– Хочу кое-что проверить, – тихо отвечает мне на ухо мужчина и находит мои губы.
Осторожно касается и мягко углубляет поцелуй. Горячая ладонь проскальзывает под футболку и медленно двигается вверх. Я опять вздрагиваю и хватаю его за запястье.
– Прекрати хватать меня за руки, – строго говорит Вадим, разрывая поцелуй.
Я знаю, что должна отпустить его руку. Знаю! Но не могу.
– Марьяна. Я ничего тебе не сделаю, – уже мягче произносит он, а я все продолжаю его держать.
Вадим склоняется к моему уху и шепчет, обдавая кожу щекочущим дыханием:
– Не бойся, слышишь? Я не трону.
Снова приникает к губам, я заставляю себя ослабить хватку, и его ладонь скользит выше, сдвигая вверх спортивное бра под футболкой, и обхватывает полушарие груди. Чуть сжимает, поглаживает и большим пальцем выводит круги вокруг соска, потом осторожно касается его подушечкой пальца и снова поглаживает. Я уже почти не сопротивляюсь, когда он задирает на мне футболку, еще выше сдвигает топ и обхватывает твердую вершинку губами.
В тот момент, когда его рука скользит мне под резинку шортиков, хочется провалиться сквозь землю или раствориться в воздухе. Потому что там я вся мокрая.
– Ножки раздвинь.
Разумеется, я плотно свела бедра вместе.
– Вадим…
– Давай, цыпленок. Расслабься. Это всего лишь ласка.
И я сдаюсь. Слегка развожу ноги, утыкаюсь лицом ему в плечо и замираю, не дыша.
Он слегка приглаживает складки, потом чуть раздвигает и скользит между ними пальцем.
– Ты вся вымокла, – шепчет мне на ухо то, что я и так знаю.
Невозможно не возбудиться от таких прикосновений, понятно?! Это естественная физиологическая реакция!
Наверное.
Затуманенный патокой желания мозг постепенно теряет контроль над телом. Вадим сказал мне, что не тронет (правда, потом добавил это свое сегодня), другого выбора у меня все равно нет, и постепенно я сдаюсь. Окончательно отпускаю самоконтроль и попытки сопротивляться накатывающему состоянию блаженства. Шире раздвигаю ноги, давая ему больше доступа, и, лежа на его плече, жадно вдыхаю густой терпкий мужской аромат с легкими нотами свежего цитрусового парфюма. Сейчас мне приятен этот запах. Кульминация наступает быстро. Сначала подступает слабыми импульсами, а потом взрывается яркими разрядами где-то там, в самом низу, и огненными брызгами разлетается по всему телу. Хорошо настолько, что еще секунда и я начну постыдно стонать. Я приникаю губами к его шее и, жарко дыша, осторожно прикусываю горячую бархатную кожу зубами. Потом выпускаю и, пытаясь отдышаться, виновато шепчу:
– Извини.
Вадим собирает в кулак мои волосы на затылке, тянет, отрывая мою голову от своего плеча, и целует. Его поцелуй неспешный, чувственный и томный. В промежности все еще сладко подергивает. Определенно, у нас с ним разное понимание значения слова «не трону». Но сопротивляться я уже давно не пытаюсь, растеклась в его руках как кисель. Одной он держит меня за волосы, а вторая лежит на моей талии, едва ощутимо поглаживая.
Внезапно тишину салона машины и наш поцелуй разрывает настойчивая мелодичная трель.
Вадим бросает взгляд на экран своего смартфона, который лежит здесь же на панели, и одновременно с этим по-хозяйски похлопывает меня ладонью по боковой поверхности бедра:
– Обратно пересядь.
Да не очень-то и хотелось. Ты сам меня сюда усадил.
А потом он принимает звонок и сухо и холодно выдыхает, поднося смартфон к уху:
– Да.
Я вылезаю из машины, чтобы не лезть враскорячку через консоль, обхожу ее перед капотом и сажусь со стороны пассажира в тот момент, когда Вадим раз за разом повторяет в трубку холодное «нет». Затем долго слушает размеренный голос на том конце. Слов не разобрать.
– Хорошо, Борис. Но с моей стороны это будет не более, чем дружеский жест, – в конце концов произносит Вадим, отбивает звонок, а после заводит мотор и разворачивает машину обратно в сторону города.
Какое-то время я сижу, не задавая вопросов, но в итоге беспокойство и любопытство все равно берут верх, а Вадим опять сидит абсолютно молча, и поэтому я осторожно интересуюсь:
– Вадим, а куда мы едем?
– Поужинаем.
Спустя время мы и правда подъезжаем к какому-то ресторану с броской, расцвеченной огнями, вывеской «Амели» и затемненным стеклянным фасадом.
– Вылезай.
Я выбираюсь из машины, Вадим выходит со своей стороны, потом открывает заднюю дверь, берет с сиденья пиджак в тон брюкам и надевает. Он замерзнуть боится? На улице пекло – не продохнуть.
