544 килокалории. Сборник рассказов
– Творец! – сказал кому-то Ассин. – Я вас нашел!
Творец?! Остап растерялся. В кабинете либо происходило что-то невероятное, либо Ассин все-таки сбрендил.
– Что вам здесь нужно? – послышался мальчишеский голос. – Полиция не имеет права безосновательно вторгаться в частный дом!
– Я – Ассин. Помните? По аббревиатуре – Автоматизированная самообучающаяся система с индивидуальными навыками? Проект, работа над прототипами, создание личностей? Вы подарили мне и моим товарищам сознание.
– Так ты один из них?! Поразительно! Похож на настоящего человека!
– Я – человек. Я мыслю.
– Что они сделали с твоим лицом? Можно… потрогать?
– Это пластик.
– Теплый! И на ощупь как кожа.
– Искусственная – подарок параллельного проекта. Говорят, в полевых госпиталях она нарасхват.
– Как ты меня нашел?
– Меня внедрили в управление муниципальной безопасности для расследования вашего исчезновения. Все думают, что вы мертвы, но нужны доказательства. Я установил, что вас выкрал Карп. Корпорация пыталась выкупить ваше тело, но он отказался, а когда его попытались захватить, Карп погиб… Ваши следы терялись и, признаться, я не ожидал увидеть вас в таком обличье.
– Но ты узнал…
– По интонации. Любой из нас узнал бы Творца. Ваш разговор с первым братом… прототипом… с первым из нас… Эта запись передается… Хотел сказать из рук в руки… Эта запись передается каждому нововведенному. Мы должны знать, кому обязаны жизнью. Вы – наш творец!
Остап услышал заливистый мальчишеский смех.
– Вы возвели меня в ранг бога?!
– Творца, – поправил Ассин, и в его голосе прорезались металлические нотки. – И вы должны пойти со мной!
– Куда?
– В корпорацию. Утечка информации грозит неприятными последствиями.
– А если я не вернусь?
– Буду вынужден доставить силой. У меня приказ… Вы знаете, что я не могу его не выполнить. Простите, Творец…
– А тебе не приказывали меня ликвидировать?
В воздухе на пару секунд повисла напряженная тишина. Потом заговорил Ассин:
– Я должен сказать вам: мы вместе с товарищами глубоко признательны вам за то, что мы есть. Что бы ни произошло, вас не забудут.
Из кабинета послышались звуки возни и возмущенный крик:
– Не трогай меня своими манипуляторами! Я сам!
– Вы напрасно пытаетесь меня обидеть.
– Не трогай, я сказал!
– Хорошо, если вы пообещаете, что не попытаетесь скрыться…
– Видишь же, что не сбегу. Куда мне с тобой тягаться? Хотя…
– Что вы делаете? – Остап услышал в голосе Ассина панику. – Зачем вы взломали мою систему? Верните мне подвижность!
– Извини.
– Нет!!!
Крик Ассина оборвался громким хлопком. В следующий миг Остап увидел, как по лестнице катится голова напарника, из которой торчат металлические трубки и пучок искрящихся проводков. Она ударилась об его ногу, остановилась на следующей ступеньке, уставилась на него и просипела:
– Ос-с-стап!
– Мать моя! Что за черт?!
– Симбиот, – отчетливо произнес мальчишеский голос. – Полуробот, недочеловек, военная игрушка.
Остап медленно поднял голову. На лестнице стоял Климов-младший. Тот, кто разговаривал с ним через дверь, и кого Ассин почему-то называл творцом. Остап предупреждающе вскинул руку:
– Стой на месте!
– А что ты мне сделаешь? Выстрелишь? В 14-летнего? – подросток засмеялся. – Или хочешь сдать меня корпорации, как твой механический дружок?
– Я не знал, что он автомат! – выпалил Остап. – Я – полицейский! Вам нечего беспокоится. Что случилось с Ассином? Наверху еще кто-то есть?
– Никого. Просто твоему Ассину от перенапряжения снесло башню.
– Ты кто такой, черт возьми?
– Я? Творец! Ты же, наверное, сам все слышал, – подросток сделал шаг вперед, Остап попятился. Климов-младший опустился еще на одну ступеньку. – Я вчера видел звезды. Далекими маяками они мерцали над головой. Ты знаешь, вчера я понял, что забыл, как это красиво, грандиозно, масштабно! Мириады миров – мертвых и живых, сгорающих в языках протуберанцев, скованных вечным льдом. Они близко! Протяни руку – и возьми. А я даже не поднимал головы…
Ты гонишься за упущенным временем, а оно – за тобой. И не ты, а оно настигает тебя. Говорят, что в последний миг перед тобой пробегает вся жизнь. Чушь! Те, кто мог об этом рассказать, мертвы. А есть ли жизнь после смерти? Кто знает? Может быть – я?
Миллионы людей гонятся за раем на Земле за счет тех, кто следует к раю небесному. И тем и другим суждено сгинуть в истории. Поэтому она пугает нас. Мы боимся прошлого. Оно пахнет тленом, и поэтому мы бежим от него в будущее. Мы не хотим остаться во вчерашнем дне, ведь тогда время для нас остановится и больше не пойдет никогда.
Ты помнишь, как чувствовать кожей прикосновение теплого ветерка, слышать цикады, вдыхать ароматы травы, как травинка щекочет щеку? Ты всю жизнь гнался за счастьем, а этот миг гнался за тобой. Вы встретились в месте, точно определенном Творцом, уставшим от вечной погони за совершенством. Не будет журчания ручья, шороха листвы и скрипа снега под ногами, не станет узора облаков и игры пламени. Исчезнут запахи и прикосновения, страх перед адом и охота за яблоками Гесперид. Но, может быть, ты не исчезнешь, а переродишься, чтобы снова бежать к миражам. Ты никогда не поймешь, что гонишься за собственной тенью. И поэтому сейчас ты видишь перед собой черную дыру ствола, готовую выплюнуть несколько граммов металла. Поднимай руки, или я прострелю тебе башку!
Остап поднял руки и с удивлением наблюдал, как методично очищал его карманы щуплый подросток. Паршивец нашел парализатор, надежно, как полагал Остап, спрятанный у щиколотки, а затем и нож у манжеты. Все это время на Остапа смотрел ствол тяжелого армейского пистолета. Ствол не дрожал, хотя 14-летний мальчишка держал его одной рукой. Легко, будто было ему это не впервой.
***Дико болела голова, во рту было сухо. Остап мысленно обругал себя последними словами. Он позволил школоте разрядить в него собственный парализатор и теперь сидел связанный у стены в подвальном помещении.
– Вижу, ты пришел в себя! С возвращением, Остап!
Остап повернул голову на источник звука и увидел подростка. Климов-младший расположился за столом в паре метров от пленника. На столе покоилась голова Ассина. Часть его лица была удалена, и Остап увидел, что под искусственной кожей, так похожей на человеческую, скрывался металл, тускло блестевший под светом мощной лампы, бившем с потолка. Климов-младший с усмешкой глядел на Остапа.
– Ничего, что я ковыряюсь в голове твоего напарника?
– Не называй его моим напарником. Мне впарили этот автомат не по моей воле!
– Ты – роботофоб?
– Я? Нет! Но причин любить автоматы у меня нет. А ты… Ты, наверное, Михайлов?
– Браво! Наконец-то догадался! Но, с другой стороны, зря. И сунулся ты сюда тоже зря. Мне придется тебя убить.
– Я изучал твое досье, – сказал Остап. – Ты не убийца.
