Темная вода. Сборник

Плакать сил не было. Всё уже было давно выплакано. Теперь была лишь странная темнота, в которую периодически сваливались новые проблемы и беды. Будь то отсутствие денег, новые счета за лечение, или же расходы на школу, тянуть которую с каждым годом становилось всё труднее.

И всё же… Всё же она была рада. Несмотря ни на что, она была рада. Рада этой небольшой искре счастья, пусть ничтожной, но всё же возникающей тут, когда она приходила к нему. Она положила руку и нежно погладила его по лицу, медленно поднявшись ладонью до кучерявых волос, привычно успевших сменить запах шампуня на нечто куда более неприятное.

Неужели она заслужила это? Неужели так действительно надо? Разве она сделала так много зла, что теперь вынуждена так страдать. Или, быть может, во всем виновата Оля, которая вместе с ней научилась экономить буквально на всем. За что? Почему? В чем её вина? Впрочем, эти вопросы она уже задавала. И не раз. Так что глупо пробовать это делать снова. Пусть и очень хочется.

Она отдернула руку. Нет, она пришла не для этого. Она лишь хотела попрощаться. Увидеть его перед тем, как пациента отключат от аппарата жизнеобеспечения, позволив их семье вздохнуть спокойно, без этих огромных медицинских счетов.

А потом, когда она вырастит дочь, она ответит за свой поступок. И пусть уже Оля тогда решает, как ей вести себя с матерью. Но для начала она должна её вырастить. А не продавать последнее из квартиры, в которой и так почти ничего не осталось.

– Прости. Прости меня, прости меня, пожалуйста, ? вдруг внезапно заплакала она. ? Прости меня, Андрей! Я не знаю, я билась, я билась до конца. Прости меня. Я отдала все. Правда. Я продала все. Даже мать перестала меня понимать. Только Оля. Она лишь ничего не говорит. Пусть и выглядит жалкой оборванкой. Но я не могу так больше. Я не могу смотреть на нашу дочь, ведь она словно нищенка.

Жанни вытерла слезы. Это было даже удивительно. Казалось, она давно разучилась плакать. А затем она почувствовала руку Анатолия Петровича, привычно выдернувшего её из этого состояния. Посмотрев ему в глаза, она кивнула, устало прислонив голову к грязной обшарпанной стенке больницы.

Смерть

Оля бежала к нему. Маленькая, энергичная, такая красивая. Андрей развел руки, пытаясь её поймать, но, увы, поймать её было очень сложно. Это была самая настоящая кошка с неиссякаемым запасом энергии.

– Не поймаешь, не поймаешь! ? кричала она, заставляя маму улыбаться.

– А вот и поймаю! ? нарочито грубо закричал Андрей и побежал за ней. За маленькой девочкой, постепенно исчезающей в какой—то странной темноте, мрачно опустившейся на их город.

Цветочница

Тугой замок тяжело зашевелился и, поддаваясь отмычке, мягко повернулся. Доктор аккуратно потянул ручку. Вот и все. Теперь можно входить. Он еще раз огляделся. Вокруг никого не было. И это было хорошо. Профессионально. Он аккуратно прикрыл двери. Следовало быть очень осторожным. Звон посуды был едва различимым. Это было понятно, девушка не хотела будить своего любимого, который лежал в кровати, раскинув руки. Доктор вытащил скальпель и, мягко ступая по дешевому ковру, обошел спящего. Это был крупный мужчина с крепким подбородком и широкими мозолистыми руками, использующимися, по всей видимости, для тяжелого труда. Доктор положил руку ему на рот, а второй быстро провел скальпелем по горлу. Все было сделано быстро и четко. Шум был ни к чему. Ведь этот мужчина не был главным блюдом. Проснувшись, он захрипел. Но смертельная рана быстро сделала его податливым и послушным, не способным оказать какое—либо сопротивление. Доктор прислушался. Нет. Шум, доносившийся с кухни, не стих. Наоборот, он только набирал обороты. Увлекшись приготовлением еды, девушка забыла о тишине.

Запах. Исключительный запах домашней пищи. Он всегда отличался от ресторанного, где нанятые люди готовили хорошо, но без души. Доктор вытер скальпель о простынь. Чистота. Она ? залог успеха, как и время ? залог жизни.

Встав у дверного проема, доктор смог отчетливо разглядеть весь весьма небогатый рацион этой бедной семьи. Бобы, листья салата и, кажется, пиво, запах которого он так и не смог точно уловить. Да, они были бедны и счастливы. Но это пока. До этой минуты. Или часа. Лучше, наверное, сказать ? вечера.

