Спасителей не выбирают

Хаггар очень не любил бояться и старательно отгораживался от страха спасительным равнодушием.

Безвластие, ожесточенные злые лица, война каждого с каждым, кровь, обильно смазывающая колеса хаоса, и смерти, много смертей – богатая жатва, которую собирал своевременно заронивший в землю семена раздора Незримый. А силы для этого, благоприятный климат всходам дал именно жаждущий знаний и силы теневик.

Любого бога питают молитвы паствы, ритуалы и жертвы. Кто-то в качестве них берет воздержание от удовольствий, кто-то – цветы и свежее молоко, кто-то просит жизни жертвенных животных. Последними вот уже несколько веков приходилось ограничиваться Незримому, но бог смерти помнил, какова на вкус человеческая кровь, и жаждал, как и король Рубера, возвращения прежних времен. Хаггар же и ему подобные в своей спеси и честолюбии помогли божеству получить желаемое.

Конечно, не стоило решительно все валить на Незримого. Не грозный бог отдавал приказы, не он плел смертоносные чары, не он развязал братоубийственную войну. И первое время теневой маг еще мог убеждать себя этими словами и спасаться за ними от осознания своей вины, но с каждым днем, с каждым боем, с каждым примененным разрушительным заклинанием все менее надежным становилось это убежище. И тогда появилась стена отчуждения и безразличия, отгородившая его от страха, чувства вины и остального мира.

Покончив с едой, мужчина отнес посуду к полевой кухне, возле которой сейчас никого не было, и вышел из темного чрева шатра наружу. Мороз мелкими и пока совсем не грозными иголочками пощекотал нос, лизнул щеки шершавым языком. Он пока преданно вилял хвостом и заглядывал в глаза, но к вечеру окрепнет и вот тогда уже покажет зубы.

Трое суток бушевала метель, но к утру наконец угомонилась. Сейчас небо казалось тонким-тонким, почти белым, и через эту кисею норовило проглянуть солнце, предупреждая о надвигающихся холодах.

Уже начало весны, но весной пока даже не пахло. Природа, кажется, злилась на людей за их неутихающую склоку или вовсе подхватила от них бешенство, но с начала войны погода как обезумела. Вправду гневались низшие боги, отвечающие за подобные вещи, или неуемная человеческая волшба сказывалась на окружающем мире, но земля и небо будто сговорились извести людей. То засухи, то разрушительные ливни, то морозы в конце весны, то среди зимы оттепель, после которой мир сковывал все тот же безжалостный холод, заставляющий трещать от боли кору деревьев. Впрочем, смутно верилось, что боги таким образом пытаются призвать смертных к порядку: неурожай с последовавшим за ним голодом и эпидемиями никак не способствовали наведению порядка. Скорее, верилось, что на людей ополчились разом все небожители и решили как следует проредить поголовье.

Прикрыв глаза, Хаггар шумно втянул носом морозный воздух, поплотнее запахнул тяжелое пальто из грубой, колючей, но очень теплой шерсти. На холоде в голове несколько прояснилось, а от проглоченной каши в потяжелевшем желудке на полчаса, или даже чуть больше, присмирел голод. Мужчина понял, что чувствует себя достаточно неплохо для того, чтобы сделать еще одно важное дело, в последнюю неделю превратившееся в обязанность.

В полевом лагере царила деловитая суета. Идущего теневика замечали издалека и старательно огибали, суеверно творя охранные знамения, а он сам уже давно не обращал внимания на чужой страх. Здесь и сейчас высокородные аристократы почти не отличались от простых воинов, смешивались с ними в единый организм: война умерила спесь и показала, насколько мала разница между людьми разных сословий. Может, осознав это, командиры согласились бы пойти на мировую, только мириться, кажется, было уже не с кем.

Лазарет располагался на краю лагеря – и пациентам тише, и здоровым меньше напоминаний о бренности бытия. В большую низкую палатку Хаггар нырнул как в ледяную воду – затаив дыхание и подобравшись в ожидании хлесткого удара.

Внутри было тепло, почти жарко, и душно, так что маг распахнул верхнюю одежду. Пахло теплой кровью, травами, болезнью, смертью и магией – сложный букет, отдающий безнадежностью. Света вполне хватало, чтобы оглядеться и найти взглядом заправлявшего здесь целителя. Тот почувствовал пристальное внимание, отвлекся от своего занятия – маг сортировал зелья и ингредиенты, – заметил неподвижно замершего у входа теневика. Поймал вопросительный взгляд, едва заметно качнул головой и опустил глаза.

Хаггар на мгновение стиснул зубы и кулаки, глубоко вздохнул в попытке взять себя в руки. Сосредоточенно погрузился в воспоминания, пытаясь выудить из недр памяти что-то безусловно светлое, вроде детских воспоминаний и сада возле родового поместья. Постарался надеть на лицо выражение, отличное от равнодушия.

