XIX Всесоюзная конференция КПСС (28 июня – 1 июля 1988 года). Замысел политической реформы в СССР

Что касается избирательной системы, то она базировалась на «…основе двух принципов: по должности и по разнарядке.… В оргпартотделе составлялся перечень государственных и общественных должностей, обладатели которых получали привилегию быть избранными в Верховный Совет. Большинство депутатов подбиралось на местах согласно «спускаемой» сверху «квоте»…»[9 - (Там же, стр. 325).]. Мнение Кьезы: «Ведь к тому времени представительная система уже потеряла… всякую реальную функцию народного представительства… Выборы превратились в пустой ритуал, которому ни один советский гражданин не придавал никакой демократической значимости»[10 - (Кьеза Дж. Переход к демократии. – М. 1993, стр. 16).].

Теперь предоставим слово Рыжкову, коллеге Горбачева, но стороннику более умеренных реформ. Экономист по образованию, Рыжков в своих мемуарах вспоминает, что политическая сфера в СССР всегда довлела над экономикой: «… Хозяйственные, управленческие функции все крепче сосредоточиваются в руках партийной верхушки, которая, замечу, радикальной реформы в экономике все – таки до конца не понимала и не принимала… Законная конституционная власть – Верховный Совет и Советы иных уровней – ничего не значила и ничего не решала. Избирательная система становилась все более фиктивной.»[11 - (Рыжков Н. И. Перестройка: История предательств. – М. 1992, стр. 272).].

Так считает и Коэн, американский советолог: «В командно – административной системе, доставшейся в наследство Горбачеву, общенациональный партийный аппарат был главнокомандующим и всесильным администратором»[12 - (С. Коэн. Можно ли было реформировать Советскую систему? // Серия «АИРО» – научные доклады и дискуссии. Вып. 16 – М. 2005, стр. 18).].

Яковлев считает, что отсутствие рыночных свобод сказалось на характере взаимоотношении «власть – общество»: «Cоциально – экономические структуры «упростились» до предела… В освободившееся от товарно – денежных отношении пространство устремились черная экономика, коррупция, бесхозяйственность со всеми их последствиями.

Сложились производственные отношения, охотно вбирающие в себя не только антиэкономику, но и нуждающиеся в бюрократическо – приказной системе»[13 - (Яковлев А. Н. Муки прочтения бытия // Перестройка: надежды и реальности. – М. 1991, стр. 11).].

По профессору В. Кувалдину перестройка означала отход от: а) от жесткого государственного регулирования распределения товаров и услуг, гарантирующих каждому определенный прожиточный минимум; б) от формального, чисто декоративного участия в политической жизни; в) от навязанного «сверху» идейного конформизма[14 - (Прорыв к свободе: о перестройке двадцать лет спустя. – М. 2005, стр. 90).].

Экономические реформы потянули за собой и политику. О неизбежности политических преобразовании поняли в партии только тогда, когда буксующие экономические процессы стали упираться в «уродливую политическую систему»[15 - (Рыжков Н. И. Перестройка: История предательств. – М. 1992, стр. 273—274).].

Так считает и Дж. Боффа, итальянский советолог: «Столкнувшись с трудностями [экономическими], Горбачев решил удвоить ставку, решительно нацелившись на реформу политической системы. Такая реформа и была целью XIX партийной конференции»[16 - (Боффа Дж. От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964 – 1994. – М. 1996, стр. 174).].

Вот что говорит Яковлев о «механизме торможения»: «Подобный уклад [государственная собственность, монополия партии на власть], основанный на жестких иерархических структурах в экономике, политике, культуре, на командно – административных методах управления, обескровливает… самостоятельность, инициативу, ответственность…, насаждает привычку жить в режиме авторитарности»[17 - (Яковлев А. Н. Муки прочтения бытия // Перестройка: Надежды и реальности. – М. 1991, стр. 11).]. В общем итоге – это «механизм, мощный экономически, политически и социально, освященный догматизмом и основанный на страхе»[18 - (Там же, стр. 15).].

