Сочинения. Том 2. Иду на грозу. Зубр

– Идиоту в дурака нет смысла, – сказал Крылов.

– Это что, намек? Намек-наскок?

– Нет, – усмехнулся Крылов. – Признание.

– Перестаньте хвастаться, – сказала блондинка. – Знаете анекдот про еврея на пляже?

Валерия беспокойно посмотрела на Крылова и стала одеваться.

– Вы еще застали здесь Антоновых? – спросил Крылов.

– Они уже собирались уезжать, – сказала Валерия.

– А вы не знаете, приходила к ним такая Романова? – Он с трудом произнес ее фамилию.

– Наташа? – оживилась блондинка. – Да.

– Так она тоже уехала.

– С ними?

– Что вы, ее увез один научный работник, он тут жил зимой. У них такой роман был!

– Роман-шарман, наверное, сама к нему уехала, – сказал толстяк.

– Ничего подобного, – горячо сказала блондинка, – мне рассказывали, как все было. Он приехал за ней на машине, подстерег возле ее дома, когда она с ребенком шла, посадил и увез, она домой даже не зашла.

– Так не бывает. – сказал толстяк. – Небось расчет она оформила. В наше время без отдела кадров не похитишь. Всякие бумажки-шмажки.

– Он приехал на черной «Волге», – сказала Валерия.

– У них был сумасшедший роман, – сказала блондинка. – Он хоть и ученый, а поступил как настоящий мужчина.

– Чего ж он зимой сразу не увез ее? – недоверчиво спросил толстяк.

«Почему я сразу не увез ее? – подумал Крылов. – Как же это так? Сел в поезд и уехал. О чем же ты тогда думал? Да ни о чем. Совсем ни о чем. Про свои паршивые графики ты думал. Про то, что потом когда-нибудь ты приедешь. И этого ничего ты не думал. Как же это могло быть? Сел в поезд, а она осталась…»

– Они проверяли свои чувства, – сказала блондинка.

Но ведь он же писал ей. Почему она не отвечала, ни разу не ответила? А последнее письмо вернулось невостребованным.

– Вы ее знали? – спросила Валерия.

– Я понятия не имел… То есть, конечно, я знал.

– Что ж она, такая красивая?

Они с интересом посмотрели на него.

– А может, и не очень, – поправился он. – Я ничего не знаю.

– Господи, какое у вас лицо, – сказала блондинка. Она шлепнула Валерию по спине. – А твой тебя не собирается увезти? У нее тоже принц объявился. Торт преподнес.

– Угощай, – сказал толстяк. – При такой жаре скиснут твои тортики-шмортики.

Валерия засмеялась и виновато посмотрела на Крылова.

– Мне пора. – сказал он. Поднялся. Отряхнул брюки. Попрощался.

Валерия догнала его.

– Простите меня, – сказала она.

Мокрые волосы облепили ее маленькую голову. Толстяк и блондинка издали смотрели на них.

Крылов взял руку Валерии и неловко поцеловал.

Пляж кончился. Потянулись пустынные берега рыбачьего поселка. На полях сушились сети. Лежали перевернутые баркасы. Пахло смолой и рыбьей гнилью. Крылов по привычке свернул на тропку вверх, мимо коптильни, мимо амбаров, к синему домику буфета.

Он знал, что ему не следует заходить в буфет, он даже обогнул его, но потом вернулся и, постояв минуту, толкнул синюю фанерную дверь.

Столик у окна был свободен. Он сел на свое место так, чтобы видеть озеро. «Подзаправимся?» – спросил он. Наташа не ответила. Он смотрел на стул, пытаясь представить, как она сидит перед ним, потирая холодные щеки. Стул был пуст. Она обманула его. Он ехал к ней, а она обманула его.

…Они вернулись с обхода. Наташа стащила мокрые ботинки, достала из чемоданчика тапочки, выложила на стол несколько мандаринов.

– Это еще зачем? – строго спросил он.

Она вспыхнула, придвинула мандарины к себе, и ему стало стыдно.

Они сверяли записи, сводили в таблицы, это было на третий день их работы, и Крылова удивило, как быстро она уловила смысл измерений и действовала, уже ни о чем не спрашивая.

– У вас отличные способности, – сказал он.

Она посмотрела на него недоверчиво, почти испуганно. Но назавтра, закончив вычисления, она вдруг рассмеялась.

– Выходит, я сама могу, – сказала она изумленно.

По утрам, приехав из города, она бывала какой-то сжатой, замкнутой и только к середине дня словно оттаивала. Особенно в лесу, когда они шли на лыжах, она оживлялась. Она ходила на лыжах девчонкой и с тех пор ни разу.

– А с мужем почему не ходите? – как-то спросил Крылов. Она смутилась и сказала, что муж слишком занят.

Она вообще избегала говорить о муже и о себе, только однажды, когда на озере она провалилась в прорубь и он притащил ее к Антоновым, и растирал, и напоил водкой, она, лежа под одеялом, словно сквозь сон, спросила:

– Какой я вам кажусь?

Потом он понял, что значит этот вопрос. В семье она была старшей и с детства нянчилась с маленькими, и хотелось поскорее освободиться, стать самостоятельной. Вышла замуж, появился ребенок, и опять было не до себя. А в техникуме ее считали способной. Муж ее был довольно известный художник, и рядом с ним ее надежды выглядели мелкими, смешными. Она старалась помогать и не мешать. Она научилась быть незаметной. Это она умела в совершенстве. Иногда она даже не могла представить, а какой же она видится со стороны окружающим. Ей казалось, что она куда-то пропала, ее нет, кто-то вместо нее ходит, говорит, а ее самой не существует.

Она была высокая, с движениями медленными, почти ленивыми, и волосы у нее были тоже ленивые, гладкие, но Крылову она казалась маленькой, и он чувствовал себя с ней старшим, это было непривычно и нравилось. И, как с детьми, с ней надо было быть осторожным, чуть что – испуганно пряталась, застывала в молчании. Она была как эти мартовские хрупкие дни с пугливым солнцем.