– Мой отец всегда досадовал, что фюрер ускользнул от возмездия, покончил с собой – сбежал, не посмел выступить перед судом, перед народами… Слушай, Магда, а кто твой отец, он воевал?
Магда ответила не сразу:
– Да, воевал. Наверное, воевал.
– Кем воевал?
Она продолжала смотреть на него.
– Он был красноармеец.
– Это как, не понимаю.
– Очень просто, – сказала Магда, – он изнасиловал мою мать.
Антон взял чашку, допил кофе.
– Изнасиловал? То есть как?
– Ты не знаешь, как насилуют?
– Он был солдат?
– Лейтенант…
– И что дальше?
– Его собирались судить, но он сбежал в английскую зону.
– И с тех пор о нём…
– И с тех пор я числюсь бастардом. Понятно?
Антон долго смотрел в пустую чашку, где лежал чёрный осадок.
– Чего тут не понять.
– А мне было не понятно.
– Что не понятно?
– Не понятно – кто я, жертва или наоборот.
– По-моему, ты наоборот.
Она его не поддержала.
– Нет, ты поясни, кто я, как ты считаешь? Я началась как несчастье, как нежеланный ребёнок.
– Это кто тебе сказал?
– Мама.
– Но она же не сделала аборт?
– Она боялась, что у неё больше не будет детей.
– Ну и слава богу.
– Я никогда не знала, хорошо это или плохо, что я родилась.
– Теперь об этом рассуждать глупо. Ты родилась, и радуйся, и благодари мать. Магда, а ведь я ничего о тебе не знаю, ты замужем, есть дети?
– Тебе это обязательно?
– Вот ты про меня многое знаешь, тебя снабдили сведениями, верно?
– Разумеется. И адрес, и зарплата, и что бывшая жена с дочкой уехали несколько лет назад, живут в Мюнхене, так?
Интересно, она ни разу не упоминала про мужа, обычно это означает: или развелись, или она не замужем. Родителей она упоминала – мать, дедушку, а вот слово «отец» она вообще избегает произносить. Беззамужних Антон всегда чувствовал, а вот насчёт детей…
– Не мучайся, – догадалась она, – я уже два года как погасила семейный очаг.
– Почему?
Она хмыкнула:
– Не угадаешь.
– Он храпел?
– Хуже – стал петь. Это было невыносимо, ни слуха, ни голоса. Достаточно?
– И всё?
– Он ненавидел русских. Он жалел, что не был на войне.
Антон ждал. Тогда она сказала:
– Он требовал, чтобы я проклинала русских. «Ублюдки, приматы, – твердил он, – насильники».
– А ты? Ты ведь тоже не любила нас.
– Я спрашивала его, как же они могли разгромить нас, немцев, если они приматы?
– Вы из-за этого разошлись?
– Он меня избил. Тогда я ушла.