Ради этого серого Неба

И поехали: проблема в дороге, погоде, деньгах, здоровье бабушки или кошки. Проблема, проблема, проблема! Ты можешь даже сломать ногу сдуру, лишь бы не делать то, что на самом деле не хочешь, например, из-за страха или неуверенности в себе.

Я это заметил еще в детстве. Но любовь к слухам и желание заполучить в коллекцию самые ценные слова пересиливали все страхи. Каждый раз, когда искал отмазку, когда боялся и хотел отступить назад, я делал титаническое усилие над собой:

– Все, что меня пугает, я обязан осуществить. Не бойся сказки, бойся лжи.

Так я говорил себе и делал шаг вперед. Иногда мне казалось, что глаза мои закрыты и я иду в пустоту, не ведая, есть ли впереди обрыв. Я не знал, вернусь ли целым. И все же это того стоило. Единственное, что осталось и заставляло смотреть на себя с уважением и трепетом – это последствия. Любое действие имеет последствия, абсолютно любое.

В Луге сырой и теплый воздух. Она южнее Питера, и если проехать еще дальше, то доберешься до Нижнего Новгорода. Но в этот раз моя остановочка здесь.

На машине я не поехал намеренно, опасаясь пробок и аварийных ситуаций на дороге. К тому же, что скрывать, водитель из меня дрянной – я стопроцентный пассажир. Бывало такое, что я засматривался на дерущихся в центре бомжей и с открытым ртом въезжал в зад иномарки. Или как-то раз долго разглядывал, как мне показалось, самый уродский в Питере рекламный проспект. Полез за телефоном, чтобы сфотографировать и написать разгромную статью про некомпетентных сотруднико. И случайно нажал на газ. Очередной штраф, разборки, упущенное время и потерянное достоинство.

Дэпээсники меня знали и даже прозвище дали – «Горе-баранка». Иногда называли просто бараном. Поэтому мою машину водил Игнат, на нем никакое погоняло не висело. Он прекрасный водитель, шикарный любовник и отличный, преданный друг.

С этими мыслями я очнулся недалеко от вокзала, на большом открытом рынке, где каждый торговал, чем хотел. Кто закатками, кто ножами, кто свежей рыбой. Картошка, детские велосипеды, шмотки прошлого века, самовары – все можно было найти здесь за относительные копейки.

Рядом с рынком – проезжая часть, где приткнулись таксующие мужички, к ним я и пошел. Окинув всех взглядом, я остановился на пожилом мужчине с седыми волосами, сигаретой «Прима» и в кепарике, именно в таких головных уборах ходят в пригородах. Одет просто: брюки, видавшие виды, свитер мохнатых годов и сверху кожанка. Он улыбался и что-то рассказывал соседу, щелкающему семечки. Тот его внимательно слушал.

Как только я подошел, мужчина переключил внимание на городского мудачка и возможность заработать.

– Здравствуйте, уважаемый! Куда вас подбросить? Все дороги знаю, куда скажете, отвезу. Я Петрович, сам местный, и все мои предки отсюда. Так что не стесняйся, говори куда нужно, – он улыбался, смотрел на меня ясным взглядом, голубые глаза еще не растеряли былую внимательность.

– Мне нужно в местную деревню, Заклинье называется. Она в трех килом…

– Знаю я, сколько километров, – мужичок прервал меня, махнув рукой, словно отгонял жирную муху. – Не учи ученого, садись давай. Пятьсот рублей, – он немного поменял тон, будто расстроился или напрягся.

Конечно же, цену он загнул, по-хорошему тут двести, и то с натяжкой. Но мне захотелось поехать с ним, деньги стали неважны. Я как будто попал в другой мир, в котором пока ничего не понимаю, а местные смотрят на меня и посмеиваются из-за моего любопытства и глупости. Думаю, они сразу повесили на меня ярлык «городской», а значит, я неженка и у меня есть деньги. Они правы, и я согласен сыграть в эту игру.

