Жена штурмовика

Ограничения поднимают ценность.

Близкого человека начинаешь воспринимать как дар Божий, и это хороший способ подумать о том, достаточно ли внимания ты уделял этому человеку тогда, когда он был рядом.

Как это ни странно, но нехватка секса и, шире, вообще любого доступа к женщине не обязательно направляет твои мысли в русло одной лишь похоти.

В тюрьме я не в меньшей степени ощутил, как мне не хватает рук жены. На воле я очень мало внимания уделял ее рукам, но в тюрьме я почти каждый день вспоминал их красоту, их изящность, их теплоту, восстанавливал в памяти ощущения от их прикосновения и от своего прикосновения к ним.

Разумеется, невозможно избежать мыслей о том, как там на воле ведет себя твой близкий человек.

Кто-то буквально сходит с ума, изводя себя от ревности, загоняя себя мыслями о бесконечных изменах, устраивая телефонные истерики, мучая и превращая для своей любимой в ад дни на КДС.

Кто-то более философски подходит к вопросу, отпуская проблему и принимая все происходящее там как неотвратимость и неизбежность.

Кто-то, сев в тюрьму на длительный срок, сам сознательно рушит и рвет отношения, не веря в возможность физической верности и не желая терпеть боль от измен и мыслей о ней.

Каждый реализует свое отношение к этому вопросу согласно своей психологии и морально-этическим установкам.

Глава XI

Лагерь

В самом конце августа я приехала на первое свидание в Верхотурье.

Это было краткосрочное свидание, и мы приехали вдвоем с младшим сыном. Привезли передачу. Долго, несколько часов, ждали, пока все осмотрят, проверят, примут.

Потом нас отвели в комнату коротких свиданий.

Опять стекло, опять телефон.

Тогда я впервые увидела его в этой ужасной форме черного цвета со светоотражающими серыми полосками.

В следующий раз я приехала в сентябре, и это было уже наше длительное свидание, когда впервые с того проклятого апрельского дня мы могли побыть вместе целых три дня.

Муж работал на «швейке», и поскольку это было основное производство в колонии, у них в помещении, где располагались комнаты длительных свиданий, был свой полноценный «люкс».

Правда, за то, чтобы туда попасть, необходимо было «уделить» какую-то денежку блаткомитету, но это были абсолютно посильные цифры, не составляющие никаких проблем для семейного бюджета.

Комната, а вернее сказать, номер напоминал хорошую, средней руки гостиницу в каком-то областном центре. Пол с подогревом, большая ЖК-панель на стене, холодильник, варочная панель, микроволновка, душ, нормальная двуспальная кровать.

Из окна открывался вид на внутреннее пространство лагеря. Я впервые увидела его изнутри.

Передо мной высилось торцом розовое здание штаба, перед ним футбольное поле, а по периметру громоздились трехэтажные серые коробки отрядов, или, на местном наречии, «бараков». Вдали стояло какое-то административное здание – то ли клуб, то ли библиотека, а рядом громада какого-то ангара. Как я позже узнала, той самой «швейки».

Весь лагерь окружал лесной массив.

Родственников, как правило, заводят первыми. Поэтому я успела разместиться в номере, разложить продукты по полкам в холодильнике и даже уже начать что-то готовить, когда ближе к обеду привели мужа.

Настал день и час, когда мы наконец-то могли общаться не через стекло.

Он с видимым удовольствием переоделся в вольное, долго, как нечто диковинное, рассматривал керамическую посуду. В СИЗО и в колонии он привык только к пластиковой и металлической (в столовой). Здесь же, на КДС, были обычные тарелки, стаканы, кружки, которые для меня были чем-то само собой разумеющимся, а для него – артефактом из какой-то другой, параллельной вселенной.

До вечера мы общались не переставая на самые разные темы.

Он в основном рассказывал о порядках в лагере, о внутренних правилах, гласных и негласных.

Для меня это были истории из какого-то другого, фантастического мира. С удивлением я слушала о каких-то ворах и бродягах. Я думала, это все осталось в 90-х годах, и мне было непонятно, как все это может существовать в 2022 году. Было странно узнать, что существует целый пласт людей, для которых слово этих людей из криминальных хроник 1996 года имеет какой-то вес и ценность, что существует и исполняется установленный ими порядок, а внутри лагеря есть целая иерархия, вертикаль каких-то ставленников этих фигур, контролирующих тайную, теневую жизнь колонии.

Впрочем, была ли она тайной и теневой?

На эти темы муж особо не распространялся, но по каким-то намекам и недосказанностям у меня сложилось впечатление, что и эта воровская вертикаль, и официальная администрация представляют собой две ветви одной и той же власти и очень неплохо, конструктивно сотрудничают и ладят между собой.

«Швейка» работала бесперебойно в две смены. Заказы шли потоком, администрация их принимала, а блаткомитет следил за тем, чтобы основная масса заключенных – «мужиков» – выполняла производственный план.

В обмен «масса» имела какие-то поблажки, пользовалась вещами, на которые администрация закрывала глаза.

Общеизвестно, что осужденным в ИК нельзя пользоваться телефонами, но телефоны были, муж регулярно звонил мне по вотсапу. Если бы администрация поставила своей целью «выкосить» все эти трубки, то в маленьком лагере это было бы несложно сделать. Но этого не происходило, и это было частью какой-то негласной договоренности между легальной и теневой властью в колонии.

Ставкой во всем этом была бесперебойная работа швейного производства, каторжный труд заключенных, 12-часовый рабочий день с редкими произвольными выходными, иногда раз или два в месяц.

При всем этом в лагере царил достаточно строгий порядок в части соблюдения уголовных понятий. Не допускались драки, конфликтные ситуации разбирались блаткомитетом с гораздо более высокой степенью объективности, нежели судами общей юрисдикции на воле, жестоко пресекалось воровство.

Со стороны администрации требования к осужденным были минимальными.

Чтобы попасть в штрафной изолятор, нужно было действительно сильно набедокурить. Акты за нарушение правил внутреннего распорядка выписывались, но не нужно было прилагать особых усилий, чтобы этого избежать.

Подъем по расписанию, выход на зарядку, столовая, выход на работу, минимизация перемещений по лагерю – вот, собственно, основной список требований администрации.

Выполнять это, по словам мужа, было вполне посильно и «ненапряжно».

В колонии он решил проводить четко сбалансированную политику равноудаления как от блатных, так и от администрации.

«Я простой трудяга со швейки», – охарактеризовал он свой статус.

Ни в какие тюремные иерархические круги он не стремился, но и от администрации, от разного рода должностей сторонился. Исправно отчислял на «колхоз» и куда-то «под крышу».

Что значит «под крышу», я до сих пор не понимаю, но вряд ли это как-то связано с ласточками и воробьями.

Глава XII

Дом и бизнес

С 2013 года мой бизнес – школа танцев и фитнеса.

После того как посадили мужа, этот бизнес стал единственным кормильцем нас всех. С него я обеспечивала семью, выплачивала кредиты, содержала детей, которые в этом же году окончили школу и поступили: один после девятого класса в колледж, а другой – в университет.

Благодаря друзьям мужа я практически не тратила семейные деньги на передачи. Так, иногда закидывала ему на сигареты. Но большую часть собирали друзья.

Мы завели специальный чат поддержки в одном из мессенджеров, и, отправляясь на свидание или готовя посылку, я делала соответствующее оповещение. Буквально за пару часов необходимые деньги собирались.