Разбитая наковальня

Мастерица уверенно кивнула и поспешила за Бузула и Луба. Пошли трое к дому старейшины шагом быстрым, но тихим, и путь некогда короткий будто вечность тянулся. Луба, доспех в дороге сбросив, в сторону свернул, клича братьев по оружию. Ещё шагов полсотня – и встали двое пред домом старейшины, полным звука и света. У самого входа толпились люди.

– Не делай резких движений, – велел Бузула шёпотом, дрожа, – если есть возможность, лучше дать ему уйти.

– Чего?! – возмутилась Игна, не превышая тон друга. – Уж струсил ты, Бузула? Почём врага нам отпускать?

– Потому что его не победить.

В оборванном заштопанном платье, повязанном по запястьям и голеням грязными бинтами, сидел за столом имперский воин, однако сложно было различить в нём красоты и достоинства верного клинка земель восточных. От дорогого пластинчатого доспеха остались случайные фрагменты, торчащие по разные стороны, как солома из пугала. Волосы взъерошенные, плешью побитые, присохли ко лбу и затылку серой грязью. Левой рукой он придерживал блюдце чая на самом острие когтей, а правой вцепился в рукоять клинка, спрятанного в побитые ножны. Воин повернул голову к двери, прошёлся взглядом сквозь столпившийся народ: в глазах тёмных царила смута. В каждой черте лица его сидела забытая красота и благородство: бритые наспех щёки глубоко впали под острыми скулами; некогда прямой нос смотрел ныне чуть вбок, как после давнего удара; аккуратные тонкие губы скрючились, обнажая пожелтевшие зубы в неясном оскале. Старая Лаи, что сидела напротив, тяжело вздохнула, вернув гостя к себе.

– Простите: не мог не одарить вниманием твоих подданных! – он оскалился, сощурившись. – Чай нынче так же хорош, старейшина. – Гость не сделал ни глотка и лишь водил носом над чайной гладью.

– Чего тебе нужно, Каруза? Провизии ли желаешь иль ночлега?

Каруза замотал головой резко, как марионетка в руках неумёхи.

– Нет-нет, спасибо. Нет ни голода во мне, ни слабости. Я лишь пришёл к тебе с вестью.

– Да? Какой же?

Гость медленно наклонился к старейшине и сказал тихо, но так, чтоб каждому было слышно:

– В деревне Гозо, что на востоке, я нашёл демонов. Не переживайте: они все пали от моего клинка. Я сразил их ради благополучия империи.

Старейшина взглянула за спину гостя. Глубокой скорбью она коснулась Игны, слёзы выступили у уголков прищуренных глаз, но быстро высохли в присутствии свечей.

– Страна запомнит ваши деяния! – сказала старуха, растягивая по лицу улыбку. – Вы славно сражаетесь.

Каруза вновь выпрямился, одним махом выпил чай и отставил пустую посуду.

– …И я должен предупредить, старейшина, что беда эта – лишь одна из дюжин. Я иду на запад и заглядываю в каждую деревню. Не видали ль в окрестностях одержимых?

– Нет, не видали, – громко ответила Лаи.

– Не приютили ли вы беженца из соседней деревни? Может, видели, как кто-то практикует колдовство?

– Нет и нет, славный воин! Такого я бы у себя не позволила.

Гость вновь оглянулся – и заметил Игну. Он едва поморщился, разглядев черты девушки из Королевства, поднялся и подошёл почти вплотную, еле ковыляя ногами. Мастерица даже не повела бровью, хоть и почуяла зловоние, исходящее из гнилого нутра Каруза.

– Кто тебя пустил, чужестранка? – спросил он громко.

– Меня спасли из рабства несколько лет назад, – ответила мастерица. – Поныне работаю здесь в кузне.

– Кузнец из-за пустыни, значит! – он искренне удивился. – Рабочие руки всегда кстати в столь непростое время, хоть и чужие. Как тебя зовут?

– Игна Стук.

