Предварительный диагноз: смерть

– Вот что цены, то да, – согласно закивала старушка. – Давеча в город ездила, в магазин зашла. Дай, думаю, порадую себя, хлебушка куплю, бородинского. Очень я его люблю. Так что ты думаешь? Пятьдесят семь рублей за буханочку! Совсем уже с ума посходили!

Кто посходил с ума, она не уточнила, но этого и не требовалось. Бабушка попалась говорливая, что было мне на руку.

– Нина Михална, а вы давно тут работаете?

– Да уж почитай, – она прищурилась, вспоминая, – всю жизнь. В войну тут госпиталь был, я при нём санитаркой, девчонкой ещё совсем, даже школу не окончила. Потом уж курсы прошла медицинские, стала медсестрой. Ну и как-то осела тут. Здесь и мужа встретила, здесь и похоронила его.

По ее лицу пробежала лёгкая тень грусти. Нужно было срочно сменить тему, пока бабулька от расстройства не свернула весь разговор.

– Так вы, Нина Михална, местный талисман, получается. Старожил старожилов!

– Эт да-а-а-а, со мной даже Аркадий Степаныч, главврач наш, на вы здоровается.

– Уважает, – кивнул я, подбадривая её к дальнейшему разговору. – Как он, кстати? Хороший врач?

– Хороший, не смотри, что рыжий. Дотошный, ух! И день рождения мой никогда не забывает. Каждый год аккурат третьего июня цветочки дарит, а иногда и премию выпишет, мелочь, да приятно.

– А как врач?

– Что как врач?

– Ну, специалист хороший? Он, понимаете, сам дело моё взял, говорит, любопытный случай.

– Я же говорю тебе, дотошный! За кого взялся, обязательно до конца доведёт.

Интересная оговорка у бабушки. В амбулаторной выписке лечащим врачом моего брата тоже значился Аркадий Степанович. Уж довёл так довёл, до самого что ни на есть конца.

– Вы, наверное, и пациентов всех тут знаете?

– Ну, всех не всех, память-то уже сама не своя…

– И много Аркадий Степанович себе больных берёт?

Нина Михайловна хотела уже что-то ответить, затем как-то осеклась, взялась за швабру и пробурчала.

– Берёт и берёт, откель я знаю. Я ему не хозяйка. Вот заболтал ты меня, стою с тобой, лясы точу. А убираться кто будет?

Она отжала швабру, плюхнула её на пол. Размашистыми, отточенными годами движениями принялась мыть пожелтевший от времени линолеум. Судя по всему, разговор был окончен. Я пожал плечами и отправился в сторону общего зала.

– Слышь, Михал Сергеич, – мне, может, показалось, но в её тоне проскользнули извиняющиеся нотки.

– Да, Нина Михайловна? – как ни в чём не бывало обернулся я.

– У нас это, на обед сегодня котлеты будут, рыбные. Ток ты их не ешь. Местные привыкшие уже, а тебя скрутит, как пить дать. Весь туалет мне уделаешь, отмывай потом за тобой.

– Предупреждён – значит вооружён!

Я улыбнулся ей и пошёл дальше. Все-таки она извинялась.

3

Хотелось бы сказать, что день пролетел незаметно, но это не так. Время тут тянулось невыносимо медленно. До вечера я слонялся, не зная, чем себя занять. В итоге взял из стопки книг первую наугад, устроился на диване, возле окна, делая вид, что читаю. Я не исключал, что за мной наблюдают, и подпирать стенку с задумчивым видом было не лучшим для моей легенды.

Итак, я обзавёлся первым полезным знакомством. Уборщица явно что-то знала, но предпочитала помалкивать. Напугана? Возможно. Но чего бояться человеку в её возрасте? Тем более ей, которая прожила тут всю жизнь и уж навидалась наверняка всякого. Странно. Но реакция на расспросы о пациентах главврача сказала мне больше, чем если бы она действительно что-то ответила. Мои инстинкты меня не подвели. Я чуял запах.

Запах происходящего вокруг дерьма.