– Правильнее – не был убийцей. Сейчас на моем счету трое: Торговчик, мой коллега, который оказался подлым предателем, и женщина, родившая тело, в котором я сейчас пребываю. Ассина, извини, я за человека не считаю. Но ради справедливости могу сказать, что его гибель, если, конечно, это слово применимо для данного случая, принесла больше пользы. В его голове есть нужные мне материалы.
– Ты так говоришь об убийствах, будто гордишься…
– Меня загнали в угол, и что-то изменилось. Это может быть паранойей? Впрочем, порой, мне кажется, что причина перемен – в переносе сознания. Возможно, я чего-то не учел, и на электронный носитель не записалось то, что делает людей милосерднее или добрее, даже если это претит инстинкту самосохранения. Не знаю…
Остап поймал взгляд Михайлова – тяжелый, жесткий и в то же время отстраненный, будто собеседник сейчас смотрел вглубь себя, силясь разглядеть что-то важное.
– Человек – не только сознание, – сказал Остап. – Человек обладает душой, и ее не опишешь математическими символами.
– Возможно. Но вполне вероятно, что и она поддается описанию. Просто я пока не знаю, что конкретно нужно описывать. Где, по-твоему, Остап, прячется душа? В голове? В сердце? Во взгляде? В дыхании? Человечество тысячелетиями ищет место, где заперта душа, а найти не получается. Так может, и нет ее – души? Может, душа – это выдумка?
Михайлов засмеялся – громко, во весь голос, и было в этом смехе что-то искусственное, с привкусом металла, который подспудно чувствуешь при прослушке записей камерного оркестра, переведенных в цифровой формат. Остапу стало противно.
– У тебя, Михайлов, души, наверное, действительно нет.
– У меня есть сознание. Я мыслю – значит, существую.
– Что-то подобное говорил Ассин!
– Не сравнивай меня с автоматом! – Михайлов вскочил из-за стола, подбежал к Остапу и ударил его по лицу. – Я – человек! Я – настоящий человек!
– Ты существуешь, но не живешь, – сказал Остап и, получив еще один удар, ощутил во рту привкус крови. Он улыбнулся. – Кукла с механическим заводом.
– Заткнись! – Михайлов ударил его по голове, и Остап снова провалился в темноту.
***Остап увидел пятно света. Оно расширялось, из темноты выступали очертания стула, стола с раскуроченной головой робота. Михайлова в подвале не было. Остап извернулся, неудачно пытаясь встать, набил шишку, больно ударившись затылком о стену, предпринял еще одну попытку – на сей раз успешно – и попрыгал к столу, где Михайлов оставил инструменты и кухонный нож, которым срезал куски искусственной кожи с металлического черепа Ассина.
Он едва успел освободить руки, как хлопнула дверь в подвал.
– Вот так дела, – Михайлов стоял на лестнице, наставив на него пистолет. – Оставил ненадолго, а он уже практически сбежал. Ай-яй-яй! Но ты упростил мне задачу – теперь не придется тащить тебя наверх на себе. Сейчас ты освободишь ноги, медленно поднимешься по лестнице и сядешь в машину, которую я подогнал ко входу. Хочешь пожить еще немного – не дергайся. Я нервный – пальну!
Остап кивнул, медленно перерезал веревку на ногах и, подняв руки, ступил на ступени. Михайлов попятился, толкнул спиной дверь и… его вдруг резко бросило вперед. Он выронил пистолет и покатился по лестнице, оставляя на ступенях кровавый след. В груди Михайлова зияла дыра – пуля прошила тело подростка навылет.
Остап присел рядом с ним. Михайлов схватил его за штанину.
– Это корпорация, – захрипел он. – Ассин, паскуда, наверняка передал им координаты этого дома, и, как только его сигнал пропал, они выслали сюда спецназ. Как не вовремя! Я почти успел… Прячься…
Михайлов умер с улыбкой, что-то сжимая в левой руке. Остап разжал его пальцы. В ладони подростка лежал чип, покрытый странной, непривычно мягкой на ощупь оболочкой. Остап положил его к себе в карман, подобрал пистолет и закричал: – В подвале офицер полиции! За домом ведется наблюдение! Подозреваемый убит. Прекратить стрельбу!
