– Ничего, ничего, – присев рядом с ним на корточки, начала она успокаивать его, по-матерински обняв, поглаживая по голове, – все будет хорошо, всё пройдёт, ничего не останется.
***
– Ну вот и всё, – сказал Гриша, ополоснув лицо в раковине туалета, расположенного в здании суда, смело посмотрев в зеркало, столь совершенно другим, не тем что был ранее, взглядом, что совсем не старил, а предавал некой зрелости его молодому лицу.
Через пять минут он был уже в кабинете своего адвоката.
– Вам не стоит беспокоиться! – сказал адвокат, наконец, оторвав свой взгляд от разложенных по всему столу бумаг.
– Тоже самое сказал мне и следователь.
– Следователь? – немного удивившись, спросил он Гришу, – не ошибся, это точно!
– Да, точно. И раз уж это так, не томите, я вас слушаю.
– А что вам меня слушать, факты говорят за нас с вами вместе взятыми, всё услышите на заседании.
– Мне надо знать, каковы обстоятельства, оправдывающие мою невиновность, хоть я и по самой сути ни в чем не виноват.
– Вот именно, зачем мне говорить вам о том, что вы и так прекрасно знаете, – ответил он, размахивая перед ним фонариком своего телефона, будто гипнотизируя, – тем более осталось уже меньше часа, и я боюсь, что не успею подробно рассказать вам все те доказательства, подтверждающие вашу непричастность к чужой сердечной недостаточности.
– Так значит, он болел?
– Вот именно! И все остальные факторы, в том числе последние дни жизни умершего рядом с вашим домом гражданина здесь, – сказал он, указав на чёрную папку, лежащую на столе.
– Знать бы, в чём меня обвиняют.
– Как же, вы наверно запамятовали, следователь сообщил вам, что вы обвиняетесь в неоказании помощи!
– В том то и дело, что не забыл, а лишь хотел проверить, так, на всякий случай, об одном ли и том же ваша со следствием песня.
– О чём вы, разве в таком деле может быть какая-то путаница?
– Хм, – горько ухмыльнулся Гриша, – даже не представляете, какая путаница может быть не только в подобных делах, а в целом в жизни, и не одного человека, а наверное всего мира в его глазах.
***
По залу разнёсся стук судейского молотка. Присутствовали все, кто хоть что-то мог знать по этому делу: Антон, Остап и даже Даша, отпросившаяся из института на время заседания. На скамье подсудимых был Гриша, а сторону обвинений представляла Настина мама.
Прокурор зачитал содержание дела, полное юридических терминов и малопонятных фраз. Присутствующим удалось уловить лишь суть, итак ясную им до сего часа. Слово предоставили адвокату:
– Уважаемый суд, мой подопечный не отрицает косвенную возможность отношения его к случившемуся, – сказал он, как Настя, сидевшая рядом с Антоном, очень тихо, но довольно заметно, хихикнула, – но нами собрано множество доказательств того, что семья Сухих, сама виновата в смерти их отца и мужа, более того, подстроив всё так, чтобы подставить под это преступление защищаемого мною человека. Достаточно ознакомиться с находящимися в материалах дела показаниями соседей семьи Сухих. Большинство соседок утверждают, что знали о наличии продолжительной ишемической болезни у Максима Валерьевича Сухого, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, а также о злоупотреблении алкоголя данным гражданином. Давая показания, соседи сообщили, что ровно за две недели до гибели обозначенного гражданина, являлись свидетелями того, как дочь и жена Максима Валерьевича Сухого выгнали его из дома, за очерёдное алкогольное опьянение, вследствие чего, тот начал бродяжничать и имеющаяся у него болезнь стала прогрессировать ещё сильнее. В наличии также видеозапись боковой камеры моргового помещения, на которой запечатлен момент опознания тела Сухого Максима Валерьевича, свидетельствующий о том, что расчёска, с присутствующими на ней отпечатками пальцев моего подопечного, оказавшаяся в кармане умершего, была подкинута его дочерью Анастасией. И в заключении, множественные показания иных людей подтверждают факт потери памяти и двухнедельное бродяжничество Сухого Максима Валерьевича.
– Чепуха, – закричала Настя, нервно теребя кулон на своей шее.
– Тишина в зале, – приказал судья, постучав молотком, после чего по залу пронёсся негромкий говор.
– Ходатайство о предоставлении слова свидетелям, – попросил адвокат.
– Суд предоставляет слово свидетелям, – скомандовал судья.
И это был конец, конец клевете и всевозможной неправды брошенной в сторону Григория. Соседи Сухих, уличные прохожие и даже родители Гриши в точности подтвердили слова Адвоката.
– Подсудимый, вам предоставляется последнее слово, – обратился к нему судья.
