Робинзон Крузо

Дни идут ровной чередой. Я уже начинаю терять счет времени. Так нельзя. У меня есть теперь бумага, перо и склянка чернил. Пока не будут исписаны все листы бумаги и не иссякнут чернила, буду писать свой дневник и записывать сюда все, пусть самые малые события моей нынешней жизни. Если мне не суждено будет вырваться отсюда, то, может, эти записки попадутся какому?нибудь путешественнику, которого судьба забросит на этот остров.

Начну с первого дня, пока впечатления его не исчезли из памяти.

Итак, 30 сентября 1659 года я, несчастный Робинзон Крузо, волею злой судьбы оказался на этом заброшенном острове. Каких только жалоб я не возносил небу, сколько горьких слез не излилось из моих глаз! Опасаясь диких зверей, я провел ночь на высоком разлапистом дереве. Но утреннее солнце приветствовало меня, и печаль моя немного сгладилась.

А вскоре заботы вернули мне силы. Теперь я уже и не помню своих жалоб и не понимаю прошлого уныния. Надежда со мной. А все остальное я сделаю своими руками. Времени у меня, увы, в избытке.

Глава седьмая

Козочка

Да, единственное, что было у него в избытке, – это время. Зато все остальное – порох, пули – следовало беречь. Но понял Робинзон это не сразу. Он ежедневно выходил на охоту и стрелял любую птицу, годящуюся в пищу. Стрелок он был неважный и, прежде чем добыть дичь на обед, тратил немало зарядов. Подсчитав свои запасы, Робинзон ужаснулся. Их хватило бы при такой расточительности на месяц-другой, не больше. А потом предстояло питаться лишь плодами с деревьев и корешками трав. Так недолго превратиться в настоящего дикаря.

Осматривая окрестности острова, Робинзон нередко забредал достаточно далеко и даже оставался ночевать там, где его застала быстро упавшая темнота. Прикорнув под деревом или просто на песке, он нисколько не опасался нападения дикого зверя, которых, как он убедился, здесь не было, и тем более людей: остров был необитаем. Как?то Робинзон, преодолевая цепь высоких холмов, отделяющих побережье от сердцевины острова, оказался над крутым обрывом. Внизу расстилалась просторная долина, на которой паслось стадо диких коз. Пугливые эти животные не видели Робинзона, стоявшего высоко над ними на скале, и спокойно щипали сочную траву. Первым же выстрелом он убил козу. Остальные брызнули в разные стороны и мгновенно скрылись в ближних зарослях. Спустившись вниз, Робинзон увидел маленькую белую козочку, которая смирно стояла около убитой матери. И когда Робинзон взвалил тушу козы на спину и понес ее домой, козочка побежала следом. Так они и добрались до его убежища. Козочка доверчиво терлась о ноги Робинзона и жалобно блеяла.

– Ты голодна? – спросил Робинзон. – Но чем же тебя кормить, малышка? У меня нет молока.

В этот момент ему и пришла в голову мысль отловить несколько коз, приручить их и доить. «Непременно устрою загон», – решил он.

Но чем же сейчас насытить козочку? Робинзон размочил в воде найденные на утонувшем корабле сухари и поставил перед ней миску с этой кашицей. К его удивлению, малышка принялась с жадностью уплетать незнакомую еду. Так у Робинзона появился еще один бессловесный дружок.

Глава восьмая

Попугай

Как ни странно, но жизнь на необитаемом острове постепенно налаживалась. И все же иногда Робинзона охватывала острая тоска по прошлой жизни, по людям. Как же ему хотелось услышать свое имя, вылетевшее из человеческих уст! Имя, которым его звали родные, друзья, соседи. Но беднягу окружали только звуки природы. Шелест ветра. Шум прибоя. Шорох песка и скрип камешков под ногами. Гортанные крики птиц. И тогда у него невольно вырывались горестные слова: «Ах, Робин, Робин! Бедный Робин Крузо!»

В тот день Робинзон Крузо отправился в путешествие вдоль берега моря. Он собирался подыскать подходящее местечко для загона, где много травы и можно держать стадо коз. Прогулка оказалась очень приятной. Правда, солнце пекло нещадно. Однако сделанный из козьей шкуры зонтик защищал его от солнечных лучей. К тому же он старался держаться в тени, которой щедро делились густые кроны деревьев.

