Разбитая наковальня
– Даже не думай!
Мастерица колодой вековой размахнулась – и как вдарила по гвоздю! Весь дом скрипом охнул, где-то попадал инструмент кузнечный, Хиду за грудь взялся в ужасе и чуть не рухнул со скамьи.
– Что ж ты делаешь, окаянная?
Игна подняла колоду, шляпку гвоздя в древесине утопленную показала и улыбнулась:
– Заданьице твоё оказалось простым. Ты ждал моего испуга? Споров? Я – Стук, и пришла я сюда затем, чтобы выполнить задание поважнее и пострашнее. Скоро демоны вновь явятся, и человечество должно быть к этому готово.
– Это громкие слова, Игна.
– Мне поведали об их возвращении твари могущественные. Моя тень осталась багряной после встречи с ними.
Взглянул впервые на тень мастерицыну Хиду – и помянул дурным словом всех, на ком мир грешной стоит. С неким сожалением посмотрел он на проклятую девушку.
– Не захочешь учить меня – и я уйду, – продолжила она, не ища к себе чужой жалости, – тогда на твоей совести будет моя неудача. Я готова не спать, не есть – лишь учиться. Пусть глупее иль грубее я сестёр своих, подвести их и всё человечество не могу. Империю вашу протопчу от края до края, откланяюсь всем Высоким Домам, но домой в Киррик без знания не вернусь.
Хиду не спешил отвечать, а лишь ногу деревянную на место поставил, встал со скамьи и захромал к горну. Из кармана бросил он на угли щепотку чего-то, что могло напомнить Игне костную муку. Пламя едва затухло, а после разгорелось светом чужим: всеми красками переливались его языки, сияли, как драгоценные камни. Достал мастер из-под груды пластин и лезвий прутик металлический, кинул посредь огня и удалился к шкафу. «Не фокусом же удивить меня хочет?» – спросила у себя мастерица. Хиду захлопал дверцами и выдвижными ящиками в поисках невесть чего.
– Не спеши отправляться к Высоким Домам, Игна, – произнёс Хиду. – Там тебя некому будет учить. Позор висит над золотыми крышами, две сотни лет одиннадцать семей боятся гнева своих предков… Что ты знаешь о металле искр? – резко его тон стал живее.
– О Драконьей Гибели говоришь?
– Какое мерзкое вы дали ему название! – с отвращением бросил Хиду. – Не металл драконов убил, а проклятые боги, что его наслали. Помни об этом, пока находишься здесь, и зови этот металл «железом духа».
– Хорошо.
– Ты не ответила на мой вопрос, – напомнил кузнец.
– Железо духа используют, чтобы магию испускать. Свою волю диктовать языком междумировым. Это всё, что я знаю: магия мне чужда и не ясна.
– Но даже ты, колдунство не использующая, можешь провести чувство чрез такое железо. Попробуй.
Протянул мастер металлический шарик. Одного его отблеска хватило, чтоб признать в нём колдуново железо. Взвесила девушка сферу в руке, поглядела на неё со всех гладких сторон и попробовала направить вовнутрь что-то простое, понятное. Тоска по дому, вырвавшись с её пальцев, заискрилась по шарику, будто искала себе дорогу, а затем укусила Игну за палец, с болью растворившись в её теле.
– Коль знала бы ты наречие демоново, прозванное «словами зла» не просто так, то смогла бы приказать этому чувству воспламениться иль обратиться в ядовитую желчь. Тот, кто принёс вам, жителям Севера, знание о магии, – настоящий подонок… Но истинная сила заклинания не в словах гадких лежит, а в той самой стихии, что идёт от твоей души. Понимаешь?
– Едва ли, – честно призналась Игна.
– Гинн последовал племенным обычаям старых народов. Те ещё тысячи лет назад знали, какой силой обладает истинный владыка этого и всяких иных миров – человек.