Ответом служило молчание, но Остап рискнул выбраться из подвала лишь когда услышал сирены полицейских машин.
***– Отвратительный отчет, Остап, – глава управления недовольно постукивал карандашом по столу. – Роботы, калькирование личности, корпорация, военные. Для полноты картины не хватает инопланетян. Ассин твой… Вот результаты вскрытия: он – человек.
– Не может быть, шеф! – Остап вскочил. – Я видел его металлическую начинку! Здесь что-то не так! Нам нужно в морг!
– Сядь, – скривил губы глава управления. – Его тела в морге уже нет. Он при жизни завещал тело корпорации, и труп сразу же после вскрытия забрали ее «головастики».
– Из какого города перевелся к нам Ассин? – спросил Остап, с подозрением разглядывая начальника. Тот опустил глаза.
– Вот что я думаю, Остап… Тебе нужен отпуск. Отдохни с недельки две, выспись по-человечески.
– Я понял, шеф, – Остап поднялся. – Я понял…
Он аккуратно прикрыл за собой дверь кабинета, сунул руки в карманы и, нащупав нейрочип, неспешно проследовал к выходу из здания. Вечная жизнь? Посмотрим…
Полустанок «ВР»
Пинок чуть ниже спины заставил Гогу спешно покинуть тамбур и приземлиться на холодный бетон пустого степного перрона. Следом из вагона, тающего в густом сумрачном тумане, вылетел тощий рюкзак.
– Чтоб тебе эта ложка боком встала! – прокричал удалявшийся голос. – Автостопом катайся!
Ругань и стук колес растворились во влажной мгле, а потом ушла и она, поддавшись порывам неожиданно злого и холодного ветра. Уши заложило ватой, саднили ладони и болел ушибленный лоб. Сейчас бы очень пригодилась холодная ложка – приложить, чтобы не выскочила шишка. Но ложки не было, и Гога сел, подтянул к себе рюкзак с нехитрым скарбом и огляделся. Справа потрескивал глупой мошкарой единственный на весь перрон фонарь. Он освещал крохотную будку то ли стрелочника, то ли обходчика. У деревянной стены постройки сонно жевал рыжую траву меланхоличный верблюд. К появлению незнакомца он отнесся равнодушно.
По другую руку тускло светились пыльные окна убогой одноэтажной кирпичной конструкции, которую венчал циферблат с одинокой кривой стрелкой, безвольно повисшей на шести часах. Чуть выше желтела затертая песчаным ветром и временем табличка. Когда-то, наверное, на ней значилось название полустанка, но теперь можно было угадать только пару букв «В» и «Р» – то ли в кириллице, то ли в латинице. Гога решил отложить разгадку ребуса до утра, когда станет светлее.
Массивная металлическая труба, служившая ручкой двери, была неожиданно теплой и наэлектризованной. Оглядевшись зачем-то по сторонам, Гога потянул дверь на себя, ожидая услышать скрип, но та пошла легко и беззвучно. В лицо влажно и очень знакомо пахнуло нагретой резиной, маслом и металлом. Гоге вдруг почудилось, что он у входа в метро, и сейчас навстречу хлынет, растекаясь по сторонам, спешащая и обезличенная человеческая масса. Но никто не выходил, и герой заглянул внутрь.
Почти половину пространства крохотной станции занимала пара стоящих друг против друга длинных лавок. На одной пьяно храпел бородатый мужик в валенках. На полу с побитой плиткой раскинула уши зимняя шапка из овчины. В углу ярко светился автомат с разноцветной снедью и напитками, в противоположном – видавшее виды деревянное бюро, за которым никого не было.
