Достигнув двери «помывочной», я перевел дух, повернул ручку и вздрогнул: у зеркала в ярко-красном халате стояла маменька.
– Просто безобразие, – с чувством произнесла она, откладывая щетку для волос, – ужасно! Ты спишь, словно буйвол! Уже полдня прошло.
Я удивился, родительница никогда не выбирается из постели раньше полудня, а сейчас часы показывают десять утра.
– У тебя мигрень? – осведомился я.
Николетта испепелила меня взглядом.
– Чушь! Иди в столовую.
– Мне пора бежать, – возразил я.
– Куда? – сдвинула выщипанные брови Николетта.
– На работу.
– Ерунда! Нора в Швейцарии.
– Она затеяла ремонт, мне велено следить за ходом процесса. В двенадцать встречаюсь с прорабом.
– Перенеси свидание.
– Но почему? – стойко отбивался я.
Николетта бросила взгляд в зеркало, томно улыбнулась и торжественно произнесла:
– Скажи, Вава, что ты знаешь обо мне?
– Ну, многое.
– Нет, – с видом древнегреческой богини заявила маменька, – есть в нашей семье страшные тайны, скрытая ото всех информация. Даже Павел, с которым я промучилась столько лет, не владел ею. Теперь настало время прочитать вслух страницы истории. Пойдем, я введу тебя в курс дела! Час пробил!
Развернув плечи, горделиво выпрямив спину и высоко подняв голову, маменька выплыла из ванной. Я пошел за ней, немало заинтригованный сделанным заявлением. Николетта совершенно не умеет держать язык за зубами. Ее следовало принять на работу в какую-нибудь организацию, занимающуюся пиаром. Если сообщить маменьке некий факт, а потом предупредить: «Милая, умоляю, никому не рассказывай об услышанном», – можете быть уверены: сведения мигом разнесутся по Москве.
Не надо покупать журналистов, платить им за эфир, газетные статьи и радиосообщения. Николетта в одиночку справится с делом. Что же это за тайна такая, о которой она никому не проболталась?
– Моя семья была очень знатной, – завела маменька, опускаясь в изящное кресло, – в нашем роду имелся французский граф, который женился на юной дочери богатого торговца зерном. Мезальянс, конечно, жена не подходила ему, не имела благородного происхождения…
Я кивнул. Действительно, француз присутствовал, и именно от него, простого солдата армии Наполеона, маменьке досталась необычная для русского слуха фамилия – Адилье. Но, собственно говоря, это вся правда. Никаких благородных корней парень не имел, его происхождение скрывает плотный туман.
Мой отец, прозаик Павел Подушкин, автор популярных исторических романов, к работе относился серьезно. Прежде чем начать писать очередную книгу, он просиживал в архивах, изучая эпоху, в которую намеревался поселить героев. В свое время отец, слегка уставший от скандалов Николетты на тему: «Тяжело женщине благородного происхождения соседствовать с хамом», решил слегка угомонить супругу и составил ее родословную. Тут-то и выяснилась правда.
Солдат Адилье был среди тех воинов, которых Наполеон бросил на взятие Москвы. Помните, чем кончилась затея? Великого француза вместе с остатками его армии погнали назад по разоренной Смоленской дороге. Мороз в тот год, по свидетельству историков, стоял страшный. Пехота Наполеона попросту замерзла. Солдатик Адилье свалился у околицы одной из деревенек, он явно приготовился умирать. И тут его пожалела простая русская баба. Вскоре по селу забегали черноволосые, щуплые, носатые дети. Вот так и появился на Руси род Адилье. Интеллигентов в нем днем с огнем было не сыскать. Лишь отец Николетты, никогда не виденный мною дед, сумел получить образование и перебраться в 1902 году в Москву. После большевистского переворота он сделал карьеру партийного работника, ухитрился не попасть в сталинские лагеря и погиб при взятии Берлина. Мать Николетты умерла, мою маменьку воспитывала дальняя родственница. Впрочем, подробностей я не знаю. Николетта, рассказывая о своем детстве и отрочестве, всегда путается в деталях. То она повествует о своей жизни в огромной квартире, набитой антиквариатом, то вдруг ненароком бросает фразу:
– Тетка всегда злилась, если я тратила всю воду из душа, ей потом приходилось идти к колодцу.
Короче говоря, правды о юности маменьки я не знаю. Достоверно сообщить могу лишь одно: она была очень красива и сумела выйти замуж за моего отца, который к моменту свадьбы уже стал подающим надежды писателем.
– Вот смотри, – журчала тем временем Николетта, выкладывая на стол огромный альбом с фотографиями.
Я вздрогнул. Нет, только не это. Попался, словно глупый карась, на крючок! Какие тайны! Сейчас начнется демонстрация снимков. Николетта имеет жуткую привычку заставлять людей любоваться своими изображениями, сопровождая просмотр комментариями, типа:
– В меня были влюблены все великие! Писатель N, актер С, композитор К и даже сам Р! Вот! А это платье…
И понеслось… Впрочем, слушать в первый раз истории было интересно, во второй – забавно, в третий – утомительно, ну а в четвертый, десятый, сотый – просто невозможно. К тому же маменька энергетический вампир: посидев около нее более пятнадцати минут, я ощущаю резкий упадок сил, головокружение и полнейший дискомфорт.
– Извини, Николетта, – резко сказал я, – меня ждет прораб. Неудобно опаздывать.
– Сообщи ему, что придешь позднее, – рявкнула маменька, – говорю же: дело чрезвычайной важности.
Я вытащил телефон, набрал номер и услышал звонкий девичий голосок:
– Алло.
– Это номер прораба Бондаренко?
– Да.
– Можно его к телефону?
– Кого его?
– Прораба, – повторил я, – наверное, Евгения, простите, у меня тут на бумажке написано Е. Бондаренко.
– Прораба Евгения Бондаренко нет, – захихикала девица.
– Вы его увидите?
– Ну…
– Сделайте одолжение, передайте ему, что Иван Павлович Подушкин не сможет приехать к полудню.
– Очень плохо! – отрезал голос. – А когда господин Подушкин выберет время для разговора с прорабом Е. Бондаренко?
– Вечером.
– В двадцать один ноль-ноль пойдет? Раньше Е. Бондаренко не сумеет.
– Да, спасибо.
– Ну и отлично, – повеселела девица и мгновенно отсоединилась.
– Вава, – рявкнула маменька, – теперь, наконец, можешь уделить мне пару мгновений?
Я молча кивнул и приготовился выслушать занудный монолог на тему «Красавица Николетта и великие мужчины у ее ног».
Глава 2