Стоило выйти из привычного отстраненного состояния, потерять концентрацию на нем, и на языке почудилась горечь, а все тщательно скрываемые от самого себя мысли радостно зашевелились, как стервятники, почуявшие падаль.

Ободряющей улыбки не получилось. Но, по крайней мере, равнодушие временно кануло в недра души и Хаггар стал похож на нормального человека. Висевшее сбоку при входе небольшое зеркало отразило перемену, мужчина поморщился и двинулся вглубь душного помещения, в самый дальний угол, стараясь ступать тихо и не тревожить людей, лежащих на койках.

– Привет, – тихо проговорил он, нырнув за занавеску, отделявшую одного пациента от всех остальных. Он знал, что ее повесили для защиты этого человека от губительного, слишком яркого света, но все равно этот закуток устойчиво ассоциировался у него с одиночной камерой. С карцером.

Лежащий на койке мужчина не походил на живого. Скелет, обтянутый посеревшей, покрытой язвами и струпьями кожей. Короткие, совершенно седые волосы почти терялись на фоне белой подушки, и только голубые глаза, яркие, живые, пугали контрастом. Вряд ли кто-то в этой живой мумии сумел бы опознать молодого круглолицего хранителя Варона Присса.

– Как ты? – шепотом спросил Хаггар, сел на табурет у изголовья койки.

– Хорошо, – едва слышно прошелестел пациент, медленно прикрыл глаза, потом так же медленно, с трудом открыл. – Недолго осталось. Сегодня, самое позднее – завтра.

Теневик не стал говорить лживых слов утешения, не стал ободрять заверениями, что все обойдется, оба знали, что это не так. Не обойдется. В отсутствие Хаггара на этом самом стуле сидел сам Незримый и молча разглядывал умирающего, ожидая, когда тот уже не сумеет открыть глаза.

Магия целителей может многое, но против проклятий она бессильна. Владетель Верас прекрасно разбирался в проклятиях и в этот момент ненавидел свои знания. Есть чары, которые нельзя отменить. Просто нельзя, такое не под силу даже богам, поэтому он не мог дать другу даже призрачную надежду на лекарство, которое ищет и сумеет найти. Нет такого лекарства, Хаггар точно это знал. Он сам лет десять назад составил чары, случайно зацепившие несколько дней назад «штабную крысу» Варона. Да, не единственное и далеко не самое страшное необратимое проклятие из существующих, но почему-то теневику в этой ситуации чудилась рука Воздающего.

Приложил ли справедливый бог свою руку в самом деле? Вряд ли. Если бы остальные старшие боги интересовались происходящим сейчас на земле, они непременно постарались бы остановить то безумие, в которое неотвратимо погружались смертные.

Но тем не менее хранитель Присс умирал.

– Хорошо, что ты успел зайти, – почти беззвучно шевельнулись истончившиеся бескровные губы. – Спасибо. Посидишь?

Хаггар только кивнул и очень осторожно сжал тонкую костистую ладонь, кажущуюся пугающе хрупкой. Сухие пальцы едва заметно дрогнули, обозначая ответное пожатие, но сил на него не хватило. Варон вновь прикрыл глаза – не то задремал, не то пытался собраться с мыслями.

– Целитель молодец, обезболивает хорошо. Остается только слабость и скука.

– Один из лучших во всем мире, – тихо подтвердил Хар. Проклятому причинял боль не только яркий свет, но и резкие звуки, и даже запахи, поэтому в его закутке царила сумрачная тишина, едва уловимо пахнущая хвоей – этот запах успокаивал.

– Как наши успехи? – Друг вновь открыл глаза и внимательно уставился на мага.

– Хорошо, – не моргнув глазом солгал тот. – Господа военачальники осторожничают, но рожи у них довольные.

– Хорошо, – эхом повторил Варон и слабо улыбнулся уголками губ. В самом деле верил? Или так ему было проще умирать? Не исключено, что действительно верил другу на слово, прежде тот никогда его не обманывал. Вот даже не стал обнадеживать, что сумеет помочь и снять чары… – А ты как?

– Да что со мной будет, – поморщился теневик. – Устал только, но это все ерунда. Хочешь, расскажу что-нибудь?

– А ты не спешишь?

– Нет, мне сегодня дали отдохнуть, – вновь соврал маг. Он только вернулся, и было у него всего шесть часов на сон, но… выспаться он успеет на том свете.

– Тогда давай что-нибудь жизнеутверждающее, про счастливое посмертие, – усмехнулся Варон, и Хаггар, собравшись с мыслями, принялся травить байки. Он не был хорошим рассказчиком и не тянул на менестреля харизмой, но зато обладал отменной памятью, в которой, помимо магических формул, жили проглоченные между экспериментами легенды, сказания, да и просто выдуманные истории. А больного сейчас, пожалуй, меньше всего интересовала плавность, чистота и выразительность речи. Гораздо важнее, что рядом чувствовалось живое тепло, а неподвижную тишину нарушал размеренный хрипловатый голос. У Варона остался всего один страх – смерть в одиночестве, когда последний вздох примут пустые равнодушные занавесы, отделяющие обреченного от тех, кто еще сохранял шанс выжить.