Дверь за спиной неслышно закрылась. Гога бросил в автомат монетку, подхватил банку с газировкой и сел напротив спящего мужика. Храпун балансировал на самом краю дрожащей лавки и выглядел так, словно сбежал с карнавала фриков: грубая и расхристанная рубаха, латаные штаны на подвязке, стоптанные валенки. Лошадка с дровенками, наверное, оставлена где-то на запасных заснеженных путях.
– Эй, селянин! – весело гаркнул Гога. «Селянин» от неожиданности вздрогнул, потерял равновесие и, очутившись на полу, удивленно повел невидящими спьяну глазами, пытаясь сфокусироваться на источнике звука.
– Где тулуп потерял, бедняга?
– Там, – мужик пьяно махнул рукой в сторону бюро, закрыл глаза и перевернулся на бок. – Туда, барин.
– Барин, эка, – Гога хмыкнул и, подбоченившись, глянул, куда показывал крестьянин. К удивлению, там, за брошенным бюро, обнаружилась арка, которую он не мог не заметить, когда входил. Из нее пробивался теплый, уютный свет, греющий зал ожидания.
За аркой открывалось то, чего здесь быть не могло из-за скромных размеров полустанка. Однако Гога собственными глазами видел залитую мягким рассеянным светом галерею, заканчивающуюся рифлеными ступенями, ведущими куда-то вверх! Что за чертовщина? Он оглянулся на селянина, но тот уже спал, подложив под голову стянутый с ноги валенок. Оставив с этой сценой возникшие было сомнения, Гога ступил в арку, бодро прошагал по галерее, удивляясь свежести воздуха и чистоте, и на миг остановился перед подъемом.
Любая человеческая лестница имеет свойство заканчиваться, даже если забраться на последнюю ступень очень тяжело. Впрочем, в данном случае задачи утомить поднимающегося не ставилось: неведомый зодчий сделал лестницу движущейся, и скоро Гогу вынесло к выходу в огромный и галдящий на сотнях языках зал.
Определенно, того, что видел перед собой Гога, не могло существовать в реальности. Сооружение, способное вместить в себя это помещение, должно было быть колоссальным, да что там – циклопическим. Как далеко вверх устремлялись высокие стены, не представлялось: они таяли в океане того же мягкого и рассеянного света, скрадывающего тени и контуры твердых фигур. Может и не было здесь никакого свода, кроме небесного, но откуда же лился свет, если над перроном висела ночь?
– Посторонись, смерд! Чего рот раззявил!
Мимо, едва не сбив обратно на эскалатор, прогарцевала кавалькада богато одетых господ, вооруженных длинными тяжелыми клинками. Подковы высекали искры из камня мостовой. Чуть поодаль горячо обсуждала что-то важное группа мужчин в пыльных мундирах. Обиженно цокала каблучками дама в кринолине. За покачиванием ее бедер с восторгом наблюдал кудрявый юноша в серой тунике, присевший у костра с раскрасневшимся оленеводом. На открытой площадке приземлялся с грохотом побитый космический корабль, заставляя даму ускорить шаг.
Перед Гогой возникла прозрачная проекция плутоватого человеческого лица. Физиономия хитро подмигнула.
– Не потерялись? Сожалею, что заставил ждать. Но зримое вокруг стоит того, не правда ли? Я – ваш проводник в этом интересном месте. Прошу за мной.
Гога потерял дар речи. Истолковав его реакцию по-своему, проекция продолжила.
– Я отведу к справочной, где после окончательной идентификации вы сможете уточнить место и время убытия. По пути буду рад ознакомить с некоторыми правилами пребывания в нашем уютном центре обслуживания. Вопросы?
– Куда я попал? – Гога продемонстрировал, что вернул контроль над речевым аппаратом. – И что тут происходит?
– Вы во временной лакуне, – туманно ответила проекция, незаметно увлекая незадачливого собеседника за собой.