Петрович сел за любимую, потертую годами баранку. В машине мурлыкало радио «Ваня». На сиденьях лежали массажные накидки. Они состояли из круглых деревянных шариков, собранных в одно полотно, и помогали людям, которые много сидят и мало двигаются. Благодаря такой нехитрой конструкции кровь не застаивается. Старый, но рабочий метод.

Несколько маленьких православных икон, бумажки, папиросы, кроссворд из того самого киоска, кусок пирога, завернутый в салфетку, – в этом доме на колесах было все, что нужно в дороге и дорого сердцу хозяина.

Я хотел сесть на заднее сиденье, как делаю всегда в такси. На переднем я езжу только с Игнатом, и только потому, что могу прикасаться к его руке или приставать к нему, пока горит красный свет.

– Что ты как баба, ей-богу? Садись вперед, – водила стал убирать объедки и журналы с соседнего кресла. Огрызок яблока он попросту выкинул в окно.

– Да ладно, Петрович, мне тут удобнее, места больше, – как можно дружелюбнее ответил я. К моему большому облегчению и даже удивлению мужичок тут же отступил, не продолжая дискуссию на эту тему. Только развел руками и скривил лицо, мол, дело ваше.

– Как хотишь, малой, как хотишь, – он произносил слова с присвистом, звучало забавно. – Садись куда хошь, мне разницы нет, – он подождал, пока я закину рюкзак и устроюсь. Как только я закрыл дверь, он нажал на газ, и мы отправились в сторону Заклинья.

Ехали мы не спеша. За окном мелькали серые и белые пятиэтажки, аптеки, торговцы на каждом углу. Собирался дождь.

Конец августа в этом году выдался более холодным, чем обычно. Меня пробирала дрожь, я зябко укутывался поглубже в свитер, прятал руки в нежную, теплую ткань. Мне захотелось чаю с абрикосовым печеньем. На миг я забыл о своей миссии, заскучал по дому, а еще больше по Игнату. Он заваривал потрясающий чай на травах и фруктах.

– Так зачем пожаловал, милок? – Петрович сверлил меня глазами через зеркало заднего вида, его острый взгляд был направлен прямо на меня. Мне кажется, врать таким людям бесполезно. Может быть, они не подадут виду, но сразу учуют ложь. Эту особенность я замечал у деревенских жителей.

– Да так, я журналист из Питера. Слышал, что в деревне ходят необычные слухи о парне из местного бара. Захотел узнать об этом побольше. И…

– Вот оно что, – Петрович снова перебил меня. – Знаю я эту историю. Странная ситуевина. Не верится, конечно, но много фактов. Хоть в ментовке ничего не сказали толком, но в народе разное говорят. И само Заклинье многие стороной обходят.

Мужичок расслабился, видимо, понял, что я врать не собираюсь. Он не скрывал радостную улыбку. Конечно, он знал здесь все, а я глупый городской паренек вступил на его родные земли. Это тешило самолюбие.

– А что такого в этом Заклинье? – я сделал максимально идиотский вид, вытаращил глаза. Я умел прикидываться глупым ребенком, чтобы умные взрослые на волне тщеславия выложили все подчистую, с добавкой и примечаниями.

– Шо там, шо там. Местечко то, прямо скажем, темное. Сколько помню себя, бабки мои обходили его стороной, а сплетней – пруд пруди. Говаривали, что жила там богатая семья и владели они всеми крестьянами. Десять дворов было, и все ихние. Слыхал, что при этих господах в деревне мыза была, там они все и гнездились.

Чтобы не перебивать Петровича, я быстро загуглил слово «мыза» и узнал, что это отдельно стоящая усадьба с хозяйством. Поместье другим словом.

– Бабки говорили, шо семья необычная была. Много они про травы лечебные знали. Если кто-то в округе заболевал: скотина али человек, все к ним на поклон шли. Любили их, хоть и боялись. Говорят, что не старели они, все красивые и молодые были.