– Игна, Игна, Игна… – повторял Каруза, будто что-то вспоминая. – Моё имя – Каруза дома Юл, я – один из без одного дюжины призванных лично советом. Знаешь, что это значит?

– Вы про «дюжину» или «совет»?

Каруза ответил страшным оскалом: такое движение в мимике служило ему улыбкой.

– Не занимать либо юмора, либо глупости. В обоих случаях тебе лучше следить за тем, что говоришь. Я – великий воин, несущий смерть каждому, кто свяжется с демоном иль их грязным наречием. Я и другие отпрыски одиннадцати Великих Домов были призваны для того, чтобы уберечь империю от скверны, несущейся с ваших земель, как чума.

Игна кивнула, хоть и не ясна ей оставалась воина суть: многое в его словах с истиной не сходилось. Движением незаметным она достала шарик из металла искр и в кулаке сжала.

– Тень твоя полна колдунства, – прошипел без капли гнева Каруза. – Страшное проклятие на тебе висит. Почто демоны тебя невзлюбили, чужестранка?

– За дело одно.

– Вот как! – искренне восхитился воин. – Славное было дело, раз тебя прокляли! Ничего-ничего, человеческий гнев есть лучшее оружие против тварей из-за горизонта. Однако, Игна, – губы его шевелились прям возле уха мастерицы, – неужели ты не видишь?..

– Что именно?

– Сколько в этом доме собралось тех, кто открыл своё сердце демонам! – воскликнул он, чуть отойдя.

Игна огляделась по сторонам и не увидела средь народа никого ни с рогами, ни с пламенем ледяным в глазах. Стоял тут Бузула, с воина взгляда не сводящий, рядом – крепкие братья-пахари Луху и Галау, что нередко работу тяжёлую в деревне с Игной разделяли. Спирту в них уже было ни капли: пришли они с вилами да топором, но смотрелись скорей потешно, чем угрожающе. За спинами троих, возле двери, стояли швея Мулой, у которой мастерица уроки брала, чтоб лучше с инструментом мелким управляться, и старик Бон, что детей деревенских грамоте учил. Слышала Игна, как самые непоседы босиком, даже траву не пугая, ходили вокруг дома и слушали каждое слово, что здесь звучало. Стража, шумной брони лишённая, но шорохом неслышным себя выдавшая, сидела под полом между свай. И только пересчитав всех, лишь каждому присутствующему, включая Лаи, в глаза взглянув, мастерица ужаснулась. «Убийца безумный пересёк порог, и всякого он здесь погубит, как тех, кого до этого встречал», – мысль сдавила девушке и голову, и горло. Каруза испуг сей поймал и страшно ему обрадовался.

– А гостья ваша меня поняла, – обратился он к присутствующим, – никому не хочется жить так близко к одержимым тварям! Ваш дух, старейшина, как и у былой рабыни, чист. А к остальным у меня вопросы… – немилостью заскрипела рукоять меча в хватке.

– Каруза, скажи мне, – молвила Лаи едва дрожащим голосом. – Сколько лет сейчас императору?

– Глупости спросите! Он не старше дочери моей: и пяти лет нету чаду святому.

«Две сотни лет правит император Гон. Страшное творится в голове Каруза», – лишь крепче убедилась Игна.

– А коль так молод он, то всяко совету слова поперёк не давал, не велел казнить за их проступки и преступления.

«Голов совет лишился, как явили Гон дурные вести», – вновь мастерица поняла.

– Следи за языком, старейшина. За такие слова его лишиться – дело плёвое…

– Прости, глупость по старости будто сама вышла. Сколько деревень пало от твоей руки?

– С полдесятка, как проснулся.

– Только отошёл от сна векового – и за меч взялся! Герой! – язвила неприкрыто Лаи. – Пощадил ли ты хоть кого, о великий воин?

– Нет! – тона старейшины не чуя, похвалился Каруза. – Грязь тянулась вдоль границы и кровью была смыта!

– И даже единое дитя не пощадил?.. – одним вопросом Лаи сковала всех присутствующих в лёд.