Политическая реформа в СССР после лета 1988 года (XIX Всесоюзная партконференция) пошла по пути демократизации. Основные составляющие политической реформы: а) создание советского варианта парламентской системы (имеется в виду собираемый в порядке сессий представительный орган – Съезд Народных депутатов СССР); б) превращение двухпалатного Верховного Совета, который заседал нерегулярно, в постоянно действующий законодательный орган, подотчетный Съезду, так как именно Съезд избирал Совет; в) изменение избирательной системы, антидемократической, по сути, на демократическую (альтернативная основа, двухступенчатые выборы, прямое представительство); г) разграничение функций КПСС, ее отделов, с одной стороны, и Советов, а также общественных организации, с другой.

По Горбачеву, смысл политической реформы состоял в том, чтобы передать власть «из рук монопольно владевшей ею коммунистической партии в руки тех, кому она должна была принадлежать по Конституции, – Советам… Это была дьявольски сложная политическая операция, особенно тяжелая – можно сказать, со „смертельным исходом“ – для слоя партийной номенклатуры»[19 - (Горбачев М. С. Понять перестройку… – М. 2006, стр. 180).].

Это утверждает академик В. Степин, говоря, что Горбачев всегда учитывал печальный опыт Н. Хрущева: «Стремясь ослабить сопротивление консервативных сил, Горбачев вынужден был делать такие ходы, как перенос центра власти от партии к Советам, изменять саму систему их выборов: от фактического назначения согласованных в парткомах депутатов к реальным выборам на альтернативной основе»[20 - (Перестройка: двадцать лет спустя. – М. 2005, стр. 69).].

Так же считает и А. Шубин: «…Логика событий подсказывает ему [Горбачеву] выход – с помощью политической реформы не только смягчить удар масс снизу, но и ослабить собственную зависимость от номенклатуры»[21 - (Шубин А. Парадоксы перестройки. Упущенный шанс СССР. – М. 2005, стр. 228).].

Да, Горбачеву удалось взломать партократическую систему с ее административно-командными методами работы. Так считает Р. Пихоя: «Поражает горбачевское недоверие к аппарату, к номенклатуре. …Он [Горбачев], похоже, так и не понял ее [номенклатуры] функции. Оказавшись наверху этой лестницы, он разрушил номенклатуру»[22 - (Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945 – 1991. – Новосибирск, 2000, стр. 483).].

Изначально Горбачев не планировал создавать многопартийную систему, что и говорил на партконференции.[23 - (XIX Всесоюзная конференция Коммунистической партии Советского Союза. 28 июня – 1 июля 1988 года: Стенографический отчет. В 2 т. – М. 1988. Т. 1, стр. 48, стр. 286).] Но позже ситуация вышла из-под контроля – «снизу» стали создаваться партии.

2.2. «Отчуждение» народа от власти

Общественно-политическую ситуацию накануне 1985 года излагает М. Горбачев в своих мемуарах: «Народ устал от безвременья, от демонстрации официальной глупости. Повторение пройденного стало восприниматься как знак грядущей смерти, вырождения. Общество к этому времени устало от традиционных лозунгов, идеологии и даже от надоевшего всем языка власти. Оно ждало нового лидерства, нового языка власти и, конечно же, новых дел»[24 - (Горбачев М. С. Понять перестройку… – М. 2006, стр. 22).].

Вот мнение А. Яковлева об «отчуждении» народа от власти: «Ядро деформации [в системе], их суммарное выражение – отчуждение человека. Отчуждение от власти, от собственности, от производства… Шаг за шагом сложилась государственная монособственность, освященная моновластью.

Не была найдена гармоничная связь между всеобщим (государственным) и частным (индивидуальным, личностным) интересом»[25 - (Яковлев А. Н. Муки прочтения бытия // Перестройка: Надежды и реальности. – М. 1991, cтр. 10—11).].

Доктор исторических наук А. Барсенков, специалист по новейшей истории России изобразил советскую систему как «геронтократию», далекую от насущных проблем народа: «Престарелый, немощный, бесцветный аппаратчик [К. Черненко], лишенный даже тени харизмы своих предшественников… принимающий трясущимися руками у больничной койки мандат „народного избранника“ из рук униженно – подхалимствующего В. В. Гришина – более отвращающего символа старой власти придумать было трудно. Не только народ, но и правящий элитный слой все более осознавали дальнейшую бесперспективность существования такого варианта соцсистемы»[26 - (Барсенков А. С. Введение в современную российскую историю 1985—1991 гг. – М. 2002, стр. 51).].

