

Потому что в приюте воспитатели часто запирали меня в подвале с крысами, оставляя гнить на сутки в могильной тьме. Просто потому, что не хотела есть их похлёбку из куриных лапок и пить чай с плесенью. А в недоваренной крупе обычно попадались крысиные шарики. Однажды я высказалась об этих ужасах в письме, которое тайно попыталась отправить в социальную службу.

Но заведующая, узнав о моих намерениях, очень разозлилась, приказав уборщице принять воспитательные меры, чтобы доказать мне, что ябедничать – не хорошо!

Лариса Викторовна за этот инцидент жестоко избила меня кожаным армейским ремнём с массивной металлической пряжкой. Без капли жалости. До кровоточащих ран. И даже до шрама. На шее… У меня до сих пор остался уродливый рубец в области шее, в районе затылка. А ещё она грубо окунула меня с головой в эту рвотную похлёбку из остатков куриных потрохов.

С тех пор я больше никогда не жаловалась.

С тех пор я полностью замкнулась в себе.

С тех пор я до потери сознания боялась темноты и замкнутого пространства.

***

Из вынужденного сна меня снова выбросило в холодную реальность.

Девушка, с которой нас поместили в один контейнер, истерически забилась в дальнем углу ящика. Я ненадолго пришла в себя, от того, что она нервно ворочалась и била ногами в металлические стены наглухо запечатанного бокса. Но у меня не было сил, чтобы хоть как-то помочь бедняжке. Я не могла двигаться. Физически. Тело будто парализовало опасным ядом.

Бедняжка что-то мычала, стучала, пыталась кричать… Но никто не приходил. Вероятно, ей просто заклеили рот, а тело сковали цепями.

Через несколько минут она затихла.

У меня от этой страшной тишины волосы на всём теле дыбом встали.

Попробовала подползти – бесполезно.

И снова сознание отключилось, растворяясь в беспощадной действительности.

***

Под утро, кажется, меня разбудили чьи-то сумасшедшие вопли.

А когда я открыла глаза – увидела голубое-голубое небо.

Без единой тучки. И тёплое солнце. От которого телу стало немного теплее.

– Твою ж маааать!!! Вы уроды, бл*ть! Чё делать-то теперь?? В контракте ясно было сказано шестнадцать дырок! Шест-над-цать!!!

– Босс, не паникуйте! Может она просто спит??

– Ты что, сука, тупой что ли? Не дышит она! Не дышиииит!!! Как лёд холодная, а во рту засохшая пена! Вы твари все до единого за это ответите! Понятно!!! Кто на вахте дежурил?

С адским трудом подняла голову и увидела Григория.

С виду он напоминал бешеного кербера. (P/S: в греческой мифологии – это пёс, охраняющий выход из царства мёртвых).

Я лежала на полу, прямо на палубе, по-прежнему связанная по рукам и ногам, а мужчина, размахивая пушкой, безжалостно отчитывал моряков, периодически раздавая подонкам мощные пощёчины.

Взгляд правее – и у меня перехватывает дыхание. В нескольких метрах от контейнера лежит некая фигура, с головой прикрытая грязной тряпкой. А из-под этой тряпки выглядывает рука. Рука женщины. Бледная. Тощая. Без единого намёка на жизнь.

О, Господи!

Это ведь неправда!

Это просто мираж.

Я все ещё без сознания, под действием наркотика и у меня галлюцинации.

– Кто на вахте этой ночью дежурил?? Кто, сукааа!?? – Григорий схватил одного из матросов, швырнул его на пол, приставив к голове дуло пистолета.

– Пожалуйста! Пожалуйстаааа! Не надо! Не я это! Не я!!! – матрос истерически взмолился, – Боцман! Он дежурил!

– Где он?

– Отсыпается, видать! Я говорил ему, чтобы не жрал много, а он переборщил, видимо! Водка палёной оказалась… Сам гнал и сам траванул…

– Заткнись! Не интересно! Сюда его тащите! Вместо тёлки этой погибшей на панель отправится! И дело его личное мне на руки гоните! Семья есть??

– Д-да. Дочь с женой на кухне поварихами работают. – Выкрикнул один матрос из толпы.

– Это уже что-то! Тогда и их тоже тащите. В мой кабинет.

Клацнув предохранителем пистолета, Григорий вдруг ко мне направился.

На корточки рядом присел, а я сжалась вся как губка, покрываясь ледяной дрожью. Внимательно мазнул по мне властным взглядом, лоб потрогал, пульс прощупал и по щеке как ребёнка потрепал:

– Молодец! Вытерпела! Жить будешь. Ещё немного осталось, моя хороша, моя драгоценная девочка! Мы уже на месте, крошка. Скоро ты озолотишь своего папочку настолько, что он, наконец, купит себе островок на Мальдивах и парочку близняшек-азиаток, которые будут сутками напролёт сосать папочкин толстый член.

Ублюдок!

Чтоб ты сдох!

Чтоб тебя чума сожрала, нелюдь ты бездушный!!!

– В грузовик её укладывайте, воды немного дайте, но не кормите! Вечером уже будем на месте.

***

В этот раз мне просто надели на голову душный мешок. Но перед этим дали немного воды. Я настолько хотела пить, что думала не доживу до утра. Еду нам не давали. Боялись, видимо, что мы «заблюём друг друга и товар будет испорчен» – дословно выплюнул один из них.

Как я поняла в грузовике нас было около пятнадцати душ. Мы ехали примерно полдня. Во время поездки, лишенная зрения, я постоянно слышала женский плач, шуршание и ворочание. Но в этот раз мы были не одни, а под наблюдением одного из охранников. Когда девушки начинали рыдать, нелюдь кричал на пленниц, угрожая избиением. Но на некоторых это не действовало. Тогда выродок переходил к другим методам. И об этих методах я рассказывать не буду.

Всё-таки хорошо, что на моей голове был надет мешок и я не видела, что мерзавец делал с невольницами. Но зато слышала. Слышала, как он грязно матерился, слышала звук расстегивающейся ширинки, женские стоны, плачь и его дикие хрипы.

– Если ещё раз пикнешь! Я снова сделаю тебе массаж! Членом по горлу.