Любит или не любит? Об эротическом переносе, контрпереносе и злоупотреблениях в терапевтических отношениях

2. Клиент и терапевт раскрываются друг перед другом по-разному: они не делятся, как друзья, «секрет за секрет». В гуманистическом подходе есть место горизонтальному самораскрытию – что чувствует терапевт в отношениях с клиентом или клиенткой, как он реагирует; часть он открывает, а часть до поры до времени контейнирует. Что до личной жизни и секретов психотерапевта – они по большей части остаются при нем.

Это – информационное неравенство.

3. И все это подводит нас к третьему виду неравенства: неравенствозначимости. Терапевтические отношения подразумевают откровенность как в самой близкой дружбе, но заключаются в рамку сеттинга: время, место, стоимость. Они основаны на привязанности, но не эксклюзивны[3 - Эксклюзивные отношения – те, в которых люди выбирают друг друга, одновременно отказываясь строить подобные отношения со всеми другими людьми. Типичный пример эксклюзивных отношений в нашей культуре – романтические и супружеские. Дружеские отношения, напротив, обычно не эксклюзивны: у каждого из друзей может быть сколько угодно еще друзей.], причем неравномерно: у клиента – один терапевт, а у терапевта много клиентов, и это, так или иначе, звучит фоном в их отношениях.

Получается, что по ощущениям клиента терапевт более значимая фигура. Он обладает большим влиянием и переживается как более ценный участник отношений.

Карл Роджерс, заметив этот дисбаланс, указал на необходимость выравнивать этот перекос в терапии, проявляя уважение и поддерживая достоинство клиента; он говорил о принципе равенства клиента и терапевта как свободных людей, наделенных субъектностью.

– Как должно проявляться уважение к этой субъектности и свободе?

– В чем будет проявляться верность терапевта клиенту, если есть и другие клиенты?

– Как подчеркнуть значимость клиента в ситуации неравенства?

– Как балансировать авторитетную позицию и уважение к свободе?

– Как говорить о том, что клиент значит для терапевта, какую роль играет в его жизни? Какова вообще эта роль? Где проходит граница между значимостью и присвоением? Между симпатией и желанием обладать? Между недовольством отдельными поступками и подавлением?

Все это – вопросы терапевтической этики.

Переживание собственной ценности клиента в терапии бывает очень неочевидно; переживание ценности своего терапевта – куда очевидней. Это и вообще так, и особенно – для людей с эмоциональной травмой. И травма сепарации, и травма насилия (любого) бьет по способности ощущать собственную безусловную ценность. Травма связана с опытом беспомощности, бессилия и неразлучным с ними переживанием глубокого стыда – а стыд, как ощущение ничтожности, это антагонист ценности. Сильный неосознаваемый стыд парализует процесс мышления и ясного восприятия реальности и вызывает к жизни автоматические реакции и разнообразные защитные механизмы. Одна из автоматических реакций – это поведение привязанности, сходное с тем, что было в детстве: желание крепко держаться за фигуру, от которой ждешь защиты и утешения (даже если эта фигура холодная или отвергающая).

Все, что покушается на устойчивость фигуры терапевта во внутреннем мире клиента, вызывает сильную тревогу. Понятное дело, что терапевт не может быть идеально устойчивым – он может заболеть, отменить сессию, забыть что-то важное, не понять с первого раза… Но, как «достаточно хорошая мать» у Винникота, достаточно хороший психотерапевт старается, чтобы клиент не сталкивался со слишком большим количеством беспомощности в их отношениях. Иначе вместо роста личностных способностей мы получим парад защитных механизмов.

И одновременно с этим, как в любых важных отношениях, мы стремимся сравняться в ценности/значимости.

Отношения с дисбалансом власти бывают надежны во многих контекстах, при условии, что есть баланс ценности (например, у родителя гораздо больше власти и влияния, чем у ребенка – но для хорошего родителя это уравновешивается огромной ценностью ребенка и уважением его достоинства).

А вот отношения с дисбалансом ценности ненадежны и опасны для личности того, кто находится в зависимой роли.

Эротический перенос – одна из защитных реакций психики на угрозу небезопасной привязанности.