– Нет! – вновь воскликнул воин. – Я не дам ни единому отпрыску тварей из Загоризонта остаться средь живых!

– Поняла тебя, – старуха чуть отвернулась, прогоняя слёзы, – тогда позволь нам наградить тебя за труды.

Лаи стол отодвинула в сторонку и подозвала жестом Каруза к себе. Приблизившись, воин припал на одно колено и потупился в пол. Но что-то в преисполненном лике воина изменилось, едва он разглядел меж досок черноту ружейных дул.

Пороха вспышка, залп громкий – и невероятная сила, разносящая всё на своём пути, встретила Каруза! Несколько пуль коснулись его черепа, рёбер и колена, хотя воину хватило прыти чуть выйти из-под четырёх огней.

– Демонопоклонничьи ублюдки! – заревел он, придерживая раненую голову.

Воин выхватил клинок из ножен. Ядовитая стужа сгустила вечерний воздух, небо стало чернее угля, загубив звёзды, и будто луны отвернулись от деревни. Дырами ржавыми зияющий, зубами нечеловеческими погрызенный, грязным отблеском крови присохшей говорил клин за своего хозяина: «Я есть смерть сотен, и за сотней я ещё приду». Рассёк Каруза мечом своим пол под ногами, и багрянец просочился сквозь доски. Один лишь вскрик донёсся снизу: короткий, болезненный, отчаяния полный. Без сомнений, то был Луба.

Каруза, не сбавляя меча от осевшей крови, бросился на старейшину. Галау встал поперёк и попытался задеть воина вилами, но Каруза поделил пополам сначала инструмент, а после – и его обладателя. Брат покойного с воплем вогнал топор мечнику в плечо, за что тут же головы лишился. Игна, будто очнувшись, всю силу духа своего в ноги пустила и с места сорвалась.

– Бузула, всех вон! – рявкнула она.

«Коль меч этот поганый из железа колдунского сделан, то отбить я его смогу, – подумала девушка быстрее ветра, – а коль нет, то пущай помру здесь, но не сбегу».

Встала Игна меж воином и старухой, всем телом заступилась она, руки над головой скрестив и чуть наклонившись. Мощь сковала члены от локтей до самых кончиков пальцев. Мастерица сжала кулаки и встретила своё мутное отражение в быстро приближающемся мече.

Звон громкий, бьющий по ушам и уходящий в грудь. Нечистая сила желала разрубить дух Игны, но тот выстоял. Клинок отпрыгнул в сторону, как от удара о камень, уводя за собой руки безумного воина. Кулаки мастерицы загудели, а Каруза, выражая неподдельное удивление, пошатнулся и сделал невольно шаг назад. Игна быстро вытянулась, скоро прыгнула к противнику, чтоб сократить расстояние: удар она наметила воину в зубы. Каруза, спохватившись, решил Игну пронзить, но девушка движением ладони свободной клинок от себя отвела и дала обидчику в нос с такой силой, что разбила напополам бы глыбу. Голова безумца выгнулась по сломанной шее. Мастерица схватила Каруза за плечи и выбросила из здания, ещё полного людей, на ночную улицу. Стены тонкие поддались крепкой воинской спине, сыра земля встретила Каруза, пару костей тому посчитав.

– Прочь с улицы, все прячьтесь по домам! – спрыгнув за безумцем, кричала Игна. – Не выходите, пока я не закончу!

Улица пустела, колокол деревенский – бед всех глашатай – звенел неутомимо. Порушив ожидания мастерицы о скорой победе, Каруза уже поднялся на ноги, отряхиваясь от пыли. Нос его даже не пустил крови, хотя и был вмят чуть ли не в череп. Он поддерживал собственную голову рукой, пальцами запутавшись в грязных волосах. Круглые пули, что разорвали плоть и въелись в потроха, нечистая сила вытолкнула обратно, стягивая раны быстрее всякого колдунства. «Воистину, не человек – тварь ядрёная», – удивилась Игна.