Он почувствовал волнение. Мягкое, нежное, возбуждающее, сводящее с ума и раздвигающее пальцы в страстном дрожании. Боже, боже, неужели он почувствует это снова?! Он обернулся и посмотрел на окровавленного мужчину, кровь которого все больше и больше пропитывала дешевые простыни. Нет. Этот рабочий никогда не смог бы подарить ему столь сильные эмоции.

Доктор прислушался. Неужели? Неужели она еще и поет? Этот нежный, дивный человеческий продукт, несомненно, заслуживает его трепетного внимания. Он аккуратно заглянул за угол. Все, как тогда в магазине. Утонченность, хрупкость, грация.

Доктор вышел из укрытия и тихо подошел к ней сзади. Запах волос, насквозь пропахший цветами, будоражил. Пропитывал. Заводил. Он обхватил её за талию и, пережав рукой рот, потащил в комнату. Сопротивление. Толчки. Судорожный ужас. Как же это приятно. Он с силой сжал ее. Да. Только так можно получить покой.

А потом, потом они остались наедине или, правильней сказать, едины. Он всадил ей скальпель. Сильно, порывисто, страстно. Увлажнив её среди этого мрачного существования нищеты и неприкрытого невежественного бытия липкой кровью. Там, где бедность перестает быть пороком, а дешевая еда ? кощунством.

– Мы так похожи, мы так похожи с тобой, ? сказал он, мягко касаясь ее бледного лица и аккуратно убирая прядь слипшихся от крови волос. Девочка была на последнем издыхании. Можно сказать, уже почти у самых врат в Поднебесную. Он снова заботливо вытер нож об аккуратно припасенную тряпочку. Чистота должна быть во всем. И так постоянно.

В этот раз он оказался бесподобен, убив сразу двоих и почти себя не обнаружив. Уроки работы с замками не прошли даром. Он снова посмотрел на нее. Кровь выходила быстро. Рана, которую он нанес, получилась чуть—чуть шире, чем он ожидал. Примерно сантиметра на полтора.

– Тише, тише. Чуть тише, ? заметил он, чувствуя ее резкие вдохи. ? Это бессмысленно. Дыши медленней.

– За что? ? тихо спросила цветочница, сглотнув кровь.

– Неужели ты не понимаешь? ? сказал он и обвел рукой комнату. ? Я же сказал, мы похожи. Но только ты убиваешь цветы, а я ? людей. Наша разница в жертвах. В жертвах, моя дорогая. А в остальном мы похожи, мы оба наслаждаемся агонией наших жертв, убивая их в пик расцвета. Мы ? убийцы. Я ? твой, ты ? цветов. Мы беспощадные машины этого города.

Она хотела сказать что—то еще. Но он прикрыл ей рот своей ладонью и нанес очередную рану чуть ниже ребра. Девушка вздрогнула и обмякла. Теперь жизнь навсегда покинула ее. Доктор поднялся и вытер пот. В эти сладостные мгновения он потел обильнее всего, покрываясь неприятным мужским запахом.

Он подошел к окну и посмотрел на город. Дождливый, черный, мрачный, он был, как всегда, прекрасен. Такой, какой и должен существовать для страшных убийц. Убийц всего живого. Таких, как эта цветочница. Или какой—нибудь повар, убивающий отчаянно барахтающуюся рыбу. Он повернулся и посмотрел на бледную девушку. Жаль, очень жаль, что такая прекрасная, элегантная и будоражащая девочка занималась таким пагубным делом.

Часы

Мистер, Джек, аккуратен во всем. Он изящно завязывает галстук, аккуратно подцепляет запонки. На белой идеально выглаженной рубашке, нет ни одной складки, которая могла бы испортить настроение мистеру Джеку. А потому он спокойно, садиться и изящно отрезав кусок отбивной, начинает завтракать мясом.

Мистер Джек успешен. Да он начинал как обычный продавец квартир, но теперь, он возглавляет весь отдел продаж у строительного холдинга, а его кабриолет, светиться от ярких солнечных лучей за окном.

Он смотрит на часы. Ещё шесть. Точнее ровно шесть часов утра. Он может позволить, немного задержаться, выехав ровно в шесть сорок пять. Успев до пробок и приехав ровно к семи тридцати, скинув паковщику привычные десять долларов.

Работа. Она приносит ему удовольствие. Привычно работая по десять, двенадцать часов, он полностью погружен в цифры, отчеты. Он может делать по несколько дел одновременно. И очень часто, очень часто сохраняет такой ритм до позднего вечера. И это нормально. Поэтому нет ничего удивительного, что он требует этого и от своих сотрудников.

Зачем нужен работник, если он не метит на твое место? Что тогда с него можно взять? Ничего, ровным счетом ничего. Это бесполезный продукт. Абсолютный ноль. А потому таких мистер Джек не держит. Просто не нужны.

