– Ей не понравилось? – огорчился Роман Борисович. – В магазине сказали, что это самое наивкуснейшее лакомство.
– Гадость, – оценила угощение честная Киса.
– Так нельзя говорить, – остановила я ее, – Роман Борисович тебя от чистого сердца угостил. Поблагодари его как надо.
Киса развела ручонки в стороны, сделала книксен и вежливо сказала:
– Спасибо, Барабан Сосисович, за то, что вы мне от чистого сердца гадость принесли. Я наелась. Больше не хочу. Сейчас меня стошнит.
Я еле-еле удержалась от хохота. Барабан Сосисович! Нине понравится, как Киса переделала имя Романа Борисовича.
А тот вдруг закричал:
– Она разговаривает! Евлампия, Киса умеет произносить человеческие фразы!
За годы дружбы с Ниной я поняла, что ее отец необычный человек. Ну кто из вас может читать на ночь Платона? Да еще вместо того, чтобы мирно заснуть на втором абзаце, бегать по комнате и громко спорить с Эмпедоклом?[1 - Эмпедокл (род. ок. 490 г. до н. э. – ум. ок. 430 г. до н. э.) – древнегреческий философ, врач, жрец. Его труды «О природе» и «Очищения» (иначе «Искупления») написаны в форме поэм. – Здесь и далее примечания автора.] Кстати, вы знаете, кто он такой? Я – нет. Просто запомнила имя, которое Роман Борисович часто повторяет.
Будучи слишком образованным в области философии, психологии и истории, Еськин одновременно удивительно наивен в быту и совершенно технически безграмотен. Однажды я наблюдала, как профессор подошел к чайнику, несколько секунд смотрел на него, а потом забубнил, явно обращаясь к самому себе:
– Так… Сосредоточься. Сконцентрируйся. Изучи предмет. Сделай вывод. Это не печка для разогрева еды – та висит у холодильника. И не хлебница – оная стоит на подоконнике. Ага, передо мной чайник! Он-то мне и нужен!
Но даже для Еськина странно поражаться тому, что девочка, которая ходит в садик, разговаривает.
– Я и читать умею, и стихи наизусть знаю, – принялась хвастаться Киса, расстегивая комбинезон и вылезая из него.
Роман Борисович охнул и уронил пакетик, который держал в руке. Киса подобрала его и, решив продемонстрировать свои таланты, начала громко читать текст на обертке:
– «Лучшие рыбно-злаковые дропсы для кошек всех возрастов. Не более десяти штук в день». Лампа, что такое попсы?
– Дропсы, – машинально поправила я. И вздрогнула. – Барабан Сосисович, вы угостили девочку лакомством для животных?
Не успел вопрос вылететь изо рта, как я разозлилась на себя: Лампа, не смей, как маленькая, называть старика ученого Барабаном Сосисовичем!
– Она ребенок… – выдохнул Еськин. – Живой, человеческий…
Я не поняла, почему мой гость так поражен.
– Конечно.
– Но, Евлампия, вы же сказали – Киса, – протянул Роман Борисович. – Естественно, я решил, что вы ведете речь о кошках, поэтому и рассказал про Танечку, которая была британкой, и про Розочку, которой игрушку в виде черепа подарили.
– Так они кошки! – обрадовалась я. – Одна дожила аж до двадцати четырех лет! А я-то…
Я вовремя прикусила кончик языка – нельзя признаваться, что я жалела профессора, думая о безвременной кончине его дочерей.
– Девочка Киса? Удивительное имя! – продолжал изумляться Еськин.
Я решила не говорить ему, что это домашнее прозвище ребенка, просто перевела беседу на другую тему.
– Вот книжки.
Роман Борисович взял небольшую стопку и открыл одну книгу.
– Купаться! – задорно произнес женский голос. – Пошли купаться!
Потом заиграла музыка: блям-блям-блям.
Ученый захлопнул обложку и снова приподнял ее.
– Купаться! Пошли купаться! Блям-блям-блям, – повторила книга.
– Восхитительно! То, что надо! – обрадовался академик и перевернул страницу.
– Сколько козочек? – приторно-ласково поинтересовалась та же женщина из книги. – Три козочки и один баран. Бе-бе-бе, хрю-хрю.
Последние звуки меня изумили: вроде козы мекают, а бараны совершенно точно не хрюкают.
Роман Борисович начал открывать-закрывать страничку, книжка зачастила:
– Купаться. Пошли купаться! Сколько козочек? Три козочки и один баран. Бе-бе-бе. Хрю-хрю.
– В жизни так всегда получается, – философски заметила Алевтина, появляясь в холле. – И куда хорошие мужики подевались? Вечно у нас на трех коз один баран. Спрашивается, что баран с козами делать станет? Нам бы пригодился козел. Хотя, может, баран и лучше, хоть в постель не потащит. У козы с бараном ни фига не получится под одеялом. Ведь так?
Я потупилась. Ну, для начала – животные не полезут в кровать. И нельзя затевать разговор на такую тему при девочке.
– Я не силен в вопросах интимных утех, – спокойно ответил профессор сиделке, – но, наверное, вы, душа моя, правы. Коза и баран в качестве пары – нонсенс.
– Бе-бе-бе, хрю-хрю, – пропела книга.
– А где поросенок? – удивилась Киса, которая, на мою радость, не заинтересовалсь, зачем козе и барану вместе спать укладываться.
– Пора начинать эксперимент, – засуетился профессор и двинулся в сторону коридора.
– Барабан Сосисович, горшок! Вы просили напомнить! – крикнула ему в спину Алевтина. – Ой, случайно вырвалось, Роман Борисович.
– Горшок, горшок, – затвердил академик. – Зачем он мне?
– Вы хотели подарить его Лампе, – напомнила помощница.
Еськин хлопнул себя ладонью по лбу.
– Ах я мудрый, глупый змий! Ну, конечно! Евлампия, не уходите.
Профессор резво убежал, а через пару минут вновь появился из недр апартаментов. Он нес в руках кадку не очень большого размера, из которой торчало нечто странное. Представьте себе самый обычный веник, ручка которого воткнута в землю, а на пушистом треугольном желто-синем помеле висит… куриное яйцо изумрудного цвета.
– Уважаемая Евлампия, – торжественно произнес Роман Борисович, – разрешите вручить вам уникальное растение, о котором упоминали еще древние греки. Это сцинилла Харабидус Этиус. Когда плод созреет и откроется, вас ожидает великий сюрприз. Если правильно ухаживать за растением, оно вскоре явит вам чудо. А вот тут инструкция, все объясняющая…
И, нежно улыбаясь, Роман Борисович водрузил кадку на стол, затем вручил мне небольшой чемоданчик, похожий на те, в каких женщины хранят свои украшения.