– Хорошо бьёшь, мастерица! – похвалил Каруза. – Однако никакого вреда не хватит, чтобы меня убить.

– Это лишь один удар из тысячи, что я тебе уготовила.

Они вновь сошлись. Каруза сделал полдесятка взмахов: лёгких и быстрых, одиночным хватом. Отбив скорые атаки, Игна ударила сначала в живот, а после, прибавив ещё кулак, – в челюсть. Та с хрустом отошла в сторону, высвобождая за собой град нечленораздельных ругательств. Воин еле удержал голову на месте. «След ударов моих так быстро не проходит, хоть силы в них едва ли столько же, сколько в ружье», – поняла мастерица и тут же запомнила.

Каруза, разметив клинку своему путь, хотел Игне голову снести. Меч уже коснулся шеи и едва пустил крови, как мастерица всю мощь человеческую плеснула по хребту, мышцы наполняя. Клин вновь отскочил, открыв Каруза для очередной Игниной атаки.

– Твой навык ковать колдуново железо тебя не убережёт, девчонка. Пущу тебе крови десяток раз – и в глазах твоих помутнеет. Ещё десять – и не сможешь устоять ты на ногах. А как рухнешь, то я добью тебя из милости своей безграничной.

– Твой клинок из колдунова железа тебя не убережёт, ублюдок. Сломаю тебе десяток костей – и взмахи меча твоего будут медлительны и предсказуемы. И уж тогда я доломаю и все остальные.

– Всё-таки глупости в тебе много! Умри!

Посредь пустой, будто вымершей, улицы сражались кузнец да безумец, и в бою каждый оказался горазд, не желая уступать победу врагу. Игна, что гневу своему перестала быть хозяйкой, предпочитала чаще кулаки в дело пускать и реже защищаться, покуда руки её не потонули в узорах тончайших порезов. Ум-предатель считал мёртвых: знакомых и незнакомцев, что пали от клинка Каруза. Она не желала мести так сильно, как хотела пресечь всякие убийства. Ещё один долг перед человечеством взвалила мастерица на свои крепкие плечи.

– Так сильна твоя вера в их чистоту, Игна? – внезапно вопросил Каруза, уводя прямой удар мимо.

Девушка поначалу того не услышала: ярость закрывала уши. Тогда Каруза улыбнулся и лишь снова повторил.

– «Вера»? – переспросила Игна. – Ты имеешь в виду моё знание о том, что люд, здесь проживающий, чист от демонова яда?

– Коль победишь, то будет значить твою правоту, кузнец из-за пустыни. Я сам уйду и обещаю не возвращаться сюда ещё сто лет.

– Время ты всё-таки чуешь, а не просто бродишь, не ведая его? И как век проведёшь, оставшись мёртвым?

Воин покосился в сторону, чтоб припомнить нечто важное. Но вместо истины коснулся его головы крепкий кулак, да так, что череп хрустнул. Битва продолжалась.

Игна сама потеряла счёт времени: их бой, казалось, длился год. Кулаки мастерицы даже сквозь мощь человечью были разбиты, кровью собственной испорчены. Порезов – крохотных, безболезненных – вдоль рук, ног и шеи немерено. Силы покидали её.

А что Каруза? Тело его стояло супротив смысла. Суставы – костная мука, рёбра – осколки, ушедшие в гнилые потроха. Череп едва держал тёмные мысли, сочащиеся сквозь трещину от виска до макушки. Он волочил меч по сырой земле, в сплетении переломанных пальцев застряла рукоять. Голова завалилась набок, глаза исподлобья блуждали безвольно, и всякий на его месте уже спал бы мертвецким сном.

– В битве этой победила… – зашептала тяжко голова. – И заслужила… Моё глубочайшее… Уважение…

– Закрой рот, падаль… Я с тобою ещё не закончила…

– Мы должны… Усвоить… Уроки… Деревня – твоя, кузнец из-за пустыни… Я пойду далее… Вдоль границы… И не вернусь сюда…

Как то сказал воин безумный, Игну гневом свело. Кровь у девушки закипела что в венах, что в порезах.