Мнение профессора А. Галкина об отчуждении народа от власти: «Политический кредит, которым на протяжении десятилетий располагала власть, основывался на идеологической эрудированной вере населения в то, что серьезные тяготы, которые сопровождают его повседневное существование, преходящи и что не далек тот час, когда настанут лучшие времена. Эта вера зиждилась не только на обещаниях и провозглашаемых программных документах, но и на некоторых реальных актах социальной политики, которые воспринимались как свидетельство движения в обещанном направлении. Однако чем дальше, тем яснее становилось, что будущее, с которым связывалось грядущее улучшение, отодвигается все дальше и дальше. Это порождало разочарование, которое перерастало в отчуждение от власти, постепенно превращавшееся во враждебность к ней»[27 - Прорыв к свободе: О перестройке 20 лет спустя. – М. 2005, стр. 68—69).].

(Р. Пихоя, возглавлявший архивную службу России, приводит письмо, в котором отмечается, что номенклатурная бюрократия совершенно не заботится о благе простого народа: «Слушайте, а мы такого бюрократа держим! …Такие кадры нам не нужны. Разрушить эту номенклатуру. Развели бездельников, которые угождают только вышестоящим и совершенно глухи к людям»[28 - (Архив президента Российской Федерации. Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС (31 марта 1988 года), л. 370—371).].

Вот мнение профессора Б. Славина по тому же пункту проблемы: «Стратегия перестройки проста и сложна одновременно: окончательно преодолеть отчуждение человека от труда, власти и культуры»[29 - (Перестройка: двадцать лет спустя (Материалы круглого стола) – М. 2005, cтр. 28).].

Еще в 1986 году в Политбюро ЦК КПСС заговорили о демократических преобразованиях, ведь одной из главных проблем современного советского общества было взаимное непонимание властных структур КПСС и ее отделов и прочих кадров административно-командной системы, с одной стороны, и простых людей – с другой стороны. Из разговора Горбачева с соратниками на эту тему: «Мы видим, что у народа поднимается политическая, социальная активность и он готов участвовать во всех делах. А наши кадры не готовы действовать, отучились советоваться с людьми, проявляют нетерпимость»[30 - (В Политбюро ЦК КПСС… – М. 2006, стр. 71).]. Но, с другой стороны, и простые люди не проявляли инициативы в общественно – политической жизни, демонстрировали правовой нигилизм (это, кстати, заметно и сейчас). Так считает профессор В. Логинов: «Долгие годы жесткого отчуждения людей от политики, от принятия решений оставили тяжелое наследство патерналистских отношений между народом и властью»[31 - (Перестройка: двадцать лет спустя – М. 2005, стр. 22).]. Перестройка же, по мнению Логинова, вовлекла «граждан в управление и контроль за производством, регионами, государством…»[32 - (Там же, стр. 24).].

2.3. Проблема демократии

Итак, что же такое демократия? В этимологическом словаре есть определение этого слова: с древнегреческого это означает «власть народа». Вроде бы понятно. Большинство («народ») принимает решения (по политическим, хозяйственным, культурным вопросам) и через представительные институты претворяет их в жизнь. Причем народ имеет доступ к средствам производства и к власти. Это, в принципе, правильно. Но, очевидно, в разные времена существовали разные представления о демократии, хотя демократические ценности непреходящи. В конечном счете, уровень демократизации общества определяется степенью вовлечения народных масс в решение всех вопросов государственной и общественной жизни.

Как мы понимаем современную демократию? Конечно, не так, как понимали её древние (демократия «века Перикла», новгородская демократия и т. п.). Но что означает демократия в век НТР, когда главным фактором выступают интеллектуальные ресурсы и информация? Прежние идеалы демократии, к сожалению, оказались поколебленными. Например, возможно ли осуществить сознательный выбор кандидата, когда заправилы масс – медиа всюду манипулируют общественным сознанием? Или возможна ли конфиденциальность выбора, когда государство осуществляет тотальное «промывание» мозгов? Вот проблема современной демократии у В. Степина: «…Оказывается, можно осуществить и информационное насилие, то есть так программировать человека, что ему будет самому казаться, что все решения он принимает совершенно добровольно»[33 - (Перестройка: двадцать лет спустя. – М. 2005, стр. 71).]. Вот как определяют демократию современные специалисты. Доктор исторических наук К. Холодковский, считает, что демократия – это: «… хорошая власть, которая ничем не опосредована в своих отношениях с обществом. Это не столько даже власть народа, сколько власть для народа, хорошее правление». И конкретизирует: «это не только власть большинства, но это и обеспечение прав меньшинств»[34 - (Горбачевские чтения: Становление демократии в современной России: от Горбачева до Путина: Перестройка 20 лет спустя: взгляд молодых исследователей. – М. 2004, cтр. 58).].