***

[из интервью]

«Однажды мой психотерапевт написал мне письмо – в его содержании не было ничего необычного: впечатления от книги, которую мы оба в то время читали. Необычным было время – пять часов утра. «Мне было так плохо, – позже написал он, в ответ на мое удивление. – У меня есть хроническое заболевание, и приступы бывают обычно в предрассветные часы. В такие минуты, пока я жду, когда подействует лекарство, я боюсь умереть. Я написал тебе, потому что боялся смерти, и мне захотелось поговорить с тобой о книге, отвлечься».

Конечно, мое сердце перевернулось в ответ на это признание. Конечно, у меня родилось много сочувствия. Это естественно. Я расплакалась, неожиданно для самой себя, и несколько дней после заливалась слезами, вспоминая эти слова. Фигура моего терапевта вдруг стала для меня такой хрупкой, такой драгоценной, требующей бережной заботы и нежности.

Спустя некоторое время у меня началась бессонница с четырех до шести часов утра – «в самые страшные предрассветные часы». Я подглядывала в сетевой аккаунт терапевта, чтобы убедиться, что он не в сети – то есть, вероятно, спит, и в порядке. Иррациональным образом я надеялась, что пока я бодрствую, с ним не случится ничего плохого. Я понимала умом, что это иллюзия, всего лишь ответ на мою беспомощность – неспособность противостоять его болезни и смерти – но мое тело упорно просыпалось и несло вахту; это длилось несколько лет и прошло нескоро даже после того, как наши отношения полностью прекратились.

Я никогда не говорила об этом на терапии, и мой терапевт так об этом и не узнал. Почему? Я боялась его огорчить. Нежность к нему, переполнившая меня, и страх его потерять закрывали мне рот. Это было «мое личное дело».

Я чувствовала, что мне доверен секрет – и обязалась хранить его. Признайся я в своих трудностях, мой терапевт мог бы решить, что я слишком хрупкая для того, чтобы доверять мне секреты. Я не хотела разочаровать его.

И наша терапия, кажется, так и не сошла с этой точки».

***

Конечно, такие драматически яркие реакции может давать только психика, раненая опытом пережитой травмы. Но правда и то, что именно люди, пришедшие в терапию с травмой, чаще других сталкиваются со злоупотреблением со стороны терапевта. Что-то, что при более благополучной организации личности происходит умеренно и кратковременно, в случае травмы или расстройства звучит более мощно и начинает диктовать правила участникам отношений. Мы стараемся понять – что именно.

Что мы назовем эротическим переносом? В отношениях двух взрослых людей, которые волею обстоятельств сближаются и открываются в подлинных, уязвимых чувствах, нередко присутствует и эротическая теплота, и некоторое эротическое напряжение. Они могут даже не осознаваться или распознаются как симпатия (в том числе и в отношениях людей одного пола и гетеросексуальной ориентации). Когда эта симпатия проявляется очевидно, участники испытывают смущение – замешательство и небольшое напряжение, связанное с барьером в отношениях.

«Наши отношения не про это, но я все равно это чувствую».

Переносом можно назвать все чувства и реакции, которые возникают у клиента в отношении терапевта, однако можно разделить эти чувства и реакции на более кратковременные, ситуативно обусловленные – и устойчивые, длительные.

Например, в разговоре, касающемся сексуальной жизни клиентки, смущения и эротического напряжения может быть больше, чем при обсуждении ее материнства или работы: это ситуативно обусловленные реакции. При обсуждении тем, которые клиент не решается поднимать ни с кем, кроме терапевта, тоже могут возникать переживания, похожие на любовные – из-за ситуации интимности, доверительности, которая связана для нас с близостью: если не дружеской, то романтической. И, наконец, бывает так, что у клиента развивается устойчивый комплекс эмоций и мыслей в отношении терапевта, который так или иначе проявляется в поведении.

– Нежность к терапевту, желание прикоснуться, обняться, быть в физическом контакте; эмоционально насыщенное восприятие его внешнего вида, звука его голоса, запаха; желание быть рядом, успокоение или взбудораженность от присутствия в одном пространстве; радость от присутствия этой фигуры в жизни. Нежность – это общее и в детско-родительском, и в эротическом переносе, и в этой точке их невозможно разделить – ни наружнему наблюдателю, ни изнутри.

– Восхищение терапевтом, идеализация, отрицание возможности его неправоты и заблуждений.