Кузнец вернул себе сферу. Он сжал её меж пальцев, пустил по ней что-то глубокое, личное, будь то горечь утраты, затаённая обида иль полузабытое счастье.
– Север извратил понятие той силы, коей владеет человечество. Намешал в ней такой дряни, что извращает и разум, и душу. Узри, Игна, что есть сила человека!
Сжав в кулаке сферу, второй рукой он схватился за раскалённый прут, даже бровью не поведя. Металл сиял, как золото закатного неба, и вовсе не знал никаких пределов. «Прут тоже из колдунова железа, но он смог раскалить его!» – поняла Игна по чудному свету металла. Мастер занёс кулак над заготовкой…
И вдарил по ней с такой скоростью, с такой частотой, что вскоре прут стал обращаться в полосу. Свет молний тянулся по мышцам под кожей, сковывал костяшки пальцев, что с каждым ударом будто вбирали в себя тепло колдунова железа. «Ему не должно хватить веса, силы…» – думала Игна, неспособная даже моргнуть в присутствии столь чудесной техники. Прошёлся мастер по пруту от края до края, сотрясая наковальню свою, а после металлический лист получившийся в воду опустил и там держал, покуда не ушла температура.
– Теперь его возьми! Сломать попробуй! – велел Хиду.
Но полоса в могучих руках Игны лишь чуть гнулась, как велено добротному мечу. «Совсем не то, что знахаря гвоздь!» – девушку осенило. Её глаза вздрогнули слезами искреннего восторга. Не знала дочь Регола, что в руке обычной могло уместиться столько скорости и мощи!
– Так на самом деле куётся колдуново железо, Игна Стук! Так ковал Гинн, так ковали мои предки, так кую я! И так будешь ковать и ты, дылда из-за пустыни!
– Да! Да! Да! – счастливо она закричала. – Вот это сила! Вот оно – великое знание!
– Но сначала… – он снова поморщился. – Иди умойся.
ИГНА: часть вторая
– Дылда! – рявкнул мастер своей ученице. – Ещё жару добавь!
– Не командуй! – ответила Игна, руками вцепившись в меха. – Но жару всё равно добавлю!
Работали кузнецы Севера и Востока, в фартуках тяжёлых и толстых, в масках, углём особым набитым, с сыродутной печью, бурлящей внутри металлами вместе с грязью и песком. Не впервой Игна за годы прошедшие бралась за такую работу, но каждый раз в ней пробуждалось невероятное рвение, как будто всё было в новинку. Громоздкостью своей, как гроб для великана, вмещать в себе печь должна металла столько, что хватило бы на армию. Но земля близ границы с пустыней была скупа своими недрами и железа давала с большой неохотой. Копали и били рабочие твердь имперскую, чтоб оставался у деревень металл, в коем необходимость всегда оставалась.
Хиду уже даже ногой деревянной чуял жар невероятный. Потирая лоб мокрой тряпкой, он всё считал мгновения, чтоб железо не попортить. Игна же чуть ли не посредь огня стояла, времени не наблюдала вовсе: лишь по печи постукивала тут и там прутом калёным, будто ответа от металла ожидая.
– Хорошо! – крикнул Хиду. – Сейчас добавь пыли искрящейся! Руками только не лезь!
– Это шутка такая иль след старости на уме твоём? – спросила Игна, едва себя слыша. – Можешь не отвечать!
Хватом длинным подхватила Игна горшок со смесью особой, над печью выставила и сразу всё его содержимое в бурлящий металл пустила, дыхание задержав. Искры полетели туда-сюда, беззлобные и пустые.
– Сейчас крышка будет!
Взялся Хиду за канат, что хитрой сетью над гробом-горном держал массивную плиту, от стойки отвязал и начал медленно её спускать. Заскрипели верёвки по шкивам, отрывками поползла вниз крышка. Ухватился Хиду неудачно, вся конструкция его за руку дёрнула, так что чуть кузнец от пола не оторвался. Игна тотчас канат за хвост поймала и до конца дело довела, не оставив учителю ни единого унизительного словца или хотя бы взгляда. Покончив с плитой, мастерица смахнула пот со лба.