– Стоять! – заревела она и метнулась на Каруза, взводя сияние в кулаках своих до света звёзд.

Каруза, меч упрятав небрежно в ножны, что-то себе шепнул – и скрылся в сгущённом мраке. Мастерица, замахав руками, бросилась в погоню – да не поспела за растворяющейся тенью. Вздохнув чуть с облегчением, рухнула девушка, лишившись сил.

Битва подошла к концу.

Сон Игне был тягостен: не терпелось ей подняться и продолжить схватку, хоть и видела она сама её окончание. Солнечные лучи средь мастерской встретили девушку теплом и нежностью. «Неужто утро?» – первая мысль нового дня.

– Хиду! – воскликнула Мулой. – Ученица твоя проснулась!

– Здравствуй! – громко поприветствовал Бузула, схватив мастерицу за руку. – Как ты?

Игна хотела было с кровати подняться, как свежие раны под бинтами поспешили о себе напомнить. Легла она обратно, взглядом ещё не проснувшимся выискивая мастера.

– Оставь её, парень, – сказал Хиду, не отвлекаясь от своего протеза, – пусть хоть очнётся до конца.

– Помоги мне подняться, – чуть ли не приказала Игна охотнику.

– Ты уверена? – переспросил он, но не дождался ответа.

Вскинув на себя могучую руку, поднял Бузула подругу на ноги: та, чуть пошатываясь, точку баланса нашла и застыла, как малое дитё прежде первого шага. Бузула плечо Игны чуть тронул, в глаза посмотрел, пытаясь найти там смуту от тяжёлых травм, но мастерица только подмигнула в ответ:

– Спасибо, друг. – Она устало улыбнулась. – Дальше сама.

Осмотрела себя Игна и про себя же выругалась. Дурацкой рубахой легли на неё полчища бинтов, скрывая под собой орду порезов. Сквозь белые полотна ткани проступали чёрные штрихи подсохшей крови. Чуть носом поводя, учуяла мастерица и припарок травяных присутствие, и мазей всяких. Взглянула на руки девушка и, насчитав полдюжины ожогов, что остались от применения человечьей мощи, тотчас заметила едва выпуклое пятно во всю ладонь, заходящее меж пальцев. Второю кожей легла сферка Драконьей Гибели, жаром сражения расплавленная и в покое застывшая. Повторяло колдуново железо каждую линию, по которым принято у кочевников судьбу читать, движения не сковывало и неудобством не служило. Оставила при себе Игна это странное явление. Она повернулась к Хиду.

– Вот у тебя никаких ожогов не было, – сказала мастерица, выставляя напоказ след молнии под кожей. – Чем я-то перед этой силой провинилась?

– Меньше кулаками думай, – бросил Хиду, не выпуская из рук деревянную ногу. – Яростью налилась, как вином, вот тебе и ожоги.

– Ты злишься на меня? – спросила она.

Кузнец взглянул из-под седых бровей будто сквозь свою ученицу. В ночь прошедшую, в кровавый сон, явью оказавшийся.

– Я? Ни в коем разе. Просто напуган, – внезапно даже для себя признался он и вновь вернулся к работе. – Как ты поняла, что его меч из железа духа? – продолжил он тоном уже чужим и отстранённым.

– Никак, – призналась мастерица. – Почувствовала, что ли.

Хиду не стал отвечать словами: тяжелейшим вздохом он оценил Игнино безрассудство.

Вскоре, как по знаку, объявилась Лаи: старуха протиснулась сквозь приоткрытую дверь, будто боясь потревожить старый дом. Нижайшим поклоном встретила она мастерицу и всех присутствующих. В ответ не поклонился только Хиду.

– Здравствуй, Игна. – С горечью она посмотрела на перемотанные раны. – Пустил Каруза тебе крови, будь он трижды проклят…

От одного произнесённого имени нутро у Игны яростью вскипело. «Ушёл ублюдок, смерти от моей руки не сыскав!» – яркой вспышкой вернулось к ней воспоминание. Сжала мастерица кулаки, гневным взглядом случайно встретилась с Лаи: та счастливо улыбалась выжившей. Девушка опустила плечи.

