Маркс. Инструкция по применению

Balibar, Еtienne. La Philosophie de Marx, Paris, La Dеcouverte, «Rep?res», 1993.

Goldmann, Lucien. Marxisme et sciences humaines, Paris, Gallimard, «Idеes», 1970.

Hyppolite, Jean. Еtudes sur Marx et Hegel, Paris, Marcel Rivi?re, 1955. Kouvеlakis, Stathis. Philosophie et rеvolution de Kant ? Marx, Paris, PUF, «Actuel Marx», 2003.

Labica, Georges. Le Statut marxiste de la philosophie, Bruxelles, Complexe, 1976.

Labica, Georges. Karl Marx, les th?ses sur Feuerbach, Paris, PUF, 1987.

Mandel, Ernest. La Formation de la pensеe еconomique de Marx, Paris, Maspero, 1968.

Marx, Karl. Sur la question juive, prеsentation et commentaires de Daniel Bensa?d, Paris, La Fabrique, 2006.

3. Почему борьба – дело классов

Коммунизм, к которому Маркс приходит в начале 1840 годов, остается философской идеей, призраком без тела и плоти. То же можно сказать и о пролетариате. Он появляется в статье из «Немецко-французского ежегодника» по философии права в качестве «положительной возможности» общественной эмансипации. Эта возможность, на самом деле, покоится «в образовании класса, скованного радикальными цепями, такого класса гражданского общества, который не есть класс гражданского общества; такого сословия, которое являет собой разложение всех сословий; такой сферы, которая имеет универсальный характер вследствие её универсальных страданий и не притязает ни на какое особое право, ибо над ней тяготеет не особое бесправие, а бесправие вообще». Поэтому «он не может себя эмансипировать, не эмансипируя, вместе с этим, все другие сферы общества»; «Этот результат разложения общества, как особое сословие, есть пролетариат».

В момент этого шумного выхода на сцену пролетариат, даже если его формирование связано с «начинающим прокладывать себе путь промышленным развитием», все же остается абстракцией, абстрактным отрицанием собственности, но при этом и тем героем, который воплотит философию, ищущую в нем «материальное оружие», так же как и он сам ищет в ней «духовное оружие».

Короче говоря, голова и ноги.

Пролетариат из плоти и крови

Именно в Париже, в дымных рабочих кружках Сент-Антуанского предместья и среди многочисленных немецких иммигрантов Маркс обнаружит это «практические движение» и связанные с ним новые формы общительности: «К каким блестящим результатам приводит это практическое движение, можно видеть, наблюдая собрания французских рабочих-коммунистов. Курение, питье, еда и т. д. не служат уже там средствами объединения людей, не служат уже связующими средствами. Для них достаточно общения, объединения в союз, беседы, имеющей своей целью опять-таки общение; человеческое братство в их устах не фраза, а истина, и с их загрубелых от труда лиц на нас сияет человеческое благородство». Встреча с Энгельсом, принесшим с собой из Англии конкретные познания рабочего класса и чартистского движения, подтвердит это открытие.

Прежде чем столкнуться с возникновением современного пролетариата, Марксу уже приходилось работать с экономическими и социальными вопросами в ту пору, когда он руководил «Рейнской газетой». Вспоминая в 1859 году о «продвижении собственных экономических исследований», он указывает на обстоятельства, в которых ему пришлось «впервые и с немалыми затруднениями говорить о том, что называют материальными интересами». Это был 1842 год, а поводом стали дебаты в парламенте Рейнланда по вопросу кражи леса и дробления земель. В 1820-1840-х годах не только в Германии, но также во Франции времен Реставрации и в Англии с ее знаменитым законом 1834 года о бедняках был принят ряд законодательных мер, направленных против традиционных прав бедняков (таких как сбор дров, сбор колосьев, свободный выпас), позволявших им пользоваться общей собственностью, чтобы удовлетворять те или иные элементарные потребности. Речь идет о разрушении базовых форм деревенской или общинной солидарности, о превращении в товары традиционной общей собственности (такой, как лес), необходимом, чтобы вытеснить крестьян в города и заставить их продавать себя и выбиваться из сил на появляющихся промышленных предприятиях. Примерно так же либеральная контрреформа сегодня методически разрушает права наемного труда и системы социальной защиты, чтобы принудить трудящихся принимать все более жесткие условия оплаты труда и занятости.

В действительности, эти меры направлены на переопределение границы между общественным имуществом и частной собственностью. Ударяя по общинным правам пользования, они нацеливаются на то, что Маркс называет «гибридными и неопределенными формами собственности», унаследованными из далекого прошлого. Поэтому, именно отправляясь от вопроса о собственности, молодой Маркс подходит к современной классовой борьбе.