– Теперь пусть огонёк задохнётся, а мы пообедаем, – решила за обоих девушка.
– Исключено. Ждём, как жар спадёт, и сразу железо на волю: пусть подышит заместо огня.
Игна кивнула неохотно: мериться опытом казалось дурной затеей.
– Согласна. Но угощаешь сегодня ты, мастер, – беззлобно улыбнулась девушка.
Мастер свёл брови, но сразу после чуть кивнул. Игна оказалась ему во всех делах кузнечных помощницей добросовестной, и в работе была она чуть ли не усидчивей, чем в учёбе. Когда уж силы мастера не хватало, являлась тотчас огневолосая скала, только пальцы разминала – и сразу за дело. Где заточить, где перековать, где разобрать и собрать снова, а коль работы в кузне не было, то к деревенским на помощь шла: поленьев для старухи поколоть, детвору отцовской сказкой увлечь, крышу прохудившуюся подлатать, да так, чтоб не свалиться. С Реголом Хиду знаком был лишь по Игниным рассказам, но при всяком случае в мыслях с глубокой благодарностью к нему обращался: «Хорошего мастера воспитал, мужик, всех наших дел наследница». Едва ли Хиду способен был похвалить кого-то вслух: злополучная гордыня с годами только укоренилась в грубом кузнеце, повязав язык.
Как поутихла печь, оставив одно тихое бормотание, в дверь мастерской постучали.
– Стой снаружи, Бузула! А то сваришься! – рявкнул Хиду скорее кривому косяку, нежели чем охотнику, затем с рожей довольной и хитрой к мастерице повернулся. – Слышишь, Игна: друг твой притопал!.. – заговорщически прошептал он.
Игна не слышала и не слушала: пыталась руку на гроб горячий возложить иль на расстоянии удержать. Почувствовать она хотела вновь, как раскалённый металл на пальцах оживает. Страшную привычку заработала дочь Регола, Гинновому искусству обучаясь, и за годы жизни здесь несколько ожогов успела получить. Чему рада была мастерица, так это возросшей к высоким температурам устойчивости: не боялась она более ни жестоких солнц, ни жара кузни. То был след техники древней, что на себе и Хиду носил.
– Может, возьмём чего скуём сразу? Уж руки чешутся…
– Свой инструмент тебе не дам: бери только тот, что на полках стоит.
– Хиду, жадности твоей не видно края, – мастерица скрестила руки.
– То не жадность, а здравый смысл, – скоро поправил её старик. – Кто мне молот давеча попортил?
– Он был попорчен в тот момент, как ты его сковал!
Инструмент из Драконьей Гибели стоил десятка простых молотков да клещей. Хранились в шкафу они от чужих взглядов поодаль, и работать над всяким другим металлом предпочитал Хиду только ими, остальные держа вида ради и отвода любопытных глаз для. Молоты такие, что в руках правильных были то тяжелы, то легки, то грубы, то нежны, давали простор работ невероятный. Коль не владел кузнец какой мастерством Гинна, то даже железо искр таким орудием мог бы подчинить. Любой боёк следы пальцев Хиду на себе держал, как глиняная скульптура. С недавних пор остался на инструменте след и Игны.
Постояв ещё какое-то время, кузнецы кивнули друг другу: пора гроб металла бить-разбивать! Подтянули крышку к потолку мастера, привязали в несколько узлов, чтоб кому голову не проломить. Нутро печи ещё жаром дышало, но куда скромней. Даже взглянуть на него можно было, коль бровей не жалко. Взялась Игна за грубый молот, размахнулась хорошенько, удар нанесла по самому ребру и кружево трещин в глине сплела. «Больше бить нельзя – плюнет жаром гадина», – остановилась Игна и инструмент отложила в угол. Как начала осыпаться печка, так вспомнила Игна, сколько часов ушло на то, чтоб её слепить, и сколько дней после, чтоб в солнечных лучах застыла.