– Простите, – она снова поклонилась старейшине.

– Не извиняйся, прошу тебя. Если бы не ты, то… – Лаи не смогла найти подходящих слов.

– То Каруза не оставил бы в деревне ни единой живой души! – закончила Мулой, что сидела поодаль возле грязных бинтов. – Ты спасла множество жизней. Спасибо тебе.

– Но не все, верно? – спросила Игна, невольно в мыслях к прошлому вечеру возвратясь.

Луба, Понн, Шайи, Зувала, Галау, Луху – мёртвые лица крепких мужей, защитников своего дома, смотрели на Игну из ядовитой дымки, в которой растворился безумец. Ни смеха, ни брани за немыми ртами; ни радости, ни горя в стеклянных глазах. Чудовище забрало их жизни с собой и заберёт ещё полчища, и смертям не будет конца. Девушка ненадолго оказалась совершенно одна в полной людей мастерской. Кузня Хиду очнулась от тишины лишь словами Бузула:

– Они отдали свои жизни, чтобы защитить деревню. Они знали, на что шли.

– Если бы я сорвалась чуть раньше, то хотя бы…

– Достаточно, дылда! – рявкнул Хиду, покрасневший от собственного тона.

Кое-как поставив деревянную ногу на место, походкой ещё пуще хромой он приблизился к девушке. Лицо его было перекошено презрением и недовольством, брови густые сошлись хмуростью, прищур полон огня. Хиду ткнул Игну указательным пальцем в плечо так, что мастерица чуть не свалилась с ног: то был не удар, а чистая эмоция, сосредоточенная в единой точке, не оставившая за собой и тени боли, но пронизывающая всё тело острой иглой. Через каждую мышцу могучую эта сила прошлась, чтобы после вернуться в руку мастера.

– Незачем винить себя за то, что уже свершилось. – Хиду едва смягчился в лице, хоть не потерял строгости тона, – даже не начинай, иначе потом не отвяжется. Коль за собой вереницу мертвецов будешь тянуть, то кончишь без нутра и рассудка. Не заставляй меня говорить банальности, своей головой подумай. Тебе полезно, – потёр висок старик и вернулся к скамье.

Игне нужно было прислушаться к словам учителя. Поверить ему, чтобы избежать дрянной участи каждого, кто недостаточно крепок духом перед беспощадными мира сего. Но истолковала мастерица речь Хиду по-своему. В самом потаённом уголке памяти записала она шесть имён друзей и товарищей, которых убил Каруза, а после крепко решила, что больше таких смертей не допустит. В тот момент Игна потеряла в душе покой, дорогу домой на годы забыла, решение роковое приняв.

– Ты прав. Я такого более не допущу. – Она повернулась к старейшине: – Вы уже похоронили их?

– Предали тела огню, ветру отдали души… – склонив голову, сказала Лаи. – А теперь, если ты не против, я бы хотела обсудить с тобой кое-что…

– И что же?.. – вопрос пустой, ведь Игна уже сложила всё знание в голове своей.

– Через неделю мимо нас пройдёт Золотой караван: переправляет костную пыль в Тысячеликую, – будто прочла Лаи. – Под их защитой ты без опасности и тревоги пересечёшь пустыню и вернёшься домой. Мы дадим тебе провизию, лошадь, денег в дорогу.

Игна предпочла сохранить тишину: она желала увидеть последние попытки любящих её людей избавить мастерицу от зла, что должно считаться ей чужим.

– Твоё обучение закончено, как и говорил Хиду, – прервав молчание, продолжила старейшина. – Вкупе с произошедшим вчера тебе точно стоит покинуть империю.

Мастерице нужно было выждать ещё немного, дать слово наставнику своему, что всё лишь взглядом мудрым понял, но пламя в душе горело и наружу рвалось.