Х.—Х. Шрёдер, профессор из Бремена на недавних дискуссиях (2003 год) привел цитату Б. Мура: «…демократия есть долгая и бесконечная борьба за три вещи: первая – противостояние произволу власти; вторая – замена этой власти на справедливую и рациональную форму; наконец, третье – привлечение граждан к процессу создания законов и правил»[35 - (Стабильность без демократии. Х.-Х. Шрёдер. Там же, стр. 28).]. Как понимал тогда демократию сам М. Горбачев? По мнению Горбачева, демократия неотделима от социализма: «Демократия, – говорил он, – это тот здоровый и чистый воздух, в котором только и может раскрыть свои возможности социалистическое общество»[36 - (Боффа Дж. От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964 – 1994. – М. 1996, стр. 146).].

Вот набросок к будущей реформе у М. Горбачева. Социалистическая демократия (применительно к политической сфере) – это «…разделение властей, децентрализация власти, новая избирательная система, независимый суд. Механизмы, обеспечивающие реализацию многообразных интересов населения в условиях однопартийной (!) системы (гласность, свободные выборы, система контроля, критика и самокритика, новая роль общественных организации и т. п.). Правовое государство»[37 - (Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1 – М. 1995, cтр. 402).].

В преддверии XIX Всесоюзной партконференции Горбачев и его соратники активно обсуждали проблему демократических преобразований в политической сфере. А. Черняев, помощник Горбачева, пишет, что подготовка доклада к XIX партконференции велась в «узком кругу», правда, «с переменным составом, обговаривая идеи, которые надо заложить в доклад»[38 - (Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым: По дневниковым записям. – М. 1993, стр. 213).].

Черняев сообщает о том, как готовились проекты решении по политической реформе. Здесь, в Политбюро ЦК, Михаил Сергеевич во всем задавал тон: «Никто не стеснялся возражать и спорить с Горбачевым. Но от одних он „принимал“ c ходу и даже тут же предлагал удалиться и положить на бумагу. Других отвергал, не дослушав и первой фразы: знал, что тот будет „навязывать“… Так вот готовился и основной доклад, и проекты семи резолюций, и разработки по отдельным крупным вопросам, которые предположительно могли вызвать дискуссию на конференции»[39 - (Там же, стр. 214—215).].

Такой стиль работы Анатолию Сергеевичу не нравится, но, с другой стороны, Черняев признается, что если не будет поддержки перестроечных процессов «сверху», то все провалится: «Перестройка у нас не состоится, если ее не насаждать сверху. А насаждать ее хочет и может только М. С. [Горбачев] …ну, может быть, еще два-три члена Политбюро и пара-тройка секретарей ЦК… Не будет его [Горбачева], все сразу пойдет насмарку… при нынешнем Политбюро»[40 - (Там же, стр. 216—217).].

Так считает и сам Горбачев: «В СССР радикальные преобразования могли быть начаты только сверху, руководством партии, реформы могли на первых порах быть направлены только на совершенствование существующей системы и проводиться в ее рамках и только постепенно можно было, с расчетом на успех, добиваться размывания фундамента неосталинисткого режима. Это было обусловлено самой природой сверхцентрализованного руководства всей жизнью общества и государства – в условиях политической инертности и безынициативности масс, привыкших к выполнению принятых наверху указаний и решений»[41 - (Горбачев М. С. Понять перестройку… – М. 2006, стр 39).].