– Даже не знаю, что и сказать, – начал Гриша, встав со своего места, – не знаю, зачем ей всё это понадобилось, и вовсе нужно ли было, но я не виноват, действительно, не виноват. Она хотела, чтобы я признал эту незаслуженную вину, и загладил её перед ней, подкупив чем-то таким, что стоило бы мне не жизни, а на много больше, моими принципами. Я не сдался, и всё произошло так, как оно и должно быть, по правде…
Судья удалился для принятия решения. Гриша просто не мог смотреть в её сторону. Он всей душой чувствовал этот неприятный дьявольский взгляд, выбивающийся из толпы присутствующих, совсем не замечаемый никем, кроме его одного.
– В связи с предоставленными доказательствами невиновности, – протяжно зачитывал судья, как раз в тот самый момент, когда Настя, совсем без изменений в лице, бегло переводила взгляд то на него, то на Григория, теребя своими короткими ногтями всё ту же батарейку, подвешенную на цепочке, – оправдать Белкина Григория Натановича, тысяча девятьсот девяносто девятого года рождения, и освободить из под стражи в зале суда.
Судейский молоток вновь стукнул по столу, но теперь это означала для Григория только одно – он, наконец оправдан, но предчувствие, что это ещё не конец тут же дало о себе знать.
Как только эхо судейского молоточка стихло, и вот-вот в зале должен был начаться говор, Настя невольно сцарапала со своей кулонной батарейки нижнюю пластинку, от чего её начало бить током. В зале даже замигал свет. Настя встала в полный рост и затряслась в конвульсиях. Электрические разряды поползли по золотой цепочке, пуская искры, из-за чего все вокруг тут же шарахнулись от неё подальше.
Гриша, увидев это, свалился со стула, упав за ноги адвоката. Антон подбежал к Насте, чтобы сорвать с неё наэлектризованную цепочку, но сам, ударившись током, отлетел, метров на пять. Наконец, один из конвоиров подбежал к ней, нацелив на Настю свой автомат. К нему подбежал второй, кое-как успев схватить его оружие, перенаправив дуло в потолок, после чего раздался выстрел. Громадная люстра, висящая на потолке, разлетелась вдребезги, посыпая всех мелким хрусталём. Второй конвоир тут же вырубил своего обезумевшего товарища прикладом и громко объявил:
– Всем оставаться на своих местах!
А Настю всё это время продолжало бить током. Через мгновение у неё задымились волосы, и она замертво упала на пол, ещё раз пустив пару искорок своими маленькими серёжками. Все тихо приподнялись из под своих рядов. Один из присутствующих, всё также немного пригнувшись, медленно подбрёл к ещё дымящейся Насти.
– Что вы делаете? – спросил его конвоир.
– Я врач, позвольте мне взглянуть, – медленно приближаясь к ней, ответил тот, на что конвоир ничего не ответил, а лишь кивнул в знак согласия.
– Что с ней, – спросила, подползшая поближе, её мама.
– Она мертва, – ответил врач, ощупав её сонную артерию.
– Что? – с пробивающимися слёзами, спросил Антон.
– Умерла, голубушка, умерла, – ответил врач, встав в полный рост, направившись к выходу, после чего и все остальные присутствующие, также полностью выпрямившись, последовали за ним.
***
Спустя какие-то десять минут, все присутствующие покинули зал заседания, кроме Антона, Остапа, Даши и Гриши. Вдруг ближайшее к ним окно выбила пожарная лестница, зацепившись крюками об искорёженную раму. В окне появился пожарник с открытым забралом.
– Давай её сюда, – скомандовал он, так задорно, будто приглашал в гости, или в парк развлечений, и исчез так же резко, как и появился, спрыгнув с лестницы.
Антон взял Настю на руки, и понёс её к окну, плотно прижимая к себе, смотря вперёд пустым взглядом. Она была холодна и горяча одновременно, как подогретое в микроволновке мясо. Остальные медленно последовали за ним. На улице уже стояло несколько пожарных машин, а под окном простиралось натянутое спасательное полотно, плотно удерживаемое в руках около дюжины человек. Антон подошёл вплотную к выбитому окну, просунув в него Настино тело, долго ещё держа её на весу, вглядываясь в небо, с каплей смятения чуть колышущего эмоции его лица.
Через секунду мертвое тело полетело вниз, болтая руками и ногами в разные стороны. Хлюпнувшись об ткань, оно отскочило прямо в руки стоящего рядом медика, уложившего Настю на каталку, и прикрывшего её простынёй.
– Однако, – горько сказал Гриша, попятившись к выходу, и как только дошёл до двери, резко выскочил из зала суда.
Ребята догнали его через полминуты. Теперь они молча шли вдоль длинного и широкого коридора, как одному из них, вдруг приспичило танцевать. Шественный танец подхватили и другие. Вскоре все, в том числе и сам Гриша, уже совсем ничего не соображая, шли дальше, будто двигаясь под ритм какой-то известной современной мелодии.
***