Сочинения. Том 1. Эта странная жизнь. Искатели

Демонстрируя свою модель, Рейнгольд оживился и впервые поднял голову, посмотрел прямо на Андрея. У него были печальные и умные глаза. Две глубокие морщины от ноздрей как бы поддерживали усталый рот.

Слушая этого человека, Андрей поражался блестящей выдумке, изобретательности, с какой он умудрялся самыми примитивными домашними средствами разрешать сложные экспериментальные задачи.

– Я вижу, нет худа без добра, – вырвалось у Андрея.

Рейнгольд кивнул:

– Голь на выдумки хитра. Как говорит Кирилл Васильевич Долгин – материальные затруднения…

– …Обостряют ум ученого, – смеясь, подхватил Андрей. Эту фразу он уже выучил. – И все же надо драться, – настаивал он.

Рейнгольд тихо сказал:

– Я жаловался. Тут приезжал начальник главка… Толя, ты бы пошел, там, кажется, мама пришла… – Когда мальчик вышел, он продолжал: – Меня после этого перевели из начальников цеха в заместители.

– И это надо было обжаловать! Протестовать – это же ваше право, нет – долг!

Рейнгольд втянул голову в плечи.

– У меня семья, – сказал он. – Был бы я один… Квартира ведомственная. Мне уже намекали… – Он спохватился, замолчал.

Андрей тоже молчал.

– Мало ли какая оплошка бывает на работе. Переведут рядовым инженером, – с угнетающей убежденностью сказал Рейнгольд. – Разница все же четыреста рублей. Для нас – сумма значительная.

Жена Рейнгольда силой оставила Андрея ужинать. Она была полной противоположностью мужа – толстая, энергичная, с басистым веселым голосом, запаса ее жизнерадостности хватало на всю семью. Несмотря на ее очевидное диктаторство, Андрей с удовольствием подметил своеобразное равновесие влияний: входя в мастерскую, она вела себя тихо и уважительно, и, наоборот, отец и сын, покидая свое царство, попадали под ее безусловную и требовательную власть.

Ужинали не торопясь. По тому, как обсуждали домашние дела, Андрей понял, что это был единственный час, когда семья собиралась вместе, и ему было приятно, что его присутствие не мешает.

Над дверьми замигала голубая лампочка – вскипел чайник. Хозяйка ушла в кухню, и отец и сын, заговорщицки подмигивая Андрею, положили ей в тарелку кусок масла.

– Она изводит себя, чтобы похудеть, – пояснил Рейнгольд. – Не могу видеть, как она голодает.

Хитрость их была разгадана, и разразился шутливый скандал.

В присутствии жены Рейнгольд распрямлялся, виноватое выражение исчезало с его лица, он становился самим собою. Молодость их отношений поразила Андрея, и было понятно, почему Рейнгольд так дорожил своей семейной крепостью.

Как всякий холостой молодой мужчина, Андрей был беспощаден к людям, которые чем-то поступались во имя семьи. Но сейчас он полностью оправдал Рейнгольда. А оправдав, тут же, с места в карьер, предложил перенести окончание работы над автоматом в лабораторию и затем добиваться перевода туда Рейнгольда.

Рейнгольд смешался, томительно отмалчиваясь. Жена пристально посмотрела Андрею в глаза.

– По-моему, начинать надо с человека, а не с автомата, – грубовато, но совсем не обидно подумала она вслух.

Рейнгольд живо обернулся к ней:

– Видишь ли, Валюша, меня упрекали в иждивенчестве… Теперь это дело чести – самому кончить.

«До чего же разобидели человека», – подумал Андрей. Ему были хорошо понятны невысказанные опасения Рейнгольда. Не станет ли в лаборатории его автомат общим автоматом? Как же он тогда оправдает три года своей борьбы?..

Можно было привести много правильных слов, осуждающих эти чувства, но Андрей смолчал, потому что, ставя себя на место Рейнгольда, он испытывал такое же ревнивое собственническое чувство.

Андрей предложил другой вариант: лаборатория берет шефство над автоматом, предоставит людей, оборудование, но руководить работой будет сам автор.

– Вы сумеете выиграть время и закончить автомат через полгода?

– Через полгода! – Валя закрыла глаза и тихонько стиснула руку мужа.

– Пускай даже через год, – сказал Рейнгольд.

Муж, жена и сын с волнением переглянулись.

– Ну вот… – глубоко вздохнула Валя.

Спустя минуту она шумно и весело горевала: такое событие отметить бы как следует, а ей – какая обида! – на дежурство бежать.

Прощаясь с Андреем, она сказала тихо и быстро, так, чтобы муж и сын не слышали:

– Вы не знаете, что все это значит для него… и для нас.

Рейнгольд вышел ее проводить в прихожую. В зеркале было видно, как она взяла его голову и долго целовала в щеку, потом кончиками пальцев стерла следы помады. И Андрей почувствовал, как одиноки они были до сих пор в главном, в том, что составляло дело жизни Рейнгольда.

Когда Андрей стал прощаться, Рейнгольд задержал его руку.

– Я ведь неудачник, – улыбнулся он. – Чего вы связываетесь со мной? Какой вам интерес?

Надежда его была еще такой пугливой.

– А черт меня знает, чего я связываюсь с вами, – с искренним недоумением сказал Андрей. – Мне надо заниматься совсем другим делом.

На станциях в высоковольтных районах Андрея встречали с вежливой настороженностью. Ученая степень делала его человеком особого, другого мира. В этом другом мире, в тихих лабораториях, люди работали над точными приборами, производили сложные, малопонятные расчеты, там создавали новые формулы, новые конструкции. Производственная обстановка с ее тревогами и заботами о подсобных рабочих, о кирпичах, смазочных маслах должна была казаться Лобанову мелочной, а на людей, работающих здесь, он, наверно, смотрел с жалостью. Приписывая ему это, энергетики припоминали наезды консультантов, их часто заумные рассуждения, никому не нужные исследования, которыми по нескольку лет занимались в институтах и потом сдавали в архив.

У Андрея были свои, не менее убедительные, претензии к производственникам. Воспитанник Одинцова, он хранил обиды, нанесенные учителю. Ценные разработки не внедрялись годами… Нет, не стоит растравлять себя. У него – ограниченная, узкая цель: он приезжал выяснить условия будущей работы локатора.

И все же, собирая нужный материал, он не мог удержаться и, проклиная свое любопытство, постоянно отвлекался. То его восхищали самые, казалось бы, элементарные для любого монтера вещи, и он без стеснения обнаруживал свое невежество, то он вдруг ставил в тупик опытных инженеров, подмечая такое, что никому и в голову не приходило.

Каждая станция была открытием. Гидростанции были разные, как реки, на которых они стояли. Теплостанции – одни работали на угле, другие – на торфе. Никогда еще так стремительно не пополнялись его знания. Он собирал и впитывал все, не отдавая себе отчета, зачем это ему нужно, охваченный жадностью познания, самой притягательной из всех человеческих страстей.

Роковую роль в этом играл Борисов.

– Как, ты до сих пор не познакомился с Краснопевцевым? – коварно изумлялся он. – Он же на Пролетарской станции усовершенствовал регулятор напряжения.

– Зачем мне твой Краснопевцев? – защищался Андрей. – Хватит. К черту! Я должен заниматься своим делом.

Борисов умолкал и, выждав некоторое время, подступал с другой стороны:

– На Пролетарской установлен генератор с водородным охлаждением. Любопытная штука.

– Плевать я хотел на генератор! Нужен он мне, как корове седло. Отцепись от меня со своими воспитательными приемчиками.