– Вот не жалко тебе столько глины изводить? – спросила она интереса ради.
– А это много? – удивился Хиду. – «Империя стоит на глине и драконьих костях», дылда, – тут же припомнил он старую поговорку. – Только почему-то первое гораздо дешевле, чем второе…
Глина осыпалась, а меж осколков показался, ещё накалом светясь, металл. То было железо, выплавленное из жадной земли, на первый взгляд чистое и добротное – хоть сейчас же куй из него мечи-топоры.
– Выглядит отменно! – довольно произнесла Игна.
– Поди не слопай, дылда. Увы, но достойного материала здесь мало. – Хиду тяжело вздохнул. – Мы выжгли всё лишнее, но хорошего железа на краю империи не водится. Хуже, наверное, только на островах…
– А где же тогда у вас водится хорошее железо?
– В глубинах империи. – Мастер кивнул в сторону, будто показывая дорогу прямо до златой столицы. – В шахтах сидит, средь грубых пород прячется, кирку добротную по себе ждёт.
– А колдуново железо?
– А это, как я уже тебе говорил, тайна даже для меня. Мне обрезков его от отца досталось, часть я выкупил у караванщиков…
– …Или выиграл в лон у бродячего знахаря… – тут же добавила Игна.
– Припоминаешь так, будто мне за это должно быть стыдно! – Он сплюнул, вспоминая вкус дрянной выпивки из Королевства. – Дальше помнишь, что делать?
– «Выбери только то, что нужно. Самое лучшее. Средь дряни вытяни кусок, что станет разить наповал. И ещё один. Смешай слоями плотными, друг за другом, вновь и вновь, пока они не станут едины, как волны в океане», – повторила урок Хиду мастерица слово в слово. – Всё ещё сомневаешься в памяти моей, старик? Иль сам забыл?
– Ай, я проголодался. – Хиду махнул рукой и на ученицу свою, и на свежее железо. – Пойдём поедим. Бузула дождался, – направился Хиду, чуть хромая, к двери.
– Только заплати ему.
– Так если денег не берёт воздыхатель твой? – поинтересовался Хиду, не сдерживая улыбки.
– Не воздыхатель, это раз. Деньги возьмёт, если ты ему их дашь, это два.
– Хорошо-хорошо…
Бузула дожидался мастеров, усевшись на сухой траве напротив входа. Время было ближе к вечеру, и охотник, что добычу уже продать успел, совсем без сил остался. Сума наплечная набита плотно, в руках – свежий кусок мяса в пергаменте, как знак мастерства и щедрости. «Лучший нам оставил, во даёт», – улыбнулась Игна.
– Ну, здравствуй, Бузула! – крепко поприветствовала дочь Регола вытянувшегося товарища. – Как дела твои?
– Здравствуйте, мастера. – Он поклонился. – Не так хорошо, как бы хотелось: зверь из леса куда-то подевался сегодня. Кажись, к грозе лютой иль чего страшней.
– Да будет тебе! – Игна кивнула чистому небу, подняв глаза. – Ни тучки нет, для доброй встречи самое то! А мы вот железа наделали, поутру за работу сядем.
– …Иль не поутру, у меня спина вся ноет, – произнёс Хиду, приняв мяса кусок. – Я в дом вернусь за чайником. Всё там же, на опушке, верно?
– Да, старик. И деньгу не забудь!
– Да будет, Игна… – тихо сказал Бузула.
– Вовсе нет: разбаловали мы скрягу! Хиду, расплатись, или я сама в карман тебе полезу!
– Добро, добро, – отмахнулся кузнец и удалился в мастерскую.