Стоило также прощупать окружающих нас санитаров. Не удивлюсь, если окажется, что подвязана большая часть персонала. Чем же они тут занимаются? Торгуют втихаря органами убиенных? Вряд ли. Кому нужны пропитые и прокуренные внутренности? Я как-то читал, что разные лаборатории с удовольствием скупают такой товар для экспериментов, но… Нет, бред. Это здесь точно ни при чём. В графе «мотив» пока придётся оставить пустое поле.

Теперь место.

В голове всплыл план здания.

Третий этаж, последний, где меня поселили, был выделен под спокойных пациентов. На втором располагалась большая часть процедурных кабинетов и кабинет главврача. Первый этаж вмещал в себя кухню со столовой для персонала, ещё несколько приёмных, складские и подсобные комнаты. Самыми интересными для меня были помещения на цокольном уровне. Если верить документам, в военные годы их сильно увеличили. Углубили, расширили, и часть из них уходила даже за пределы тёмной, серой громады основного здания. По официальной версии там были палаты буйных и особо буйных пациентов, а также ещё некоторая часть процедурных кабинетов. Однако если приложить схему этой версии к послевоенным чертежам здания, то даже у не самых внимательных людей могли возникнуть вопросы. Например – а куда делась ещё половина пространства?

Я пока не знал точно, как туда попасть, но то, что это совершенно необходимо, было ясно как день. Возможно, придётся изображать приступ буйства, не зря же я упомянул кровь и беспамятство в личном деле, которое лежало сейчас в столе Аркадия Степановича. Не хотелось бы, конечно, но такой вариант я в сторону не отбрасывал.

Хотя… сильно не хотелось бы.

Сразу после ужина ко мне подошла медсестра и пригласила пройти в мою палату. Кстати, очень даже неплохую комнату с одной-единственной кроватью, зарешечённым окном, стулом, тумбочкой и такой же россыпью мелких трещин, протянувшихся млечным путём со светло-зелёных стен на потолок до самой двери. Им действительно стоило заняться ремонтом, пока краска не начала облетать с них цветной перхотью.

Там нас уже ждал вечно улыбающийся Аркадий Степанович.

– Ну, что? Как вам у нас? Осваиваетесь?

– Тип того, – ответил я, садясь на скрипучую кровать, – только адски скучно. Знал бы, книжек с собой набрал или кроссвордов.

– Сожалею, – он развёл руками, – но кроссворды вас бы не спасли. В пансионате запрещены любые колющие предметы в виде ручек и карандашей. А вот с книгами, может быть, смогу вам помочь. У меня довольно неплохая библиотека внизу, если подскажете что-нибудь конкретное, я посмотрю.

– Я бы не отказался от вечной классики. Дюма, «Граф Монте-Кристо», например.

Главврач расхохотался, оценив мою шутку.

– Хорошо, Михаил, думаю, если не её, то что-то ещё от Дюма я вам принесу. Однако теперь давайте обсудим процесс диагностики и вашего лечения, если вы не против.

Вопрос был риторический, но я всё же кивнул.

– Итак, мы начнём с наблюдений за вами и приёма нескольких препаратов. Не скрою, среди них есть и нелюбимые вами седативные, но зато никаких психотропов! Гарантирую, по крайней мере, пока что. Перед сном мы будем ставить вам мониторы мозговой и сердечной активности. Нужно изучить возбудимость вашего организма в процессе сна. Я связался со своими коллегами, которые указаны в ваших бумагах как наблюдающие врачи, и они подтвердили, что подобных исследований не проводилось.

Я мысленно выдохнул. Не зря угрохал столько денег в легенду.

– Можно сказать, мы начнём с нуля. И по мере продвижения в диагностике и наблюдениях будем корректировать курс лечения. Видите ли, сомнамбулизм – это расстройство парасомнического спектра, которое в официальной психиатрии не имеет задокументированных случаев медикаментозного излечения. Так что нас с вами ждёт кропотливая и очень интересная работа!

Он потёр руки в предвкушении. Почти как муха в предвкушении очередной порции… ну вы поняли, чего. Затем посмотрел на часы.

– Через два часа у нас отбой, медсестра привезёт всё необходимое оборудование и медикаменты. Ну что же, – он встал, – у меня ещё несколько пациентов, завтра с утра я к вам зайду.

Уже у двери Аркадий Степанович обернулся и как бы невзначай сказал: