Дети Солнца

Ответом на слова Эрнеста была светлая улыбка Евгения.

Следующие события произошли стремительно. В шесть часов вечера на собрании руководителей общин обсуждалась тема перехода части игроков из церкви в церковь. Если в начале игры эти случаи были единичными, то сейчас процесс приобрел массовый характер. Где-то причиной были личные разногласия людей между собой, где-то – неудовлетворенность эмоциональной атмосферой внутри общины, где-то догматические разногласия из-за различий в мировоззрении.

Назрела кризисная ситуация, в результате которой почти треть игроков покинули ее, не желая тратить свое время на то, что не приносит им удовольствия.

То, что игра – это лишь зеркало, отражающее внутренний мир игрока, что она дает возможность раскрыть свои способности, преодолеть внутренние страхи, стать открытым для новых друзей, было далеко не самым веским аргументом для многих ее участников для дальнейшего участия в ней.

В результате совет директоров античной этики озвучил свой вердикт. К утру будут подведены промежуточные итоги, и часть церквей, чьи позиции в таблице ранжирования окажутся низкими, будут расформированы, а участники этих общин получат возможность присоединиться к другим церквям. На принятие решения о присоединении к другой общине у игрока из расформированной церкви будут одни сутки.

Филадельфия занимала третью позицию в таблице по результатам предыдущей интегральной оценки ее функционирования. Расформирование ей не угрожало. Однако, Лонгин и Апанасьев, узнав каким-то способом о кризисной ситуации в игре, решили воспользоваться этим и разрушить общину, которая должна была являться для них виртуальной семьей. Таким образом, они решили наказать упрямцев, отвергнувших их идеи. Поздно вечером они заявили в общем чате, что не согласны с политикой развития Филадельфии и хотят покинуть эту общину.

Эти было сделано специально в такое время, чтобы исправить ситуацию к утру было невозможно, и их община была расформирована из-за падения с третьей позиции в подвал таблицы ранжирования.

Когда Радлов узнал о случившемся, сердце в его груди, которое он снова почувствовал в тот день, когда к нему домой пришел Евгений, куда-то провалилось и внутри не осталось ничего. Сказать, что это была пустота, было бы неправильно, потому что должно существовать что-то, осознающее эту пустоту. В случае с Эрнестом не было ни мыслей, ни чувств – ничего.

Его сон про плачущую невесту превратился в реальность. Но он помнил ее слова, что даже когда все потеряно – ничто не потеряно, пока человек не сдался и не опустил руки.

В том мифе про Орфея, рассказанном Ниной, прозвучали слова, что он отвлекся от цели, повернувшись к Эвридике, потакая своему эго, желая увидеть любимую, вопреки данному обещанию.

Так же произошло и с Эрнестом. Он не был предельно сосредоточен на своей общине, не предусмотрел возможные действия Апанасьева и Лонгина, не защитил свою невесту.

Решение о расформировании Филадельфии, наряду с другими тремя общинами было размещено в общем чате в девять утра. Пока другие обсуждали, кто и к кому присоединится, филадельфийцы в чате молчали, осознавая произошедшее. Конечно, в их личные чаты уже были отправлены приглашения из других, нерасформированных церквей.

С точки зрения большинства игроков, обсуждающих эти события, ничего страшного не произошло. У каждой общины остался шанс на победу в игре, поэтому переживать тем, кто вынужден выбирать себе «новую семью» не о чем.

* * *

До окончания времени, отпущенного на принятие решения о выборе новой церкви, к которой необходимо присоединиться, оставалось чуть более часа.

Как ни странно, Эрнест заснул прошлым вечером, словно не случилось ничего. Снов не было. Никто за весь предыдущий день не потревожил его ни звонком, ни сообщением. Он не запомнил, как провел этот день, выходил ли из дома, обедал ли? Будто кто-то стер из его памяти несколько часов жизни.

