Пороги рая, двери ада

И тут до меня дошло то, о чем я раньше не подумала. А ведь в сгоревшей машине обнаружат два тела – мужское и женское – и решат, что погибли мы оба, Севка и я! Да и убийца около машины сказал Игорьку: "Оба клиента мертвы". И это может означать только одно – хотели убить именно нас обоих. Но почему они не поняли, что рядом с Севкой сидела не я? Хотя… Волосы нашей случайной попутчицы были похожи на мои – короткое светлое каре, а то, что ростом она была повыше, так это не заметно, когда человек сидит, тем более, нагнувшись вперед. Они даже не взглянули на её лицо, так были уверены, что Севка мог ехать в машине только со мной. Значит, Игорек решил прибрать к рукам Севкину фирму, убив и её владельца, и его наследницу-жену. Но ведь после нашей смерти все наследует наш сын, наш Егорка!

И вот тут мне стало по-настоящему плохо, так плохо, что я подняла лицо к безоблачному голубому небу и завыла волчицей. Потом упала на колени и стала биться головой о бревнышко, рукой зажимая в горле дикий крик. Остановилась, только почувствовав на губах соленый вкус крови из рассеченной брови.

Как ни странно, он мгновенно отрезвил меня. Я не дам этой мрази расправиться с моим сыном и избежать наказания за убийство мужа и неизвестной женщины! Они считают, что убили нас обоих. Но сразу же после этого убить и нашего сына они не решатся, это будет слишком подозрительно. Да и Егорка пока очень мал, не понимает ничего, а значит управлять фирмой и распоряжаться деньгами спокойно может Игорек. К тому же есть ещё Сима, а она единственная наша родственница и если с Егоркой что-то случится, то станет наследницей она! А справиться с взрослой женщиной трудней, чем с ребенком. Так что время у меня пока есть, правда не знаю, сколько. Дома появляться мне нельзя, потому что убийцы наверняка крутятся рядом и тогда могут пострадать и Егорка с Симой. Значит, мне просто необходимо найти убежище, приложить все силы для спасения ребенка и постараться отомстить за смерть Севки.

Сформулировав свою задачу, я вскочила на ноги, словно пружина, опять умылась остатками воды, к рассеченной брови приклеила листочек подорожника и, затолкав в карман бумажник со всем его содержимым, решительно двинулась по дороге.

Пройдя метров двадцать, я спохватилась, вернулась и разыскала завалившегося за бревнышко мишку. Так мы с ним и потопали. И прошли, наверное, километра четыре. К этому времени солнце уже было в зените, мне хотелось есть и просто смертельно хотелось пить. Наконец я добрела до крохотного озерца, вернее прудика, и, наплевав на кишечные инфекции, легла на бережок и, не отрываясь, напилась под завязку самой вкусной на свете воды. Потом разделась и выкупалась, отклеив заодно со ссадины увядший подорожник. Обсыхая голышом на солнышке, я вдруг услышала вдалеке тарахтенье мотора и поспешила натянуть одежду.

На дороге я долго оглядывалась, пытаясь уловить, откуда доносится явно приближающийся звук. Внезапно из-за поворота появился странно вихляющийся мотоцикл с коляской. В седле очень прямо сидел пожилой дядька в затертом бушлате и детском оранжевом беретике. Увидев меня, он еще больше завилял и как-то боком остановился. Я поспешно подошла и поинтересовалась, где здесь ближайший населенный пункт и далеко ли до него.

– Да идить…те все прямо и до доидить…те в Варенцово, – толково ответил абориген. И, поразмыслив, добавил: – Дашь на бутылку, мигом довезу!

Дядька настолько явственно источал сивушные ароматы, что соглашаться ехать с ним было просто самоубийством, но желание поскорее оказаться в обитаемом месте было сильнее чувства самосохранения, и я только спросила:

– Куда садиться?

Дядька ткнул заскорузлым пальцем в люльку, где красовался мешок с зерном. Вздохнув, я мысленно перекрестилась и взгромоздилась на мешок, вцепившись обеими руками в торчащую впереди скобу. Мишку я зажала между коленками. Пьяный водитель с третьего раза попал по педали, мотоцикл взревел и мы резво повихляли по дороге, чудом избегая наиболее глубоких рытвин. Подскакивая на мешке, слегка гасящем удары, я все же немедленно ощутила все свои ушибы. Это немного отвлекало, и я уже не думала ни о чем, кроме того, как бы не вылететь из люльки. Если это произойдет, то вряд ли дядька заметит мое исчезновение до самого Варенцова.

Вздымая клубы пыли, мы ехали и ехали вдоль бесконечных полей и пастбищ. Наконец вдали среди деревьев показались крыши домов. Мой водитель взмахнул рукой и гаркнул:

– Варенцово! Вон оно, итить твою налево!

С этими словами он выхватил из-за пазухи бутылку с мутной голубоватой жидкостью, ловко выдернул зубами бумажную затычку, выплюнул её на дорогу и одним махом допил содержимое. Бутылку он опять любовно спрятал на груди, после чего ослепительно улыбнулся мне, продемонстрировав два железных и пять кариесных зубов. Я постаралась сохранить спокойствие и даже ободряюще улыбнулась в ответ.

– Сейчас прямо к Сидоровне, за горючим! – еще громче завопил проклятый возница и мы въехали в деревню, распугав кур и жирных гусей.

Наконец мотоцикл замер у дощатого дома, чуть не наехав на огромного козла, пасущегося у забора. Козел мекнул дурью и ускакал прочь, тряся от негодования бородой. Из дома появилась дородная женщина лет пятидесяти и остановилась на крыльце, уперев руки в крутые бедра.

– Здорово, Сидоровна! – завопил дядька и, соскочив с седла, резво поковылял к ней, на ходу доставая бутылку. При этом он вихлялся точно так же, как его мотоцикл по дороге.

Сидоровна критически оглядела неустойчивую фигуру и поинтересовалась:

– И чего приперси, Мурзилка, должок, что ли, принес?

– Да какой там должок, Сидоровна, всего-то четвертак!

– А хоть и червонец! Раз сказала, не налью, пока не вернешь, значит, не налью!

Несчастный Мурзилка обиженно затормозил и растерянно оглянулся на меня. Я вспомнила о нашей договоренности и извлекла из бумажника сотенную бумажку. Потом вылезла из люльки и отдала её Сидоровне.

– Ладно, сейчас сдачу принесу! – подобрела та.

– Не надо сдачу, – махнула я рукой: – Будете наливать ему, пока денег хватит. И расскажите мне, как до города добраться.

– Да как добраться – садись на автобус, минут через сорок будет, и езжай до Бибирева. А там другим автобусом и до города доедешь. Сама-то, небось, городская?

– Городская, городская. А поесть у вас тут можно где-нибудь?

– Ресторанов у нас тут нету, каждый своим двором живет. Если хочешь, могу чего-ничего в погребке поискать. – Она многозначительно пошелестела сторублевкой, и я охотно протянула ей вторую.

Ухватив обе купюры, Сидоровна исчезла в доме, преследуемая по пятам настырным Мурзилкой, требующим обслужить его в первую очередь. Я уселась на лавочке и принялась ждать. Минут через десять женщина появилась с полиэтиленовым пакетом, на котором была реклама "Мальборо", и протянула его мне вместе с пятидесятирублевой купюрой. Я хотела отказаться от сдачи, но она осуждающе глянула на моё грязноватое облаченье и пробормотала:

– Деньгами не разбрасывайся, лучше купи себе платьишко какое-никакое, а то бегаешь, как байстрючка!

ГЛАВА 3

Уточнив место, где надо ждать автобус, я отправилась на окраину села, села на травке неподалеку от пустовавшего навеса с ржавой надписью "Варенцово" и залезла в пакет. Там обнаружилась половина каравая, половина жареной курицы, пучок свежего лука, пластиковая бутылка из-под "Боржоми" с молоком и четыре сдобных пирожка с черешней. Пока пришел автобус, я, не переставая, жевала и съела почти все. Оставшееся молоко и хлеб я сложила обратно в пакет, в него же сунула несчастного медвежонка.

На скрипучем древнем "ЛуАЗе" я через полчаса доехала до Бибирева, села значительно большего, чем Варенцово, и там, на крошечном автовокзале, задумалась. Ехать прямо в город мне было опасно, в любой момент я могла встретиться с кем-нибудь знакомым. А если меня считают погибшей, то немедленно разнесется известие о моем чудесном воскрешении. С другой стороны, если я не вернусь в город, то как я смогу спасти Егорку и обвинить Игорька в убийстве?

Значит, прежде чем вернуться, мне нужно стать неузнаваемой, а на это нужно время. Однажды я уже была не похожа на себя и знаю, как этого достичь. Во время беременности я поправилась на шестнадцать килограммов и сама себя в зеркале не узнавала. Знакомые проходили мимо меня, не здороваясь, а когда я их окликала, впадали в столбняк. Наверное, дело в том, что лицо у меня какое-то слишком тонкое – носик острый и граненый, подбородок тоже остренький, а вместо щек – дурацкие впадины между ртом и скулами. Поэтому жировые наслоения дали поистине чудовищный результат – я превратилась в несуразную курносую деваху с лицом морской свинки. Слава Богу, что похудеть для меня не проблема, а то я бы сама ушла от Севки, чтобы не компрометировать его такой физиономией.

А пока я не отъем себе новую морду, нужно подумать о максимальном камуфляже. Но в Бибиреве не обнаружилось даже парикмахерской! Поэтому я выбрала автобус до пригорода под названием Шушановка, где когда-то бывала в гостях у бабушки моей школьной подруги. Шушановка была уже городом, но такой непролазной окраиной, застроенной частными домами и старыми бараками, что считалась совершенно иным миром, не совместимым с остальными районами.