Долгая прогулка утомила Робинзона. Он отыскал тенистое местечко под разлапистым деревом и с наслаждением растянулся на мягкой траве. Знойный воздух был недвижим. Неуловимый звук звенящей тишины, казалось, закладывал уши. Глаза Робинзона сомкнулись сами собой, и его охватила сладкая дрема. «Ах, Робин, Робин. Бедный Робин…» – бормотал он, засыпая. И снова снились ему далекая Англия, уютный дом, где он сидел у камина в кругу своих родных.

Сколько времени он проспал? Час? Два? Вдруг его разбудил чей?то скрипучий голос.

– Робин! Бедный Робин! – раздалось над головой.

Робинзон Крузо вскочил и в испуге стал оглядываться. Никого! Наверное, приснилось. Но, встревоженный, он уже не мог успокоиться и стал обшаривать кусты, держа наготове ружье.

– Ах, Робин, Робин! – снова донесся до него откуда? то сверху жалостливый голос.

И тут Робинзон Крузо заметил в густой зелени попугая. Он топорщил яркие перья и прищелкивал костяным клювом, вновь и вновь картаво приговаривая:

– Р-робин! Ах, Ррр-робин!

Сам не зная почему, Робинзон Крузо протянул руку и позвал:

– Попка! Иди ко мне!

И пестрая птица доверчиво слетела с ветки и уселась ему на плечо, с любопытством заглядывая в глаза.

Осторожно, стараясь не спугнуть попугая, Робинзон Крузо подхватил свою сумку и поспешил обратно к своему убежищу. Кажется, у него появился новый товарищ и – о чудо, ниспосланное небом! – собеседник.

Глава девятая

Столы и стулья

В углу ограды у Робинзона лежала груда досок – остатки обшивки корабля. Пора было приниматься за обустройство дома. Конечно, странно было бы называть нелепую палатку домом, но Робинзон уже привык к этому. Он так и думал: «Пора домой» или «Вот я и дома».

Первым делом он принялся мастерить стул, вернее, трехногую табуретку. Это представлялось ему самым легким. Но все оказалось не так?то просто. Прошла неделя, прежде чем изделие приняло более или менее знакомую форму и надежную устойчивость. Но, почувствовав уверенность, Робинзон теперь принялся за стол. Потом соорудил и полки.

Дело наладилось. Теперь он взялся за домашнюю утварь и всяческие орудия труда. Вместо круглой миски у Робинзона получилось небольшое корытце. Но и его он выжигал и долбил дня четыре. Зато деревянную лопату он так ловко выстрогал, что и сам залюбовался. А вот с тачкой пришлось повозиться основательно. Труднее всего было круглить колеса. Деревяшки все время раскалывались, пока не нашлось какое?то крепкое дерево, ствол которого напоминал скорее железный столб. Однако терпения Робинзону было не занимать. Он выиграл спор с железным деревом, набив мозоли на ладонях. Зато колеса получились на славу. Теперь, устраивая подземное хранилище для своих запасов, он уже не выносил землю в парусиновом лоскуте, а выкатывал на груженной доверху тележке.

Но обнаружилась новая беда. Земляной потолок подвала начал проседать и готов был вот-вот обвалиться. Струйки земли просачивались сквозь трещины. Надо было подпереть чем?нибудь ненадежный свод. Робинзон размышлял недолго. Он подпер потолок деревянными столбами, протянув поверху каждого крест-накрест широкие доски. Получился даже не подвал, а просторный зал с торжественной колоннадой. Робинзон перенес сюда свои припасы, упакованные в свежесколоченные ящики или в набитые битком полотняные узелки и мешочки. Устроил несколько маленьких полочек, чтобы то из провизии, что могло намокнуть, поднять повыше от земляного пола. В этой пещере он частенько ночевал, чувствуя себя здесь в безопасности. Здесь же он и заполнял время от времени страницы своего дневника.

Но именно в связи с этим появилась еще одна надобность. На острове начинало темнеть в семь часов, и Робинзон вынужден был ложиться спать непривычно рано. Но ни свечей, ни воску у него не было. Значит, нужно сделать какой?нибудь светильник. Решение пришло быстро. Он вылепил из глины небольшую плошку, обжег на солнце. Благо, оно здесь палило нещадно, будто желая расплавить землю. Плошку он наполнил козьим жиром и опустил туда обрывок старой пеньковой веревки. Огонек на кончике пеньки был слабым и робким. Но даже при таком неверном свете Робинзон мог теперь читать или писать свой дневник, в котором записывал все, что происходило с ним за день.

Хозяйство Робинзона росло и ширилось. Теперь он уже с полным основанием мог говорить: «Мой дом».