Вот мнение Дж. Кьезы, итальянского советолога: «Реформаторы в партии исходили из такой ситуации, когда оба субъекта – объекта обновления – партия и общество – были по разным причинам не подготовлены к такому обновлению. Партия, по существу, была настроена враждебно, а общество – еще не было организовано. Отсюда вытекала постепенность замысла, его осторожность. Отсюда и мысль о поэтапной передаче партийной власти государству, без ломки существующего остова властных структур»[42 - (Кьеза Дж. Переход к демократии. – М. 1993, стр. 16).].

В. Медведев, член Политбюро и соратник Горбачева, cогласен со своими товарищами по перестройке. Дескать, момент для политической реформы настал, иначе быть и не могло: «Без действительной демократизации органов власти и управления в центре и на местах, … без коренного изменения взаимоотношении государственных и партийных органов дальнейшие преобразования в стране были просто немыслимы»[43 - (Медведев В. А. В команде Горбачева: Взгляд изнутри. – М. 1994, стр. 72).]. Далее, у Медведева: «Все мы были единодушны в том…»[44 - (Там же, стр. 72).]. А кто «мы»? Медведев сообщает, что это был узкий круг лиц – он сам, Горбачев, Яковлев, Болдин, Черняев, Шахназаров и другие.

Какие замыслы тогда вызревали в головах «прорабов перестройки»? Это передача хозяйственных управленческих функций от партии к Советам (то есть народу). Горбачев по этому поводу писал: «…Я апробировал идею объединить при разделении властей должности первого секретаря и председателя президиума – притом, что последний пост будет, естественно, выборным. Уж коли у нас одна правящая партия, то хоть таким образом поставить ее под контроль народа»[45 - (Горбачев М. С. Жизнь и реформы. – М. 1995. Кн. 1, стр. 389).].

Обратимся к Г. Шахназарову. Георгий Хосроевич ставит в заслугу М. Горбачеву, что тот: «…начал упразднять тоталитаризм, создавать гражданское общество и правовое государство. Начал с возвращения власти народу в лице демократически избранных его представителей [Советов], с сотворения парламента [Верховного Совета]»[46 - (Г. Шахназаров. С вождями и без них. – М. 2001, cтр. 324—325).]. Профессор В. Загладин, считает, что: «Преобразования перестройки шли параллельно по двум направлениям: практические шаги по разрушению основ тоталитаризма, включение в этот процесс масс (через гласность), а одновременно, создание новой правовой основы демократической жизни»[47 - (Горбачевские чтения: Перестройка как опыт преодоления тоталитаризма: выводы для будущего. – М. 2003, стр. 96—97).].

Предоставим слово С. Коэну: «Весь процесс перехода страны от диктатуры к неоперившей демократии, основанный на отделении бывшего всевластия Коммунистичекой партии от „социалистической системы сдержек и противовесов“, проходил в рамках существующей и постепенно совершенствующейся конституционной процедуры»[48 - (С. Коэн. Можно ли было реформировать Советскую систему? // Серия «АИРО» – научные доклады и дискуссии. Вып. 16 – М. 2005, стр. 19).].

Опять Загладин: «Конечно, тогда не было (да поначалу и не могло быть) четкого плана преобразований. Всё шло в динамике, в борьбе противоположных тенденций, нередко в борении страстей. Но можно сказать, что, начиная с XIX партийной конференции, план по существу уже был»[49 - (Горбачевские чтения: Перестройка как опыт преодоления тоталитаризма: выводы для будущего. – М. 2003, стр. 96—97).]. Так считает и Медведев. По мнению последнего, у генсека была цель, ясно представлял Горбачев себе новую политическую систему, и то, как она будет работать: «Уже при подготовке тезисов в апреле – мае стало ясно, что у Горбачева вполне сложились представления о новой политической системе, структуре органов государственной власти и управления»[50 - (Медведев В. А. В команде Горбачева: Взгляд изнутри. – М. 1994, стр. 72).]. Так что к XIX партконференции у генсека прочно засела мысль о форсированной политической реформе, «… и повернуть его [Горбачева] было трудно или скорее всего невозможно»[51 - (Там же, стр. 75).].

По мнению Яковлева, у команды Горбачева все же был план реформ (это ответ партократам, обвинявшим Горбачева в политическом идеализме): «А вернее – и да, и нет. Было понимание того, что должно было отброшено – авторитарность, командно – бюрократическая система.