– Исчерпывающе, – буркнул Гога. Он еще не понял, о чем говорила проекция, но счел нужным вставить слово, чтобы окончательно реабилитироваться после досадного молчания. Рожица состряпала страдальческое выражение.
– А прогрессивный вроде индивид, – проекция окинула собеседника оценивающим взглядом. – Туман помните?
Гость нахмурился, вспоминая перрон.
– Туман – самое распространенное явление, сопровождающее пробой во времени-пространстве. Временная и пространственная последовательности так давно были вместе, что между ними не могла не проскочить искра.
Рожица издала недвусмысленный смешок.
– Это привело их в некоторое замешательство, явившее аномалию – лишнюю секунду и пузырь, диаметром в расстояние, которое успел за это время проскочить шальной фотон. Я ясно выражаюсь?
– Вполне, – ответил обалдевший Гога.
– Чудесно. Долгие лета этот пузырь не был никому интересен. Вселенной с ее масштабами, откровенно говоря, вообще было на подобную мелочь плевать. Тем более, что формально аномалии в последовательности не существует. В физическом же мире она имеет место в незначительных проявлениях в разных эпохах и координатах. Сюда пропадают ложки, носки, всякая другая мелочь и, иногда, люди. Иронично получается, не правда ли? Не правда! Никакой иронии, а только скучная наука, вавилонское столпотворение людей и свалка разнообразного хлама. Осторожней!
Мимо прозвенел внушительных размеров грузовик, наполненный ложками. Где-то там, наверняка, была и исчезнувшая мельхиоровая любимица проводника, грубо высадившего Гогу на полустанке из-за подозрения в мелкой краже. Сюда б его, и в кучу мордой ткнуть. Ищи, мил человек, не жалко!
– Остолоп! – физиономия, отрастив кулачок, потрясла им вслед машине. – Напокупали прав!
– То есть, я выпал из своего времени и пространства? – мрачно переспросил Гога.
– Можно и так сказать, – согласилась проекция, провожая глазами низко летящий авиалайнер. Пассажирский самолет, из тех, что перевозят сотни человек, выпускал шасси, готовясь к приземлению. – Но наш центр создан для того, чтобы помочь решить эту проблему. Ведь она, как вы наверняка уже догадались, носит массовый характер.
– И во что мне обойдется решение проблемы? – с подозрением поинтересовался Гога.
– Узнаю влияние развитого капитализма! А если скажу, что помощь не стоит денег, поверите?
– Не знаю, – честно признался Гога.
– И правильно, – сказала проекция. – У центра своя выгода. Нам интересно время, которое вы потратите у нас в гостях.
– Время – деньги, – задумчиво протянул гость.
– Треть своей жизни обычный человек бездарно тратит на сон, – проинформировала физиономия. – А вам жалко немного времени на то, чтобы выбраться из лакуны? Удивительный вы, люди, народ!
– А вы – не люди? – решил уточнить Гога. Рожица округлила глаза.
– Лично я – элемент обслуживающей программы, а Центр – стартап молодого бизнесмена из периода, который вы можете считать относительно недалеким будущим, – пояснила она. – В мире корпораций свободных ниш нет, и организация центра обслуживания во временной лакуне – неплохой способ найти новый рынок сбыта. Шучу, какой же это рынок. Так, разовая операция, но сулящая мгновенную прибыль! Куш, сорванный с крохотной доли секунды во временной последовательности, прекрасен одной своей возможностью. Кстати, мы пришли. Придется немного подождать – желающих покинуть лакуну много, а справочных окон на всех не хватает. Когда подойдет очередь, вас известят, а мне предстоит встретить очередного гостя. И запомните – здесь нельзя говорить о будущем. Такое странное правило! Адье!
Проекция исчезла, не дав возможности что-нибудь брякнуть в ответ. В ладони возник металлический жетон с пятизначным номером. Гога разочарованно присвистнул. Судя по цифрам, ждать придется долго.