«История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов.» В примечании к переизданию «Манифеста коммунистической партии» Энгельс добавляет уточнение к этой первой в главе «Буржуа и пролетарии» фразе: «То есть вся история, дошедшая до нас в письменных источниках», поскольку «в 1847 г. предыстория общества, общественная организация, предшествовавшая всей писаной истории, почти совсем ещё не была известна». В те времена антропологические исследования и в самом деле были довольно невнятными.

Но даже если придерживаться писаной истории, эту формулировку можно принять только в том случае, если понимать слово «класс» в довольно широком смысле, охватывающем различные формы социальных групп (касты, кланы, ордена, сословия, статуты), а не только «современные классы», которые предполагают «свободного рабочего» и капиталистические производственные отношения. Древние общества обычно стремились к тому, чтобы «сделать ремесла наследственными, придать им окаменевшие формы каст», а различные отрасли промышленности свести к закостеневшим «формам цехов». В капиталистическом обществе рабочий не привязан с рождения к тому или иному статуту или к наследственной группе. Теоретически он свободен. Поэтому каждый может лелеять надежду на социальное продвижение, на личную удачу. Каждый может мечтать стать Генри Фордом. Но в массе своей люди все равно остаются в положении рабочих.

Если рассматривать ситуацию широко, разделение общества на классы берет начало в разделении труда. Как только благодаря орудиям производительность труда дает возможность получать и накапливать определенный излишек, появляются касты, и первые из них – священники, чья роль – подсчитывать этот общественный излишек и управлять им. В рабовладельческом или крепостном обществе отношение эксплуатации видно невооруженным глазом. Дополнительный труд извлекается за счет монополии на применение насилия – например, в форме принудительного труда или барщины. В современном рабочем контракте это насилие и принуждение скрыты, но они все равно сохраняются.

Не стоит искать у Маркса простое определение классов или статистическую таблицу социально-профессиональных категорий. Иными словами, классы у него появляются во взаимно антагонистическом отношении. Только этой борьбой и в ней они и могут определяться. То есть классовая борьба – это стратегическое, а не только и не столько социологическое понятие.

Эксплуататоры и эксплуатируемые

Первая книга «Капитала», посвященная процессу производства, тому, что происходит на рабочем месте, выводит на сцену отношение эксплуатации (извлечения прибавочной стоимости в подвалах рынка, где проясняется загадка денег, которые будто бы производят деньги, самопроизвольно увеличиваясь, так что это увеличение кажется тайной столь же непроницаемой, что и непорочное зачатие). Это отношение возникает из отделения рабочего от его орудий производства, отделения крестьянина от земли, отделения рабочих от машин и орудий, ставших исключительной собственностью хозяина. В сфере производства отношение эксплуатации оказывается, однако, лишь остовом или скелетом классовых отношений, их наиболее элементарной формой. В главе VIII книги первой Маркс пишет: «в истории капиталистического производства нормирование рабочего дня выступает как борьба за пределы рабочего дня, – борьба между совокупным капиталистом, т. е. классом капиталистов, и совокупным рабочим, т. е. рабочим классом». В этой (капиталистической) системе «все средства для развития производства превращаются в средства подчинения и эксплуатации производителя», «они уродуют рабочего, делая из него неполного человека, принижают его до роли придатка машины». Они противостоят ему, «отчуждают от рабочего духовные силы процесса труда в той мере, в какой наука входит в процесс труда как самостоятельная сила». Творческий труд «они подменяют трудом по принуждению и все время его жизни превращают в рабочее время».

Во второй книге, посвященной процессу обращения (то есть пути, который проходит капитал от первоначальной денежной инвестиции до реализации прибыли, минуя производство и потребление товаров), появляются новые определения, обращающиеся к отношению найма, покупки и продажи рабочей силы. В частности, здесь вводятся понятия (непосредственно) производительного труда и непроизводительного (или опосредованно производительного) труда (так же, как в первой книге были введены понятия конкретного труда / абстрактного труда). Однако и этот понятийный уровень не дает критерия определения классов, вопреки мнению отдельных авторов, которые решили, что в тождестве производительного труда и рабочего класса обнаруживается основа для концепции пролетариата, ограничивающейся рабочими. Одно из следствий этого подхода заключается в том, что в результате деиндустриализации и рассредоточения промышленных предприятий под сомнение ставится само существование пролетариата. Однако, пока трудящийся отделен от средств производства (земли, инструментов), а обладатель рабочей силы сталкивается со средствами производства как собственностью другого человека, «классовое отношение между капиталистом и наемным рабочим уже имеется налицо»: «Рассматриваемый акт – это купля и продажа, денежное отношение, но такая купля и продажа, где покупателем предполагается капиталист, а продавцом – наемный рабочий; это отношение возникло в силу того, что условия для реализации рабочей силы – жизненные средства и средства производства – отделены от владельца рабочей силы как чужая собственность».