Маг говорил и говорил, а по языку растекался привкус горечи. Пустота внутри ширилась, больно давила на ребра и тихо удовлетворенно приговаривала, не скрывая издевки: «Ну вот и все, владетель Хаггар Верас. Вот ты и остался совсем один, маг. Больше никто не потревожит, никто не сунется под руку во время опасного эксперимента. Так где твоя радость, о гениальнейший из живущих, сильнейший из темных и темнейший из одаренных?»

И мужчине оставалось только, скрипя зубами, признать правоту этого голоса. Сейчас на его глазах умирало последнее, что осталось от прежней жизни. Никто не отнимал у него способности, никто не отнимал знания и чары, никто не претендовал на могущество. А пустота все ширилась и давила все больнее. И сознание собственной силы совсем не радовало и даже ни на секунду не утешало.

Умирал его друг. Единственный друг. А он со всеми своими невообразимыми талантами и мощью мог только сидеть рядом, рассказывать сказки и держать в пальцах хрупкую сухую ладонь, уже неспособную согреться, боясь сломать ее неосторожным движением.

Он до сих пор не мог поверить, что осторожный и предусмотрительный Варон Присс так неудачно подставился, попал под глупое шальное заклинание, за несколько дней истаял до скелета и вот-вот отдаст душу на суд Воздающего. Пару лет назад он умудрился сунуть нос в гнездо заговорщиков. Именно он предупредил в свое время владетелей, и именно он помог подготовиться к подавлению восстания. Да, сам Хар не принимал предупреждений всерьез, но, к счастью, нашлись те, кто принял. Варон всегда предусматривал все на несколько ходов вперед – но случайность предвидеть не смог.

Хаггар говорил долго, до тех пор, покуда не почувствовал, что единственный слушатель уснул, и некоторое время после, заканчивая историю. Потом еще долго сидел, слепо таращась в темную тряпичную стену. Он ощущал себя невообразимо старым, даже древним, как Ничейные горы. И все вертелся в его голове один-единственный вопрос: «Зачем?»

Зачем все? Было раньше, есть сейчас; какая у всего этого цель? У жизни, у смерти, у всего.

Наконец он в раздражении тряхнул головой, пытаясь отогнать пустые бесплодные мысли, и решительно поднялся с места. Следовало в самом деле вздремнуть пару часов, но для начала…

– Как обстоят дела с накопителями? – тихо спросил он все того же целителя.

– Как обычно, – тот пожал плечами, – полно пустых, их вечно не хватает.

– Давайте заполню сколько-нибудь, – предложил теневик. Хотел замахнуться на все, но потом здраво оценил собственные возможности.

– Вам самому пара накопителей не помешала бы, – укорил его светлый.

– Посплю, все восстановится, – отмахнулся Хаггар.

Целитель смерил коллегу взглядом, с укором покачал головой, но спорить не стал. Во-первых, он полагал, что все не лежащие на койках в лазарете люди по умолчанию разумны и самостоятельны и навязывать им свое мнение глупо. А во-вторых, он знал, с кем разговаривает, и спорить с непредсказуемым магом не желал. Да и кто знает, на что этот человек способен? Он ведь умудряется почти каждый день заходить сюда и делиться силой, так, может, для него это действительно мелочи?

Обычно зарядкой магических накопителей, которые использовались при операциях и уходе за ранеными, занимались молодые недоучки, прибившиеся к лагерю и заодно помогавшие по кухне да бегавшие с поручениями, но их сил не хватало. Одно утешение – молодые восстанавливаются быстро. Конечно, и сами целители участвовали в сборе энергии по мере возможности, и даже маги остальных направлений порой заглядывали и делились, чем могли, но… Лишних накопителей не бывает.

Целитель не считал Вераса сумасшедшим и готов был подтвердить это профессиональное мнение любому желающему, да и особенно чудовищным не считал тоже. Эксцентричным, нелюдимым – да. За долгие годы практики немолодой целитель насмотрелся всяких людей: и пациентов, и тех, кто их окружал. И зачастую куда большими чудовищами, чем угрюмый теневик, выступали на вид совершенно приличные родственники пациентов. А этот… Всерьез называть бездушным монстром того, кто часами просиживал у постели умирающего друга, маг не мог. Он допускал, что многого не знает и у каждого есть разные грани характера, но также он оставлял за собой право на личное предвзятое мнение и даже личное заблуждение в таких вопросах.

Наблюдал целитель в процессе работы коллеги не за кристаллами – сомнительно, что профессионал способен их испортить, – а за самим теневиком. Просто на всякий случай, чтобы успеть поддержать или остановить, если вдруг что.

Впрочем, бдительность оказалась излишней. Хотя Верас к концу процедуры заметно побледнел против прежнего, но явно здраво оценил свои силы и не попытался зачерпнуть больше, чем имел, – несколько пустых камней так и остались лежать сиротливой кучкой.