Была ясна жесткая необходимость демократии, но как, какими способами, в каких формах – на эти вопросы еще надо было находить ответы, ориентируясь на главное, что управлять своими делами должны сами люди. Было понимание необходимости самоуправления [Советов]»[52 - (Яковлев А. Н. Муки прочтения бытия // Перестройка: Надежды и реальности. – М. 1991, стр. 33—34).]. И с этим, думаю, можно согласиться.

Профессор Б. Славин на дискуссии (2003 год) так понимает перестройку: «…перестройка была решительным уходом от тоталитаризма, возвращением к демократии и социальному творчеству масс. Она развязала инициативу людей, и в этой инициативе сразу проявились различные социально – политические тенденции»[53 - (Горбачевские чтения: Перестройка как опыт преодоления тоталитаризма: выводы для будущего. – М. 2003, стр. 130).]. Речь здесь идет о политической борьбе, в которую бросились политически искушенные граждане.

По мнению А. Галкина перестройка, которую проводил М. Горбачев «была целеустремленной попыткой глубокого социального прорыва, имевшего целью создать новую модель общества, построенную на принципах демократии и социальной справедливости»[54 - (Перестройка: двадцать лет спустя (Материалы круглого стола – М. 2005, стр. 14).].

Но вернемся к Горбачеву. Новая выборная система, по его мнению, даст народу возможность участвовать в общественной и политической жизни страны: «…сделать выборы действительным актом народного волеизъявления»[55 - (Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1 – М. 1995, стр. 325).]. Но новая избирательная система должна повлечь за собой изменения в парламентской системе[56 - (Там же, стр. 325).].

Мнение генсека об альтернативных выборах в новые органы политической власти: «… На выборах проверялась бы авторитетность партийного руководителя: получит мандат – будет чувствовать себя увереннее, нет – придется трудиться на другом поприще»[57 - (Там же, cтр. 389).]. «Механизмы должны быть такие, чтобы во власть попадали люди способные… Выборы будут гораздо более демократичными, если депутаты – прямо от завода, от местных организаций, от института, учреждения… Но какую-то часть надо выбирать через всеобщее голосование. При сочетании того и другого попадали бы во власть самые активные, самые способные. И те, которые посылают туда своего депутата, могут напрямую спросить, как он работает и почему действует именно так»[58 - (В Политбюро ЦК КПСС… – М. 2006, стр. 296).].

Виталий Иванович Воротников предлагает такой вариант разделения полномочий партии и Советов: «Партию нельзя ослаблять, укрепить политическую и идеологическую роль партии»[59 - (Воротников В. И. «А было это так… Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС». – М. 1995, стр. 208).]. Что касается Советов, то их положение будет зависеть от эффективности избирательной системы: «…не поднимем роль Советов, если не изменим избирательную систему, не повысим авторитет депутатов». Право избирать должно быть дано всем (а не только делегировать), всем коммунистам (трудовым коллективам, например).

Интересно предложение Горбачева о возможности допущения личных кандидатур. Это для того, чтобы снизить численность чиновников: «Работа Верховного Совета сейчас рутинная… Сейчас Верховный Совет – 1500 [человек]»[60 - (Там же, стр. 208).]. Далее, Воротников пишет, что мнения по некоторым деталям политической реформы у членов Политбюро разошлись, но основа имеется.

А вот что говорили о демократических преобразованиях на заседаниях «кухни перестройки» соратники Горбачева и другие политики.

Н. Рыжков говорил о законодательной роли Советов: «Более ясно надо очертить грани между Советами и исполнительной властью»[61 - (В Политбюро ЦК КПСС… – М. 2006, стр. 361).]. Но умеренный Рыжков оговаривается, что не стоит отдавать много власти Советам: «… Пусть они [Советы] всю власть себе забирают. Другое дело, справятся ли они с нею? Сомневаюсь. А значит, государство может потерять управляемость…»[62 - (Рыжков Н. И. Перестройка: История предательств. – М. 1992, стр. 275—276).].

Осторожно настроенный Е. Лигачев выступает против ослабления роли партийного аппарата и роли Советов: «Прямые выборы секретарей парткомов уводят от контроля их со стороны парткомов… Нельзя писать, что они [секретари парткомов] играют решающую роль, ибо решает партийная организация».