В третьей книге «Капитала» рассматривается совокупный процесс капиталистического производства (и воспроизводства). То есть речь тут идет уже не о том, чтобы проследить путь отдельного абстрактного капитала и его метаморфозы, а о том, чтобы схватить совокупное движение множества капиталов, конкурирующих на рынке. Только на этом, более конкретном, уровне классовые отношения представляются как конфликт «совокупного трудящегося» и «совокупного капиталиста». Поэтому совершенно логично, что незавершенная глава о классах, на которой прерывается редактура третьей книги, находится именно в этом месте. На практике разделение на классы никогда не представляется в чистой форме, поскольку «средние и переходные ступени везде затемняют строгие границы между классами». В этой незавершенной главе «большие классы» должны, «на первый взгляд», определяться источниками дохода – заработной платой, прибылью и земельной рентой, связанными с собственностью на «простую рабочую силу», капитал и землю. Но это только «на первый взгляд», поскольку, если приглядеться повнимательнее, эти масштабные разделения серьезно усложняются на территории реальной политической борьбы. На простой вопрос «Что образует класс?» Маркс отвечает, заявляя, что если определить его доходом, мы придем «к бесконечной раздробленности интересов и положений, создаваемой разделением общественного труда среди рабочих, как и среди капиталистов и земельных собственников, – последние делятся, например, на владельцев виноградников, пахотной земли, лесов, рудников, рыбных угодий». «Здесь рукопись обрывается», – это примечание сделал Энгельс, не оставив никаких других комментариев.

Иными словами, рукопись завершается невыносимым теоретическим напряжением, безответным вопросом, который, как можно предположить, еще больше усложнился бы в первоначально задуманных, но так и не написанных книгах о государстве и общемировом рынке. Так, в них могли бы вводиться новые определения, позволяющие продумать особую роль бюрократии (едва намеченную в работе «К критике гегелевской философии права») или противоречия внутри самого пролетариата, если рассматривать его в международном масштабе.

Большие группы людей

Итак, у Маркса мы можем найти – даже в «Капитале» – не окончательное, раз и навсегда закрепленное понятие классов, а динамический подход, обращенный к истории и борьбе. Когда он говорит о пролетариях, он имеет в виду не эмблематического промышленного рабочего вроде персонажа Жана Габена в фильме «День начинается» или рабочих с завода «Фиат» из фильма «Рокко и его братья», и даже не легендарных железнодорожных рабочих и шахтеров Золя, а профессиональных рабочих, ремесленников, портных, сапожников, ювелиров, переплетчиков. Пролетариат, на самом деле, постоянно изменялся вместе с техникой и организацией труда. И это еще одна причина, по которой у Маркса мы находим не формальные определения, а, скорее, приближенные описания – например, в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»: «Поскольку миллионы семей живут в экономических условиях, отличающих и враждебно противопоставляющих их образ жизни, интересы и образование образу жизни, интересам и образованию других классов, – они образуют класс». Или же у Энгельса, в его достаточно растяжимом определении пролетариата: «Пролетариатом называется тот общественный класс, который добывает средства к жизни исключительно путем продажи своего труда, а не живет за счет прибыли с какого-нибудь капитала».

В конце концов именно Ленин дает любителям определений наиболее удачный, хотя и не самый простой ответ на вопрос о классах: «Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают»[11 - Ленин В.И. Великий почин // Полное собрание сочинений. Издание пятое. Т. 39. М.: Издательство политической литературы, 1970, с. 15.]. В этом педагогически-ориентированном определении объединены позиция по отношению к средствам производства (включая юридический статус собственности), место в разделении труда и в иерархических отношениях, природа и размер дохода. В отличие от различных версий социологии, занятых классификациями, это определение стремится не ранжировать индивидуальные случаи или анализировать граничные ситуации, а задать место «больших групп» людей.

Сегодня часто задают вопрос, действительно ли пролетариат исчезает, уступая место «сообществам переживаний», разделяющим общие унижения и схожие страдания, объединенным тесными узами, ситуациями и различными формами принадлежности. Зато почти никогда не спрашивают, не исчезла ли буржуазия. Ведь у нёе есть ее невероятные доходы, ее (закрытые) клубы, бросающиеся в глаза боевые организации (MEDEF – «Ассоциация предпринимателей Франции», UIMM – «Союз предприятий металлургической промышленности»). Доказательство существования буржуазии – мадам Паризо, г-н Готье-Сованьяк или г-н Боллоре[12 - Имеются в виду Лоране Паризо (Laurence Parisot), президент MEDEF, Дени Готье-Сованьяк (Denis Gautier-Sauvagnac), вице-президент MEDEF, и Венсан Боллоре (Vincent Bollorе), гендиректор промышленной группы «Боллоре». – Примеч. перевод.]'. Она даже стремится стать наследственной, превратиться в особую касту, она копирует старую аристократию, соревнуясь с ней в вульгарности. Свои богатства она выставляет напоказ в глянцевых журналах, не имеющих уже ничего общего со строгостью того протестантского духа, который, предположительно, лежал у истоков капитализма.