Глава десятая

Ячменное зернышко

Как?то, перебирая вещи, принесенные с потерпевшего крушение корабля, Робинзон наткнулся на небольшой мешочек с ячменными зернами. Угол мешочка был проеден крысами, все зерно высыпалось, и осталось всего несколько зернышек. Он вспомнил, что на борту корабля была любимая матросами птичка, это и был, вероятно, ее корм. Недолго думая, Робинзон вышел из дома и прямо тут же вытряхнул мешочек.

«Зашью, – рассуждал он, – и насыплю туда порох». Он так и сделал да и забыл думать о той горстке зерен, что высыпал на утоптанную площадку перед домом. А тут зарядили дожди. Робинзон на целый месяц превратился в затворника. Сооруженный им из козлиных шкур зонтик не спасал от ливня, бьющего струями, как хлыстом. Пришлось пережидать непогоду под крышей. Впрочем, это не доставляло ему больших неприятностей. Ведь на полке над столом стояли книги с корабля, среди которых была Библия в потертом кожаном переплете. И Робинзон с удовольствием читал страницу за страницей. Но вот дожди кончились, и опять пришли знойные дни, когда распаленное солнце, казалось, ни на миг не хотело окунаться в море.

Робинзон вышел наружу и обомлел. Прямо перед его домом тянулись из земли несколько зеленых стебельков. Что это за растение вдруг выросло прямо перед порогом? Осторожно ступая, Робинзон на всякий случай обошел ростки стороной. Каково же было его удивление, когда всего через несколько дней под благодатным солнцем и в щадящей тени от ближней скалы ростки заколосились. Тут он и вспомнил о нескольких ячменных зернышках.

И в тот же миг почему?то подумал, что уже давно не ел хлеба. И ему неожиданно припомнился кисловатый запах теста в квашне, а потом и жаркий вкус свежеиспеченного каравая. Робинзон присел на корточки и любовно погладил шершавые колоски.

– Это подарок неба! – прошептал он.

Вскоре ячмень созрел, но зерен оказалось так мало, что глупо было толочь их в муку – намелется горстка! А еще глупее сварить ложечку каши и съесть в один присест.

Робинзон давно смирился с тем, что придется провести на острове годы и годы, а то и всю жизнь. Значит, времени у него много. А здесь, под ежегодным жарким солнцем, стоящим в зените, можно, кажется, собирать урожай каждые три месяца. И он снова посадил собранные зерна, только теперь аккуратно вскопав грядку, огородив ее небольшим частоколом и, на всякий случай, накинув сетку от птиц.

А тем временем принялся ладить ступку, чтобы размалывать, а точнее, толочь зерно, и складывать небольшую печь. Для тепла она ему была пока не нужна, а вот выпекать в ней хлеб будет сподручно!

Выдолбить камень для ступки ему было не под силу. И тогда он приспособил под ступку большую колоду из твердого дерева. Углубление в нем пришлось выжигать. Много возни было и с печью. Вернее, с очагом, выложенным по краю хорошо обожженными четырехугольными плитами.

Какой же восторг вызвала первая, кривоватая, испачканная в золе лепешка! Настоящий хлеб!

– Как же я мог не ценить это восхитительное кушанье в моей прошлой жизни! – восклицал Робинзон, отламывая кусочек за кусочком от пресноватой лепешки и старательно ссыпая на ладонь драгоценные крошки.

Дневник

16 апреля. Давно я не трогал страниц своего дневника. Все дни заняты были обустройством моего одинокого быта. И вот на днях чуть было не пропали все труды мои, не рухнуло все дело рук моих. Да и сам я чудом остался жив.

Третьего дня случилось землетрясение! Но расскажу по порядку. Я спал в своей пещере, когда мне прямо на голову посыпалась земля. Не успел я опомниться, как затрещали и рухнули два столба, поддерживавшие потолок. Остальные столбы качались и скрипели. Я выскочил наружу. Земля под ногами у меня ходила, будто палуба корабля в шторм. Деревья скрипели, высокие гибкие пальмы раскачивались и кланялись чуть ли не до земли. Три сильных толчка один за другим сотрясли все вокруг за несколько минут. Я не удержался на ногах, упал и покатился к корням кряжистого дуба. И это меня спасло. С ужасающим грохотом откололась и рухнула вниз целая вершина ближней скалы. Обломки камней упали дождем, усеяв все вокруг. Несколько острых осколков впилось прямо надо мной в ствол дуба.