В Шушановку я добралась уже в сумерках. А если знать, во сколько темнеет в июне, то приблизительно в десятом часу вечера. Ночные и дневные перипетии давали о себе знать, и я буквально не держалась на ногах. Все тело ныло и болело с разной степенью интенсивности в разных его частях.

Я едва волочила ноги по неширокой улочке, заросшей травой мокрицей, и, выбрав в самом конце её домик поопрятней, решилась постучать в его калитку. Открыла мне костлявая старуха, одетая в байковый халат.

– Добрый вечер. Извините, вы не знаете, кто может сдать мне комнату на время?

Старуха внимательно осмотрела меня. Очевидно, мой вид вызывал определенные сомнения, потому что она поинтересовалась:

– А документы у вас есть?

Я выпалила заранее припасенную легенду о том, что поругалась с мужем и убежала из дома без документов и вещей, только деньги успела прихватить. При этом я намекнула, что хорошо заплачу за приют. Старуха пожевала губами, потом кивнула и впустила меня в чистенький дворик, с одной стороны которого находился довольно ветхий гараж, а с другой – веранда, опоясывающая дом с двух сторон. За домом угадывался довольно большой сад со старыми яблонями и вишнями. Между гаражом и домом были разбиты небольшие клумбы, радующие глаз пестрыми цветами. Цветы наполняли воздух одуряющими ароматами. Кажется, распускалась ночная фиалка.

Я прошла за хозяйкой в дом и мы, наконец, познакомились. Звали её Галиной Петровной. Я представилась Ларисой. Усадив меня за круглый стол с вязаной скатертью, Галина Петровна принялась поить меня чаем с клубничным вареньем. Выпив чашку, я почувствовала, что глаза мои слипаются. Заметив, что я клюю носом, хозяйка показала мне комнату.

Наверное, это была супружеская спальня – огромная кровать с затейливыми никелированными спинками и горой подушек под кипенно-белой накидкой возвышалась у стены, завешенной ковром с изображением ветвисторогих оленей. Я удивленно попятилась. Но хозяйка пояснила, что после смерти мужа перебралась жить в дочкину комнату, а эту иногда сдает. Но сейчас страшно кого-нибудь пускать, могут убить и за горбушку хлеба. Поэтому квартирантов в последнее время нет. Мы договорились о цене, и я заплатила сразу за две недели.

Наконец я осталась одна в комнате, сняла с кровати пикейное покрывало, разделась и нырнула в крахмальное, пахнущее все той же ночной фиалкой, нутро долгожданной постели. Уснула я мгновенно, прижав к груди, как в детстве, плюшевого мишку. Сны, наверное, в эту ночь решили пощадить меня – я блаженно проспала до позднего утра, не увидев ничего.

***

Еще не открыв глаза, я почувствовала запах гречневой каши и зашевелилась. Панцирная сетка кровати отозвалась мелодичным звоном.

– Ларочка, вы не спите? – позвала меня Галина Петровна, приоткрыв дверь. – Идите завтракать.

Я встала и отправилась к умывальнику. Вчера я так и не увидела толком своей физиономии, но сегодня из зеркала на меня глянуло нечто ужасное. Нос распух (что, если я его сломала?!), щека отливала синевой, на брови запекшаяся ранка, волосы слиплись и висели пыльными космочками. Под глазами чернели круги, а сами глаза выглядели воспаленными и совершенно больными. Я зажмурилась и потрясла головой, но видение не исчезло. Я выглядела словно иллюстрация к статье "Насилие в семье".

Умывшись и кое-как причесавшись, я села к столу. Моя хозяйка, жившая одна, истосковалась по общению, но вид моей разбитой морды удерживал её от расспросов о моей нелегкой жизни. Поэтому она рассказывала о своей. Сорок лет проработала она вместе с мужем на местной кондитерской фабрике, дом этот сами строили. Была у Галины Петровны дочка, живущая с мужем и детьми в центре города. Зять зарабатывал хорошо, тещу уважал. Дочка звала жить с ними, но Галине Петровне вначале, после смерти мужа, было жаль продавать дом, а теперь и покупателей не найти.

– А зачем же продавать, можно ведь как дачу использовать, – удивилась я.

– Да что вы, Ларочка, если в доме хоть неделю никого нет, его же сразу обчистят, а потом и сам дом по бревнышку раскатают, оглянуться не успеешь. Тут у нас народ такой, что глаз да глаз нужен. Нет, пока дом не продам, к дочери не переселюсь, – твердо ответила хозяйка. – Да и немного ведь прошу, всего тысячу долларов. За такой дом и больше дают, но места наши всем известны, боятся приличные люди здесь селиться.

– Да что же здесь людоеды кругом?