Если существуют имущие, должны существовать и обделенные; если существуют господствующие, должны быть и те, кем правят; буржуа-буржуи и пролетарии. И они и в самом деле существуют в современном мире – ив большей степени, чем когда бы то ни было. Проблема заключается, однако, в их разделении, в индивидуализации, которая является не стремлением к большей свободе и большей индивидуальной автономии, а политикой принудительной индивидуализации (расписаний, графиков, досуга, страхования). Она идет рука об руку с конкуренцией всех против всех, духом состязательности, с игрой в слабое звено: каждый за себя и горе проигравшим!

Избранная библиография

Guеrin, Daniel. La Lutte des classes sous la Premi?re Rеpublique, Paris, Gallimard, 1968.

Poulantzas, Nicos. Pouvoir politique et classes sociales, Paris, Maspero, 1968.

Roemer, John. A General Theory of Exploitation and Classes, Cambridge, Harvard University Press, 1983.

Sainte-Croix, Geoffrey De. The Class Struggle in the Ancient Greek World, Ithaca, Cornell University Press, 1981.

Thompson, Edward Palmer. La Formation de la classe ouvri?re anglaise, Paris, Gallimard/Le Seuil, 1998.

Whright Eric O., Classes, London, Verso, 1985.

4. Как призрак стал плотью. И почему он улыбается

Около 20 лет назад еженедельник «Newsweek» в своем новостном разделе с триумфом объявил о смерти Маркса. Ни одному редактору почему-то не пришла в голову мысль заманивать читателей сенсационными сообщениями о смерти Аристотеля, Декарта или Спинозы.

Похоже, что это крикливое заявление работало в качестве заклятия, то есть, очевидно, заклятия призрака. Но он все равно вернулся. В 2008 году, еще до того, как разразился кризис глобального капитализма, слух об этом разошелся по разным журналам: «Маркс: возвращение» («Courrier International»), «Маркс: возрождение» («Le Magazine littеraire»). И даже сам архиепископ Кентерберийский разоблачил «погоню за прибылью», виновную в финансовом крахе, отдав по этому поводу дань уважения Марксу, который «давным-давно показал, что разнузданный капитализм может действовать наподобие мифа, приписывающего реальность и силу тем вещам, которые сами по себе не существуют вовсе» (sic!).

В чем же причина этого воскрешения? Все дело в том, что Маркс – наш современник, он – нечистая совесть капитала. К тому же капитал, который в ту эпоху, когда Маркс занимался созданием его фоторобота, еще только приступал к своим злодеяниям, сегодня стал великовозрастным социальным киллером, который рыщет по всей нашей планете.

Тезисы «Манифеста»

Итак, актуальность Маркса – это актуальность «Манифеста коммунистической партии». Все помнят наизусть оглушительную первую фразу («Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма») текста, в спешке составленного в последние недели 1847 года и опубликованного в феврале 1848 г., в тот самый момент, когда разразилась парижская революция, объявившая о новом начале в истории европейских народов. Романтический дух той эпохи стремился к готическим развалинам, замкам с привидениями и призракам. Призрак, предъявленный на всеобщее обозрение при свете дня, воплощается в теле и открыто требует именования. Он коммунист? Но почему? Дело в том, что социализм уже стал к тому моменту затертым словом, чем-то вполне терпимым и даже респектабельным. У него постоянная прописка в филантропических обществах и кругах. Он хорошо совмещается с большими и малыми утопиями. В действительности, он не угрожает существующему порядку. А объявить себя коммунистом – значит заявить неслыханный бунтарский проект, который требует ни много ни мало изменить мир.

Эта новость – в виде скромной брошюры – обошла весь свет. «Манифест», как утверждают, – самый переводимый и самый распространяемый текст, не считая Библии. В нем схватывается сам источник необыкновенной жизнеспособности капитала как безличной «общественной силы», динамика которой является скрытой пружиной современного чувства ускорения истории и расколдовывания мира: «Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется, и люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения».

Его все еще сохраняющуюся актуальность можно выразить семью тезисами:

– формирование глобального рынка глобализирует также и классовую борьбу;

– классовая борьба – это раскрытый секрет исторического развития;

– вопрос собственности – это «основной вопрос движения»;

– «ближайшая» цель – «завоевание политической власти»;

– пролетарии всех стран должны объединиться вопреки ограниченности наций;

– новая революция, являясь одновременно актом и процессом, – революция непрерывная;