– Желание понравиться в романтическом смысле, быть замеченной как эротически и эстетически привлекательный человек. Стремление выглядеть притягательно в глазах терапевта, иногда сознательный анализ того, как терапевт реагирует на одежду, прическу, макияж, манеры и т.д.: попытки понять, что привлекает, и держаться этой линии.

– Разной степени обсессия – повторяющиеся мысли о том, что терапевт подумает, скажет, сделает, что ему понравится или не понравится, как он реагирует и как можно было бы вызвать ту его реакцию, которая желанна. (В терапевтических отношениях большую роль играют воображаемые диалоги между сессиями – моменты, в которые фигура терапевта присутствует и закрепляется во внутреннем мире клиента, присваивается им, становится Внутренним объектом. Содержание этих «диалогов» обычно монологично: клиент рассказывает о себе, обращается к фигуре терапевта, проговаривает чувства или события своей жизни, изредка представляя себя возможную реакцию… В то время как при обсессии эротического переноса фокус внимания не на себе, а на воображаемых чувствах, мыслях, действиях терапевта, как если бы клиент постоянно подглядывал за ним). Собирание «в копилку» комплиментов, критических замечаний, поступков и даже отвлеченных фраз терапевта, которые как будто бы имеют отношение к тому, как терапевт относится к клиенту/клиентке. Обсессия призвана создать иллюзию контроля над фигурой, очевидно находящейся вне зоны контроля.

– Ревность к другим фигурам в жизни терапевта: к жене/мужу, детям, друзьям, а также к другим клиентам. Сравнение себя с этими фигурами, если они известны. Фантазии или о своей ничтожности по сравнению с этими фигурами, или о своем превосходстве над ними.

– Желание заботиться о терапевте, связанное с потребностью нравиться, быть значимой. Желание говорить добрые слова, делать подарки, совершать поступки во благо терапевта, фантазии об этом и сожаление/негодование о невозможности этого в отношениях. Попытки подвинуть эту границу, выяснить пределы дозволенного.

– Фантазии о завоевании терапевта, доминировании над ним, о подчинении его своей воле, похищении или взятии в плен – буквально или символически (пленив его собой, отпечатавшись навечно в его внутреннем мире). Такие фантазии основаны на подспудном желании выравнять неравенство в отношениях, качнув баланс власти в свою сторону.

– Собственно эротические переживания: возбуждение, влечение, эротические фантазии или сны с участием терапевта. Флирт, кокетливое поведение, сексуализированное поведение в отношении терапевта. Я пишу их последними в списке, потому что они могут присутствовать в очень малом количестве или даже вовсе не присутствовать, или начаться гораздо позже, чем остальные феномены – отчасти из-за внутреннего табу на сексуальные отношения с «родительской» фигурой, вследствие которого все вытесняется, отчасти из-за возможной общей нечувствительности к сексуальной сфере жизни.

Пожалуй, кроме последнего пункта, все остальные могут проявляться в отношениях независимо от пола клиента и психотерапевта и их сексуальной ориентации (да и последний пункт иногда тоже проявляется, обескураживая обоих участников).

Все описанное выше не отменяет, а дополняет, присоединяется к детско-родительскому переносу, со свойственным ему содержанием:

– потребность в принятии;

– потребность в одобрении, положительной оценке;

– потребность сохранять контакт с фигурой привязанности, в том числе трудности с выдерживанием интервала между встречами;

– потребность в заботе терапевта, в той форме, которая предписана семейными концепциями, а также фантазии о новых способах заботы;

– потребность в утешении;

– потребность в защите со стороны старшей фигуры;

– гнев и обида в ответ на фрустрацию;

– и так далее.

Эротический и детско-родительский перенос – это не «или – или», это «и то, и другое». В уязвимой позиции человек часто ощущает дефицит первичных актуальных способностей, которые начинают звучать как потребности. Нежность и теплота – маркеры способности любить/заботиться и потребности в любви/заботе, легко могут быть приняты за сексуальные импульсы, особенно если в жизни терапевта они тоже связаны. (Вот почему, как мне кажется, мужчины-терапевты в нашей культуре чаще, чем терапевты-женщины, принимают одно за другое: ужасный дефицит не-эротической нежности в отношении мальчиков и мужчин это наша – и не только наша – культуральная особенность).