Двое шли к заветному месту, обсуждая всякие бытовые пустяки. Хоть раз в неделю троица давно знакомая собиралась за деревней, близ самого леса: и пение птиц услышать, и вести обсудить, и посмеяться громко, и даже историю страшную прошептать, тенью играя. Много таких вечеров прошло, много озвучено историй при пламени языках. О войнах, о династиях, об Одиннадцати Домах, об императоре, что от Смерти прячется за драконьими костями. Хиду знавал о мире больше, чем следовало бы, и молодёжь просвещал очень осторожно.
– А сёстры твои, думаешь, чем сейчас заняты? – поинтересовался охотник. – Прости, если…
– Всё хорошо, – беззлобно перебила Игна. – Да знаю я наверняка: Ленна небось из книжек не вылазит, а Зань – если не дурью мается – с металлом возится, да всё равно дурачится. Она совсем не глупа, но иногда уж сильно злится, коль чего не выходит, и совсем отказывается думать. Но без неё совсем не так металл куётся! – Она засмеялась, вспоминая младшую свою.
– Хотел бы я взглянуть на вашу совместную работу! – произнёс Бузула.
– И взглянешь обязательно, – слова её были честны. – Как с делом одним разберёмся по моём возвращении, найду способ тебя уведомить. Дом Стуков всегда рад гостям. Дам лишь совет: с караванами худыми не ходи, а то сам знаешь… – скорая улыбка на её лице чуть отразила внутреннюю горечь.
– Спасибо. – Бузула чуть покраснел: редко охотника звали в чужой дом. – Скажи, Игна…
– Да?
– Ты скучаешь по своей семье?
Игна Стук задумалась крепко. В работе нелёгкой мысль тяжёлая не приходит, унынию нет места средь труда и знания. Пыталась передать весточку дочь отцу, да тщетно было: караваны ходили мимо деревни редко, и путь их совсем не мимо Киррика лежал. Ложные Короны из последних сил тряслись, не брезгуя торговцев грабежами.
– Скучаю, конечно… – призналась мастерица. – Но я знаю, что с ними всё в порядке.
– Это вас так сильно связывает проклятие? – он указал на алую тень.
– Что? – девушка сначала не поняла вопроса. – Нет! Эта штука только плетётся за мной, как и положено тени. Зань и Ленна – мои родные сёстры. В них я уверена, как в себе. Мы трое очень похожи не только лицом, знаешь ли.
– Верю, – кивнул Бузула.
– Мы – род Стук, дети своих отца и матери. Но не кровью мы сильны. В нас силён дух, хоть и в каждой он говорит иначе. Средней достался острый ум, поместивший в себя все тайны нашего ремесла, младшей – столь тонкое чувство, что ей даже на металл не надо смотреть, а вот мне – лишь грубая сила. – Она подумала и быстро добавила: – Я не жалуюсь, между прочим. Так что раз я до сих пор жива и невредима, то и сестрички мои – тем более. Быть может, и домой они уже вернулись…
– А отец?
– Отец ждёт нас, – искренней тоскою вздрогнул голос Игны. – Я знаю, как тяжело он вздыхает по вечерам, как мокры глаза под седыми бровями. Но он ждёт и, поверь мне, дождётся.
– Снова верю, – чуть улыбнулся Бузула уголками губ.
Достигнув места, быстро развели товарищи костёр. Пока грыз огонь угли да сухие ветки, двое ковёр достали, расстелили по траве, уселись и принялись Хиду ждать, прислушиваясь к лесу. Научил охотник кузнеца ловить кратчайшие звуки, что нёс ветер, и тут же читать, как книгу: где хищник ступит, где птенец матерь свою приветствует, где роются букашки.
– Что до уха твоего доходит? – поинтересовался Бузула.
Совсем освободилась мастерица от раздумий разных. Дыханье держала ровное, пальцами земли коснулась, чтоб дрожание её не упустить.
– Я речку слышу, – прошептала Игна, – недалеко, совсем близко, мы там бывали. Шана, – так звали угрюмого рыболова, – держит удочку, что-то насвистывает, рыбу пугает. На юг от него идут, чуть пьяные, Галау с Луху.