В 1870-х годах крестьяне выкупили свои земляные наделы и стали собственниками. И семья поредела, господ становилось все меньше и меньше. Кто-то уезжал, кто-то умирал. Потихоньку люди приучились жить без них и их зелий. И в какой-то момент из семьи не осталось никого. Но небольшой дом стоит на месте той мызы до сих пор, и простые люди как жили там, так и сейчас живут. Мы с Луги стараемся туда без повода не суваться. Вот, что я знаю, сынок.

Я ехал молча, внимательно слушая Петровича и делая пометки в блокноте.

– Ах да, фамилия у них еще такая, ненашенская. Заковыристая. Как же? На «В», точно на «В».

У меня кровь застыла в жилах. Игнат говорил о фамилии того парня. Вильбоа. Я еще подумал, что для глухой деревни фамилия, прямо скажем, чужеродная.

– Из башки вылетело, старый котелок, – бубнил себе под нос Петрович. Мне показалось, что он прекрасно помнит фамилию, но хочет вытянуть побольше информации и узнать: к кому я еду. Я зажался, мне не хотелось вестись на его манипуляцию. И я ничего лучше не придумал, чем сказать:

– Ничего, в следующий раз вспомните, наверняка еще увидимся. – Петрович замолчал, внимательно посмотрел на меня и мою фальшивую улыбку и ответил лишь:

– Конечно, свидимся, сынок. Деревня-то маленькая, земля круглая, – он поддал газу.

***

В Заклинье все было вперемешку. Пятиэтажки, деревянные домики, завалившиеся заборы, остатки сараев и других построек, ущербные детские площадки, если это можно было так назвать: шины, наполовину закопанные в землю, самодельные качели из палок, заржавевшие железяки. Но природа и сама земля дышали благородством, гордо стоял красивейший лес, возвышаясь над всем людским безобразием.

Петрович высадил меня посередине деревни. Нужный дом я не назвал, решил, что сверюсь с картой или спрошу у местных. Вручив мужичку мятую купюру, я попрощался.

– Удачи тебе, сынок! Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, и наши края по телевизеру покажут.

– Спасибо, Петрович, до свиданья, – я не знал, что сказать, и не хотел ничего обещать.

Мужичок уже тронулся с места, но остановился, опустил окно до конца, сдал назад, чтобы поравняться со мной. Я все еще стоял на месте. Петрович посмотрел мне в глаза и сказал:

– Дом ихний в самом конце. Иди в ту сторону и все узнаешь.

– Чей дом? – я решил не выключать дурака.

– Хе-хе, – Петрович, помотав головой, широко улыбнулся, обнажив золотой зуб. – Ах да, вот тебе мой телефончик, выбираться-то тебе надо будет отсюда. А то сотрешь свои городские боты и издохнешь в канаве, как собака плешивая.

Он протянул клочок бумаги – прямоугольник, неровно вырезанный ножницами, подобие визитки, но на ней не было ни имени, ни предоставляемых услуг. Только номер телефона, написанный жирной, синей шариковой ручкой.

Я не хотел брать бумажку, но пришлось. Петрович махнул рукой и уехал, оставив меня глотать пыль от колес его роскошного авто. У него были самые чистые белые «жигули», что я видел.

Я посмотрел в сторону, указанную таксистом. Ничего не оставалось, как пройтись по деревне и осмотреться. Я стал настороженным, даже напряженным. Вокруг не было людей, тишина звенела. Все застыло. Казалось, воздух – тугой и ленивый – подчинил само время, и оно замедлило шаг. Или вовсе решило присесть на пенек и отдохнуть.

Какое-то время я стоял, озираясь по сторонам, голова от чистого воздуха начинала кружиться. Привыкнув к городской суете, родному запаху бензина, пыли, чужим духам и мусору, оставленному нежиться под солнцем, здесь я ощутил нечто совсем иное, почувствовал разницу.