Мягко нажав на кнопку, машину начинает переполнять музыка. Кожаный салон, издает уже привычный аромат дорогой кожи, кондиционер отфильтровывает неприятный запах улицы. Мотор, он выдает по максимому, вырывает мистера Джека вперед. И поэтому он всегда успешен, даже в пути. Ах да, внешний вид, этой спортивной модели, так же безупречен.

В офисе, его привычно встречает молодая секретарша, с удивительным сосредоточием нескольких параметров красоты в одном человеке. Будь то формы тела, черты лица, или даже звук голоса, который вполне бы подошел и для карьеры певицы. Внешне в ней совершенно все. И да, она немного умна. Мистер Джек, вежливо берет чашку с кофе. Он никогда не грубит своей помощнице, это не в его стиле.

– Лесли, мне набери, Хадсону, пусть приготовит отчет на сегодня, скоро квартальные премии, нужно быть готовым.

– Да. Конечно.

И вот она уходит, виляя своим безупречными задом. А он у неё, действительно безупречный. Приятное дополнение к кофе, который она безупречно варит, ещё одна, кстати, бонусная фишка, у этого секретаря. Третьего за этот год.

Мистер Джек смотрит на часы. Уже 10. Он собирает команду. Надо подтянуть штаны, иначе всё пойдет прахом. По идее это надо делать даже не один раз, а два или три в день, но пока хватит и такого ритма. Пока, его любимчики справляться. Иногда даже заслуживая похвалы.

День. Он идет привычно. Большие окна, показывают всю его жизнь во всей красе, снизу разбавляя суетящимся городом, а сверху грязными городскими тучами. Без прикрас, всё на живую. Честно, и неопрятно. К сожалению конечно. Так как опрятность, крайне полезное умение. Как например у него.

Двенадцать. Время легкого ланча. А ещё книги. Искусство войны. Мистер Джек, постоянно читает его в офисе. Перечитывает если быть вернее. Умных людей родилось достаточно мало, но хорошо, что многие из них умели писать и вот, памятные мемуары, дают ему преимущество в конкурентной борьбе.

Он снова смотрит на часы. Три часа. Время летит быстро. Много дел, много работы. Постоянная переписка в ватс ап. Это уже стало так обыденно, что он даже перестает замечать все эти сообщения, падающие для кого—то с пугающей скоростью. Но стоит тут отметить, перестает замечать, но не забывает отвечать и давать инструкции. Просто масса, уже не так давит на его работоспособность. И параллельно, он успевает делать свои текущие дела.

Он берет трубку и звонит домой. Там идет вовсю уборка. Так как он платит неплохие деньги клинингу, который в его отсутствие драит его квартиру. Лучше так, чем видеть собственные недоделки в плане пыли.

Девять. Девять вечера. Ещё можно посидеть часа два или даже три, чтобы отработать привычно больше чем надо. Но посмотрев на часы, он едет домой. Он хочет выспаться, ведь завтра сложный день и время отчетов. Теперь уже его и перед куда большим начальством.

Он входит в идеально убранную квартиру, где нет ничего, что можно назвать грязью, пылью, беспорядком. Он раздевается, принимает душ, и привычным жестом снимает часы. Теперь он может уснуть, ещё один день прошёл, в этом четком мире. Надо спать.

Наступает тишина. Тяжелая, привычная. Той, которой раньше не было, когда у него была семья, а на подаренных женой часах не было разбитого стекла. Когда он ещё не обжег руки, ломаясь в закрытую дверь, когда живьем горели его дети. Когда ещё не остановилась его счастливая жизнь, на привычном маленьком циферблате, подаренных наручных часов.

Спустя несколько Мистер Джек проснулся и привычно одел мягкую, белоснежную рубашку. Мистер Джек аккуратен во всем. Он старается быть исполнительным, четким и никогда не выглядит плохо. Он в деле. Разве что, иногда, может позволить себе взять один, или два выходных в месяц. Но и то крайне редко.

Он смотрит на разбитые часы, да. Семь. Семь. Утра. Время начинать новый день.

Черно—белая мелодрама

– Она не шумела, ? вот первое, что я смог сказать полицейскому, когда он постучался в мою дверь и спросил про мою соседку. И знаете, ведь соврал! Потому что она была единственной, кто создавал шум на моей площадке.

Старая, вечно красная, разбитая, мрачная, она ненавидела всех. Ненавидела и презирала, являясь при этом чем—то средним между бомжом и алкашом. А ещё этот запах. Он был просто отвратителен. Наверное, так смердят дохлые собаки, которых я, слава богу, не встречал.