Внутри все кричит о дороговизне и высокой престижности заведения. Темно-коричневые стены, почти черный глянцевый потолок со множеством встроенных светильников, столы, окруженные полукруглыми диванчиками, обитыми черной бархатной тканью. Более светлые столы и множество бра уравновешивают использованные в интерьере темные тона. В зале полный аншлаг. Но в зал мы не проходим, а в сопровождении официанта идем вглубь помещения и через длинный коридор минуем несколько одинаковых дверей, пока не останавливаемся у еще одной такой же. Начинаю подозревать, что этот мужчина – любитель приватных кабинок.
В центре помещения, за круглым столом, застеленным бежевой скатертью, сидят несколько мужчин. Свободный стул только один. Вадим уступает его мне, сухо представляет меня собравшимся, не назвав ничего, кроме моего имени, а сам ждет, когда официант принесет еще один стул. Они здесь такие же, что и диванчики в зале: обиты черной, бархатистой на ощупь, тканью. Я сажусь напротив полного мужчины средних лет с одутловатым лицом и густыми темными усами, который окидывает меня с ног до головы долгим оценивающим взглядом светло-голубых холодных глаз. Вадим садится справа от меня рядом с худым импозантным мужчиной в темно-синем костюме и с коротко стриженными седыми волосами.
Все собравшиеся мужчины, сидящие за столом, сплошь в белых рубашках и явно дорогих костюмах с галстуками, на запястьях в лучах искусственного света поблескивают часы, вместо пуговиц на манжетах – запонки. И я. В спортивных шортиках и футболке. И с чем-то похожим на воронье гнездо на голове, потому что, когда мы сидели в машине, и Вадим наматывал мои волосы на свой кулак, он стащил мою резинку с волос, и я теперь не знаю, где она. В помещении работает кондиционер, тут достаточно прохладно, и соски на груди предательски твердеют. Надеюсь, что это не сильно заметно, потому что под футболкой у меня тот самый спортивный топ и чашечек в нем нет. И зачем только Вадим приволок меня сюда? Я бы вполне себе посидела в машине, книжку почитала…
Приносят еду, мужчины за столом заводят долгий разговор про бизнес-план, маржу и рентабельность. Я почти не прислушиваюсь к их разговору, так как все равно ни слова не понимаю и, не поднимая головы, ковыряю вилкой в тарелке с кусочками мяса в каком-то соусе, нарезанными ломтиками овощами и какой-то крупой. Я такую раньше не ела.
А поднимаю я голову как раз в тот момент, когда сидящий напротив голубоглазый усач не сводит с меня внимательного изучающего взгляда. А может быть, я поднимаю ее именно поэтому, потому что его взгляд какой-то липкий, почти физически ощутимый.
Снова опускаю голову и возвращаюсь к еде, стараясь не думать, почему этот противный толстяк так на меня пялится. Хочется чем-нибудь прикрыться, как будто я сижу перед ним абсолютно голая.
– Красивая девочка, Вадим. Мне нравится. Тебе не жалко будет уступить мне ее на этот вечер? – светским тоном внезапно произносит толстяк во время образовавшейся паузы в разговоре.
Меня парализует. Вилка со звоном вываливается из моих рук, я бросаю беглый взгляд на сидящего справа Вадима, а затем на входную дверь слева. Не знаю, чего мне в этот момент хочется больше: попытаться, пока не поздно, рвануть к выходу или схватить его за руку. Мы с ним не обсуждали этот момент, но мне казалось очевидным, что наш договор предполагает наличие только двух сторон. Не может же этот мерзавец быть настолько подонком? Почему-то я была уверена… не знаю, в чем я была уверена. Я тупица, да? Наверное, тупица.
В помещении тем временем воцаряется гробовая тишина, нарушаемая лишь парой каких-то тихих щелчков. Я сижу, опустив голову, и лихорадочно соображаю. Все-таки мчаться к дверям или попытаться выколоть вилкой глаз хотя бы одному из них? Решив, что одно другому не помеха, беру упавшую вилку обратно в руку и крепко сжимаю.
– Вадим, мальчик, остынь. Сергей ошибся в своих выводах, – вдруг слышится справа ровный спокойный голос.
Это говорит седой импозантный мужчина, сидящий по правую руку от Вадима, а я бросаю еще один быстрый взгляд на Вадима, который сидит, небрежно откинувшись на спинку стула, и смотрит на замершего под его взглядом полного мужчину, очевидно, что Сергея, в упор. Вадим, остынь? Остынь? Да я с таким лицом макароны дома варю! И какой он вам мальчик? Ему тридцатка как минимум.
– Марьяна, – неожиданно произносит толстяк, сидящий под его взглядом как перед дулом пистолета, – я приношу вам свои извинения за эту неуместную шутку. Я и правда ошибся.
Напряжение водопадом стекает с моего оцепеневшего тела, и я, все так же не поднимая головы, на автомате накалываю на вилку кусочек мяса и кладу в рот. Если этот весельчак рассчитывает на наигранную дружескую улыбку в ответ на свои извинения, то не дождется.
– Истинное достоинство подобно реке: чем она глубже, тем меньше издает шума[3 - Изречение французского писателя и философа эпохи Возрождения Мишеля де Монтеня.]. Да, Марьяна? – произносит седой мужчина справа от Вадима. Надо же.
– Очень сложно хлопнуть дверью, если вас выбросили в окно[4 - Изречение поэта первой половины ХХ века Аминада Петровича Шполянского.].