– Всё шляются братья-бездельники! – возмутился Бузула.
– Не говори так: они работящие, хоть и не без норова.
– Хорошо. А дальше?
– Совсем чаща, туда ходил бы только ты, и то днём. Стена деревьев, листья покидают родные ветви, чувствуя приближение осени. Кто-то тушит костёр и скрывается под вуалью скорой ночи. Дикий зверь – большой, свирепый – прячется под сырым камнем, готовится к голодному сну. Птица всякая не поёт. Слушает меня в ответ.
– Что может она слышать в своих владениях?
– Хищника? Другого охотника? – предположила Игна.
– Но хищник прячется, а на охоту даже я под вечер бы не вышел. Что ещё ты слышишь?
Она повернулась ухом к Валюдэ и вновь затаила дыхание.
– Хиду идёт: его протез скрипит по дороге, поднимая пыль, в чайничке вода ходит. В деревне…
– Нет-нет, в деревне одни лишь говоры да слухи, ты их слышишь каждый день. Лучше вернись к лесу.
– Хорошо, – она вновь повернулась к деревьям. – Шана подбирает сети, он явно недоволен уловом.
– Знакомо, – ухмыльнулся охотник.
– Но остальное… Всё рядом тихо стало.
Целиком затаился лес: ни писка, ни треска, ни шелеста. Даже ветер медленно утихал, успокаивая листья. Нет в мире такой силы, что способна природу напугать, но всё дикое и человеку неподвластное будто тоже прислушалось. Но к чему?
– Ну что, заждались? – вопрос Хиду был подобен раскату грома. Игна чуть дёрнулась.
Потёр руки Бузула, достал из наплечной сумки щедрое угощение: вяленое мясо в рисовых лепёшках, чуть сверху травами ароматными присыпанных, чтоб вкусу добавить да запах подчеркнуть. Хоть в кухари Бузула не годился, но стряпать чего вкусного и сытного всегда мог – таков удел охотника.
С едою и чаем приходит и пища для ума, а умным следует делиться. Смеху встала гора, тоски – лишь щепотка. Обсуждали трое товарищей и былое, и нынешнее. Коснулась неосторожно мастерица темы своего обучения и тут же обожглась.
– Скоро отправлю тебя домой, – не сменяя радостного тона, признался Хиду. – Ты, конечно, помощница хорошая и кузнец из тебя толковый, да только…
Игна, подняв брови, чуть подпрыгнула на месте. Такая новость ей была как молния посредь чистого неба.
– Неужто ты меня выгоняешь?! – выпалила она.
– Считай, как хочешь. – Веткой Хиду ковырял угольки. – Мне попросту нечему более тебя учить.
– Ни одного секрета не оставил? Ни одной тайны власти над металлом? – сощурилась мастерица, выглядывая тень лжи иль попуправды средь старческих морщин.
– Не глупи. Сколько ты здесь лет? Пять? Десять? Да я бы за такой срок и свинью к наковальне приучил! – Он рассмеялся. – А честным быть с тобою я решил, как только ты поленом тем мне чуть мастерскую не снесла!
Мастер улыбнулся ученице, но не получил хоть радостного взгляда в ответ. Лишь глубокая печаль тянулась в глазах зелёных. Бузула, что сидел рядом, совсем поник. «Это, должно быть, последний из наших вечеров», – подумали все трое.
– Прости, если что не так сказал, дылда, – вернулся Хиду к углям, – я, пока Лаи про караваны не узнает, совсем не хотел об этом говорить.
– …И просветить на месте, – тихо, с нотой обиды продолжила Игна. – Я поняла. Ты прав, старик, – меня семья ждёт. Просто за время здесь я…
– Давайте не сгущать, прошу! – приободрившись, перебил Бузула. – Пусть хоть это и будет наш последний выход, будет он лучше всякого прочего!.. – Он быстро поднял в памяти одно своё великое впечатление. – Покажите тот трюк, пожалуйста!