– Вы предлагаете мне сбежать… – произнесла Игна, заскрипев зубами, – когда эта сволочь ходит средь живых?! Когда ублюдок Каруза людей невинных режет?

Она нависла над всеми присутствующими колонной гнева, что на плечах едва держала разъедающую боль.

– Он больше не явится сюда – таково слово воина… – успокаивала тщетно Лаи.

– Даже если и так, то что будет с остальными деревнями? – Игна кивнула в оконце. – Он направился на запад, вдоль границы империи. Это десятки деревень, тысячи жизней! Он пройдётся по ним, как морово облако.

– Его преступление заметят, как замечали деяния прежних. Армия истребит Каруза…

– Когда же?! – рявкнула Игна. – Он уже убил стольких людей… Всем ведь плевать на нас здесь, у края мира, не так ли?

Ответа не нашлось ни у кого из присутствующих. Охотник, швея и старейшина лишь смиренно склонили головы: то была скорбь. Только Хиду смотрел на свою ученицу. Игна подошла к Лаи и осторожно взяла её за руки. Морщинистые, холодные, грубые от работы пальцы оказались меж ладоней мощных.

– Ты дашь мне лошадь, Лаи, – молвила мастерица тихо, добро вопреки кипящему гневу, – и карту, и провизию, но я не отправлюсь домой, нет-нет-нет. Я последую за Каруза и убью его. Ни один человек боле не погибнет от его клинка. Я клянусь, – сказала она, вновь стиснув зубы.

– В тебе гнев говорит… – испуганно зашептала старуха.

– Я своему гневу – владычица. Не переживай, прошу.

– Тогда я отправлюсь с тобой. – Бузула поднял с угла свой лук и полный колчан.

– Нет, – возразила спокойно мастерица. – Ни пуля, ни стрела этому отродью не вредят. Моей силы хватит, а ты нужен здесь.

– Давай хоть меч тебе сделаем добротный, – наконец сказал Хиду, – или доспех сварганим…

– Я – не мечник, мастер, – помявшись чуть, призналась огненная дева. – Я с детства кулаками махать умею, ногами пинаюсь больно, даже головой врезать могу. Меч мне ни к чему. Кожу мне Каруза, гадина, попортил, но всяко крепкой бронёй она ещё послужит.

– Возьми хотя бы нитей моих да бинтов, – прервала молчание своё Мулой.

– Возьму, спасибо. Это мне будет очень кстати. – Вновь мастерица всмотрелась в узор ран неглубоких.

– Я сейчас же распоряжусь о твоём отъезде, – поспешила удалиться Лаи, – будь готова.

Прошли сборы быстро. Пока прощалась Игна с теми, кого ночью не смогла спасти, снарядили ей жители деревни кобылу хорошую, всякого добра в дорогу собрали, карту наметили путём линии чуть дрожащей: как бы пошёл Каруза, чтоб с ним не разминуться. Стоя возле пустой башни Луба, держа поводья в руках, прощалась мастерица с друзьями и товарищами, и чужие слёзы плечом копила, и брань к чудовищу слушала, и напутствия в уме сохраняла. «Я обязательно вернусь, как тварь убью и заказ выполню», – тешила себя мастерица.

Без слов простилась она с Бузула в крепких объятиях, поклоном попрощалась со спасителями своими. Наконец настал черед хмурого учителя. На проводы Хиду пришёл последним.

– Одно скажу тебе, Игна, – его тон был холоден, – учеников не бери. Знание, как руками ковать, должно остаться с тобою. Иначе породишь ты таких, как Каруза, если не страшнее.

– Хорошо, Хиду. Тогда и у меня к тебе есть просьба.

– Ты уверена, что можешь меня о чём-то просить? – он посмотрел на неё исподлобья.

– Я отправлю к тебе того, кого ты обучишь не хуже, чем меня, – так же серьёзно продолжила девушка. – Будь строг и беспощаден, но справедлив, как и со мной все эти годы. Техника Гинна не может умереть вместе с нами.