Золотая середина ослика Иа

Иван сделал глоток из чашки.

– Нинель Михайловна, сколько вам лет?

– Ваня, что за вопрос? – рассердилась соседка. – Фу прямо, как невоспитанно. Но тебе отвечу – тридцать два.

Я быстро закрыла рот салфеткой, а мой муж стал сосредоточенно размешивать ложечкой сахар.

– Кто такая тогда пластмассовая Мэри? – решила рассеять все нелепости Рина.

Нинель воздела руки к потолку.

– Да что с вами сегодня? Ужасный, мерзкий лифт современного образца, очень похож на этот… как его, слово плохое такое…

– Проститутка? – подсказала Рита. – Это существительное литературное, его употребляли классики. Например, Куприн в романе «Яма».

– Ой, нет! – занервничала гостья. – Лифты такие теперь установлены почти во всех гостиницах. Мода на них пришла из Америки, и там же придумали пакость, которая сейчас всем нравится. Ногти! О! Точно! Вспомнила! Ногти! Современный лифт похож на эти ногти! Прямоугольные, маленькие, гаденькие, в панировке из гнилых сухарей.

Глаза Рины загорелись факелами.

– Ногти в панировке? Никогда не пробовала, не готовила. Рецептом поделишься? А чьи ногти надо взять?

Волынская с шумом выдохнула.

– Я не ем эту дрянь. Зайди в любую харчевню у метро и спроси у повара. Ногти подают почти в каждой.

– Интересно, чьи там ногти? – с самым серьезным видом спросил Иван. – Медвежьи? Слоновьи? Коровьи?

– Чаще всего куриные, – ответила соседка, не поняв, что Иван Никифорович просто иронизирует.

– Наггетсы! – осенило меня.

– А я что вам говорю, – фыркнула Нинель, – вы до невозможности непонятливые. Наш старый лифт – антикварное произведение искусства: железные двери с орнаментом, стены деревянные, пол тоже, висит зеркало в бронзовой раме, стоит обитая бархатом скамеечка. Едет плавно, ты ощущаешь себя истинной королевой, аристократкой. У Гаврилы Гавриловича что-то сломалось. А все разбитое чинится. Есть человек, который его восстановит, но он дорого берет. И ясно почему: он сделает уникальный лифт новеньким. Понятно объясняю?

– Сейчас да, – кивнула Рина, – а раньше не очень. Ты так выражалась, что мы с Танюшей решили, что у Гаврилы Гавриловича фамилия Лифт и он умер.

– Я такого не говорила, – отрезала Волынская.

– Мы так поняли, – вздохнула я.

Нинель пожала плечами.

– И кто виноват? Я ответила на все ваши вопросы. Теперь очередь Рины и Вани. Дорогие, что вам больше нравится: наш родной, уютный, антикварный Гаврила Гаврилович или пластмассовая, противная Мэри, похожая на типичный ноготь из харчевни?

– Я за Гаврилу, – кивнула Рина.

– Присоединяюсь, – согласился Иван. – А ты, Танюша?

Волынская вздернула подбородок.

– Ее мнение мне не интересно, она не наша, не родная, не подъездная. Есть вещи, которые должны обсуждать только те жильцы, которые в этом доме со дня его существования живут. Без обид, Татьяна. Я просто сказала правду, выразила мнение большинства аристократии подъезда.

Глава 8

Я взяла чашку и сделала вид, что пью чай. Только бы не расхохотаться во весь голос, только бы удержаться, иначе представитель аристократии подъезда может обидеться. А мне не хочется доставлять неприятные эмоции Нинели Михайловне.

И тут раздался голос Рины. Моя свекровь заговорила прямо как Игорь Кириллов, великий ведущий программы «Время» в советскую эпоху.

– Госпожа Волынская! Позволю себе напомнить, что эту красивую фамилию вы, от рождения Колотушкина, получили, выйдя по расчету замуж в тридцать лет за Игоря. В нашем доме вы не так давно проживаете. И позволю себе отметить нестыковку в показаниях: если вам тридцать с небольшим, то вы никак не можете помнить, как в двадцатые годы прошлого века выглядел лифт. А если у вас это задержалось в памяти, то вам сто тридцать с гаком лет.

Рина схватила со стола полотенце.

– А теперь уноси отсюда ноги, жаба унитазная, пока я тебе пенделей не надавала. Еще раз схамишь Танюше, наведу на тебя порчу безденежья, злую почесуху, облысуху, синюху и… и…

Волынская ойкнула и умчалась из комнаты. Через пару секунд раздался стук двери.

Я расхохоталась.

– Рина! Злая почесуха и облысуха! Ой, не могу!