Хиду с Игной переглянулись.
– «Трюк»? – старый мастер приподнял бровь.
– Ну, магию!
– «Магию»?! – Поредевшие волосы Хиду встали дыбом. – Это – сила человечества, невежда ты пустоголовый! – не было в его словах ни презрения, ни злобы, а одно ликование.
– Покажем, мастер! – кивнула девушка.
Достал Хиду шарик металлический, как тот, что носила с собою Игна, в зубах зажал, пуская искорки. Уселись владыки Драконьей Гибели супротив друг друга, огня не боясь, руки чрез пламени языки вытянули. Хлопнули ладонями левыми, потом – правыми, сначала медленно, а после, чуть мощи пуская в мышцы и кости свои, наращивали темп. То, что случайному зрителю показалось бы неуместной детской забавой, было одной из лучших тренировок для оттачивания скорости движения и реакции. Гром вскипал меж ладоней, напоказ выставляя несравненную силу. То был звук далёкий, древний, как само знание о человечьей способности. Яркие вспышки друг за другом освещали последний вечер Игны Стук в деревне Валюдэ. Молодой охотник по окончании представления поднял аплодисменты.
– Потрясающе! – он весь сиял не хуже мастерских рук. – А меня научите?
Хиду рассмеялся громко и звонко, счастливо, как юноша от доброй вести.
– Нет, – ответил холодно мастер. – Ты работаешь клинком и луком, живёшь дураком, а иногда – убийцей. Такому я свое дело не доверю.
– Если бы он того бандита не убил, то меня бы здесь с вами не было! – вступилась мастерица.
– Послушай, Игна. Я Бузула ни в чём не обвиняю. Я знаю множество историй, где убийство было необходимо, и понимаю, что иногда отнять жизнь – это другую жизнь спасти…
– Но… – помогла Игна связать прописную истину и старческую чушь, что уже скопилась на языке мастера.
– …Но техника эта в руках гневных страшна и разрушительна, детвора.
Молодежь затихла в ожидании длинного урока нраву. Игна была готова показательно зевнуть, но в тишине момента не нашла. Хиду снисходительно посмотрел на двоих:
– Чего, ждали долгую лекцию? Шиш.
– Что в руках мастера – инструмент, то в руках воина – оружие, – крепкую мысль озвучила девушка.
– Редко да метко умные вещи говоришь! – похвалил наставник Игну. – Старайся делать так почаще: тебе к лицу.
Слух подвёл Игну: грохот стражничьих доспехов, тяжёлое дыхание под ними, топот крепких сапог, одна нога чуть хромала по старой ране. То был Луба, смахивающий пот со лба. Он замер перед тремя сидящими около костра, в глазах его крылся ужас.
– Прячьтесь по домам! – взревел он. – Один из Одиннадцати в деревне!
Лица кузнеца и охотника попортились глубоким испугом, будто хворь пришла в Валюдэ и начала губить и людей, и скот.
– Где он сейчас? – тихо спросил Хиду.
– Направился к дому старейшины.
– Проклятие, Луба, а почём ты здесь?!
– Игна, спрячь старика и сама укройся. – Бузула поднялся и оголил серпы свои. – Когда грянут выстрелы, не высовывайся.
– А в чём дело? – также вскочила Игна. – Явился какой гад – и что?
– Не просто гад – враг лютый, – прошипел старик.
«Я должна быть там», – решила пламенная дева.
– Я с вами пойду.
– Исключено! – возразил Бузула.
– Цыц! Это и мой дом. Я пойду с вами. Старик, – строго обратилась ученица к учителю, – в мастерской спрячься, звука не подавай.
Хиду, готовый что-то гадкое ответить, в глазах смягчился и тихо молвил:
– Только на рожон не лезь, дылда. Это тебе не бродяга полоумный или головорез пустынь… Прошу тебя, – добавил он голосом не учителя, а отца.