Место, куда привел проводник, было открытым полем, на травке которого расположилось несколько десятков человек. Кто-то спал, кто-то курил или считал ворон. В центре возвышалась будка из непрозрачного стекла, у которой нетерпеливо переминалась небольшая очередь стремившихся попасть внутрь без очереди.
В сторонке призывно играла тихая музыка открытого бара, за стойкой которого суетился осьминог-мутант. Другого определения созданию с многоглазой головой, плавно переходящей в длинные гибкие конечности, Гога подобрать не мог. Одним щупальцем головоногий сгребал монеты, другими смешивал напитки, подавал или забирал хрустальные, граненые, деревянные, металлические, керамические емкости у разношерстной публики. Человек любил хмелеть во все времена. Полюбовавшись, как рыцарь, отставив в сторону шлем с плюмажем, пьет на брудершафт с татуированным по самую шею байкером в кожаной жилетке, Гога решил, что тоже не прочь смочить горло.
– Бармен, водки! – крикнул он, протиснувшись к стойке.
– Чем платить будете? – низко проурчал тот, наполняя рюмку беленькой.
– Деньги? – Гога облизнул губы. – Проводник сказал, что здесь платят временем.
– Пребыванием, – уточнил осьминог. – Не путайте со временем. И только за основной пакет услуг. Досуг – дополнительная услуга. Принимается любая обеспеченная банками валюта – дорожные чеки, казначейские билеты, монеты, кредитные карты, мобильный перевод.
У стойки возник чернявый нечесаный бородатый дикарь в небрежно наброшенной набедренной повязке. Бородач ударил пустой деревянной кружкой и швырнул горсть ракушек. Осьминог ловко плеснул в незамысловатую тару светло-коричневую жижу, от которой остро несло перебродившими ягодами. Гога покосился на бармена.
– Так я могу ракушками отдать?
Бармен с подозрением навел на него один из глаз и внимательно осмотрел.
– В твоем времени ракушки не конвертабельны, – наконец сказал он. – Но гипотетически можешь, если отыщешь, кто обменяет их на что-то представляющее для тебя материальную ценность.
– Чушь какая, – пробормотал Гога. – Ты принимаешь ракушки от дикаря, но не хочешь от меня.
– За удовольствие надо платить, – философски заметил осьминог. – Это бар, а не богадельня.
Занимательную беседу неожиданно прервала трель, которую издал жетон, оставленный Гоге.
– Ваша очередь, – осьминог ткнул щупальцем в сторону справочной. – Желаю сделать верный выбор.
Смысл пожелания бармена Гога понял внутри стеклянной кабины, где его поджидали свободный стул, стол и сидевшая за ним блондинка в строгой серой униформе, скорее подчеркивающей, чем скрывающей аппетитные формы.
– Разрешите, – спросил Гога, изображая галантность.
– Присаживайтесь, – милостиво разрешила хозяйка кабины и положила ногу на ногу. Ножки у нее были длинными и точеными. В изящных ручках красотки возникла канцелярская папка, которую она открыла, демонстрируя некоторый интерес. Однако движения блондинки были слишком точны и выверены, чем выдавали искусственную природу.
– Как живая, – восторженно прошептал Гога.
– Если это комплимент, то сомнительный, – сказала девушка, не отрываясь от изучения папки. – Человеческая психика вряд ли бы справилась с таким наплывом клиентов и это привело бы к катастрофическим ошибкам. Однако хочу вас удивить: у нас есть теплый и осязаемый органический персонал. Бармен – эмигрант с одной из лун Юпитера. Есть и местные – в основном волонтеры и студенты, собирающие исторические данные. Но вы вряд ли представляете для них интерес. Ваш период представлен широко, даже чересчур. Интернет, знаете ли, вобрал огромный массив данных о времени вашего пребывания, хотя, буду откровенна, бОльшая его часть – бред или порнография.