Ирина Леонидовна уперла руки в бока и исподлобья взглянула на Ивана Никифоровича.

– А ты почему молчал?

– Заслушался, как ты говоришь, – улыбнулся Иван.

– Ты обязан защищать жену, – налетела на него мать, – или ты хочешь, чтобы она оказалась в армии незамужно замужних женщин?

– Незамужно замужних? Это как? – спросила я. – Имеете в виду гражданский брак?

– Нет, – уже спокойнее ответила Ирина Леонидовна, – законный, с печатью в паспорте. Если муж не защищает тебя от нападок своей матери, родни, соседей, то ты, дорогая, не замужем. Если муж не хочет зарабатывать, говорит: «Ну где мне денег найти?», лежит на диване и спокойно смотрит, как ты бегаешь, высунув язык, чтобы обеспечить семью, то ты не замужем. Потому что муж всегда сообразит, где подработать. Если ты плачешь от усталости, устраиваешь истерики, топаешь ногами, а муж вопит в ответ: «Понятно, я тебе, неудачник, не нужен. Все! Ухожу к маме» и бежит к шкафу, чтобы сложить вещи, то ты не замужем. Если ты сама решаешь все домашние проблемы, на твоих плечах покупка продуктов, готовка, уборка, проверка уроков, стирка, глажка, чистка аквариума и прогулка с собачкой, а заодно и вынос мусора, то ты не замужем. Потому что муж никогда не превратит жену в домработницу. Если тебе в качестве подарка достается только на Новый год и на день рождения конверт с деньгами, который он дает со словами: «Ты уж извини, сколько мог, столько и заработал», то ты не замужем. Муж постарается радовать жену почаще и не будить у нее при этом чувство вины, что она все его накопления забрала. Если твой муж пьет без просыху, сутками играет на компьютере, изменяет тебе, врет, делает тайком заначки, критикует тебя в присутствии своих друзей, требует увеличить грудь, то ты не замужем. Не за мужем. Ты за лентяем, дураком, хамом, идиотом, безразличным человеком, эгоистом. И не надо успокаивать себя словами: зато у моих детей есть папа, и у нас секс раз в неделю. Ребятам нужен отец, а не бревно на диване. И лучше жить совсем без секса… «Ты лучше голодай, чем что попало есть. И лучше будь один, чем вместе с кем попало» [3 - Стихи написал Омар Хайям.].

Рина вздернула голову и ушла.

– Что это с ней? – изумилась я.

Иван налил мне в чашку чай.

– У моего отца была очень авторитарная мать, она согнула его колесом, каждый день напоминала ему, что его родила и кому он за появление на свет обязан. Папа полностью контролировался матерью, та решала: где сыну учиться, что есть, носить, с кем дружить. Жили они в Самаре. Никифор уехал поступать в МГУ, с золотой медалью, он без труда стал студентом. На пятом курсе он женился на москвичке и попал в ад, потому что у Елены была своя мамаша. Теща постоянно говорила зятю, что он нищий, голый, без жилья, женился на ее дочери по расчету. А родная мамочка приезжала раз в три месяца, ссорила сына с невесткой, тещей и укатывала в Самару со словами:

– Вот что получается, когда дети самостоятельно принимают решение.

Через несколько лет жена изменила Никифору, ушла к другому. Он в прямом смысле слова оказался на улице, потом снял комнату в коммуналке и познакомился с Риной. А та сирота, ни отца, ни матери, но у нее была своя квартира, она жила в хоромах, которые от родителей ей достались. Даже сейчас собственные многокомнатные апартаменты у юной девушки – не столь уж частое явление. А в годы юности моих родителей это и вовсе считалось уникальной удачей. Молодые пары в советское время чаще всего ютились на кухне, редко им доставалась спальня в квартире у старшего поколения. О своих квадратных метрах только мечтали, ждали смерти бабушки-дедушки, надеялись, что однушка стариков им перейдет, снимали комнаты в коммуналках, бараках. А у Рины был просто дворец, куда она сразу прописала мужа. Думаешь свекровь оценила доброту невестки? Как же! Наталья Ивановна приезжала из Самары и говорила сыну, который тогда начал работать в каком-то НИИ:

– Тебе надо прилично выглядеть, пошли, одену сыночка.

И всю неделю она бегала с Никифором по торговым центрам, приобретала ему костюм, ботинки, рубашки. Рине ничего не дарила. Когда мать с сыном садились вечером за стол, свекровь начинала шпынять невестку: еда невкусная, в квартире грязь, белье не глажено. Никифор всегда молчал, а Ирина улыбалась. Она ни разу не ответила грубостью на хамство, иногда говорила:

– Вы правы, я пока еще плохая хозяйка.