Утром Настя, словно чувствуя, что Эрнесту нельзя расплескать это ничто, в котором уже зарождалась новая жизнь, не потревожила его. А когда он сам, проснувшись и не желая подниматься, попросил ее включить музыку, Настя, установив минимальную громкость звучания, позволила Скин вернуть Эрнеста в реальность. Здесь и сейчас…

«…Зачем принимать все, что ты видишь?

Тебе больше нечего терять.

Если ты продолжишь отталкивать меня,

Тебе будет некого любить…»

Когда Скин допела, время снова потекло своим чередом, и Эрнест, словно вынырнув из водоворота, в котором не было ни его, ни самого водоворота, очнулся от небытия.

Нужно возвращаться к привычной жизни. Нет смысла спорить с мирозданием, планы которого не совпали с планами Эрнеста. Поэтому завтра утром он наденет свои беговые кроссовки, включит музыку и сосредоточится на своей работе, мысленно расставляя нужные акценты в новом информационном сюжете.

Он не испытывал жалости к самому себе из-за несправедливости случившегося. Разве можно ждать справедливости от мира? Эрнест понимал, что, если думать о том, почему все так произошло, этим делу не поможешь. Становиться жертвой ситуации – явно не то, для чего рождаются мужчины. Когда ему было тринадцать лет, отец, видя, как Эрнесту трудно пришлось на спортивных соревнованиях, когда его включили в группу старших ребят, физически и технически более подготовленных, сказал ему:

– Мужчина – тот, кто действует, отвечая за свою жизнь и то, что в ней происходит. В отличие от мальчика, он не пытается переложить вину за неудачу на кого-то. Наоборот, он признает свою слабость и находит способ, как ее преодолеть.

С тех пор Эрнест каждый раз поднимался снова и снова, находя для себя смысл в том, чтобы победить самого себя – свою неуверенность и мандраж, свою лень и невнимательность, свое неумение и невежество. В итоге, к моменту, когда он призвался в армию, окружающие говорили – этот парень со стальным характером. Сейчас эта сталь потускнела, но осталась такой же закаленной и прочной.

За пять минут до окончания срока на принятие решения о присоединении к другой общине, на Эрнеста в чате обрушился ураган сообщений от членов Филадельфии. Общий смысл был таков:

– Приговор, который озвучен советом директоров античной этики, не может быть приведен в исполнение, до тех пор, пока с ним не согласились члены расформировываемых общин. Если вся община решает сохранить за собой свою самость, не рассыпаясь на части, то такое действие не может игнорироваться устроителями игры. Пусть их община будет исключена из конкурсной программы и заранее объявлена проигравшей. Но никто не может заставить новых друзей предать те отношения, которые возникли между ними, разрушив общину. Никто не может сделать предателем того, кто не согласен на предательство.

Правила игры – своеобразные заборы для того, чтобы ее сюжет мог быть предсказуем и удобен для оценки и обработки результатов игры. Но кто может запретить общине существовать вне рамок игры? Ведь игра – только поле, но за полем есть трибуны, скамейки запасных, раздевалки команд – то пространство, куда могут переместиться игроки с поля.

Евгений высказался про эти рамки жестче:

– Заборы в реальном мире – первое, что возводят новые «хозяева», чтобы отгородиться не только и не столько от других людей, сколько от своих страхов перед этими людьми, которые могут сделать что-то непредсказуемое. Обычно, чем выше забор, тем сильнее комплексы и страхи «хозяев». Тот, кто не боится потерять, не строит забор. В отношении игры, ее правила – не догмы. Не существует статичной истины! Застывшая истина мертва. Но живая истина всегда развивающаяся, подвижная, текучая. Иногда бывают моменты, будто время застыло, когда две точки пространства сблизились максимально. Но потом время снова запускает свой ход, а истина – это сумма всех возможных вариантов событий. И если их община приняла решение сохранить за собой право на существование, разве это не один из вариантов, разве это не имеет смысла, разве не обязаны те, кто создал игру, изменить ее правила, пока она не превратилась в пародию на саму себя?