Домик тетушки лжи

Плавную цепь воспоминаний прервал звонок.

– Ты где? – рявкнула Зайка.

– На улице, недалеко от Новослободской.

– Немедленно езжай домой!

– Почему?

– Как это?! – закричала Ольга. – Забыла?! А се-риал?!

– Но при чем тут я?

– При том, быстрее возвращайся, все ждут, Борис жутко ругается!

Тяжело вздохнув, я выжала сцепление и врубила первую скорость. Так и знала, покоя теперь не будет.

Наш холл походил на кошмар. Гроб стоял у стены, и в нем опять спал Банди. Вся вешалка была забита куртками, дубленками и шубами, по полу тянулись толстые черные провода. Из гостиной доносился повелительный голос Бориса:

– Так, сели, Ольга, берешь яблоко, поехали…

Я приоткрыла дверь и зажмурилась. В комнате ослепительно били прожектора.

– Кто там? – заорал режиссер.

Потом увидел меня и сменил гнев на милость:

– О, Дашенька, чудесно, очень вовремя, у нас сцена семейного обеда. Сядьте возле Ольги…

– Делать-то что? – спросила я, покорно усевшись на стул. – Слова какие говорить?

– Ведите себя естественно, – посоветовал Борис, – ну, улыбайтесь, шутите, как обычно во время приятного совместного времяпрепровождения…

Я посмотрела на бледного Аркадия, потную Маню, красную Зайку и подавила вздох. Естественно, так естественно, только, надеюсь, Манюня и Кеша не начнут, по обыкновению, ругаться. Как правило, Аркадий с воплем: «Ты жиртрест, промсарделька», – отнимает у сестры пятый кусок торта, который та, совершенно не заботясь о фигуре, мирно тащит в рот. Впрочем, Манюня, никогда не дающая себя в обиду, мигом начинает орать: «Отвяжись, глиста в скафандре».

На этой стадии ласковой семейной беседы, как правило, вмешивается Ольга, а я стараюсь незаметно испариться, чтобы осколки от рвущихся снарядов случайно не попали в мою голову.

Но сегодня дети, желавшие прославиться на всю страну, вели себя невероятно.

– Так, начали! – взвизгнул Борис.

Я уставилась прямо в камеру, над которой горела красная лампочка. Надо же, вроде ерунда, просто прибор для съемки, а как гипнотизирует! Язык прилип к нёбу, руки словно связаны… Очевидно, Боря понял, в чем дело, потому что сразу сказал:

– Даша, сейчас только порепетируем. Ставлю задачу: у вас мирный семейный обед, такой, как всегда. Непринужденная беседа, вкусные блюда… Все естественно, без натуги, легко… Не надо зажиматься, когда начну снимать, предупрежу, ну, давайте, раньше начнем, раньше закончим. Главное – естественность. Ну, Маша, вперед, вроде ты самая спокойная!

Манюня покраснела, тихонько кашлянула и завела:

– Дорогой Кешик, будь любезен, передай, пожалуйста, кусочек торта!

– С большим удовольствием, дорогая, – расплылся в улыбке брат, – тебе какой? Со взбитыми сливками или клубникой?

– Я отдаю предпочтение выпечке с кремом, – ответила Маня.

– Не пойти ли нам сегодня в музей? – спросила Зайка.

– Изумительная идея, – вновь разулыбался Кеша, – а ты, мамочка, согласна?

Старательно сдерживая хохот, я кивнула.

– Курица удалась, – завела Ольга, – в меру зажаренная.

– Очень аппетитная, – сообщил Кеша, не переваривающий курицу ни в каком виде – ни в вареном, ни в жареном, ни в пареном, – восхитительная птица.

– Кешенька, – продолжила Машка, – сделай одолжение, положи еще кусочек тортика, вон тот, с красной розочкой!

В глазах сына загорелся нехороший огонек, но ради Ольги он сдержался и чересчур сладким голосом, изображая из себя сахар в шоколаде, ответил:

– Конечно, моя радость! Может, сразу еще и ломтик бисквита с вареньем? Скушай сразу два.

Маруська вздернула бровь, но тоже подавила негодующий вопль и просюсюкала:

– Очень мило с твоей стороны, прямо восторг! Ты страшно любезен.

– В Музее русского быта, – гнула свою линию Зайка, – открылась удивительная экспозиция, посвященная костюму восемнадцатого века. В те далекие времена одежда…

Я усиленно делала вид, что занята поглощением салата. Больше всего боялась, что сейчас не удержусь и заржу во всю глотку, глядя на Ольгу. Заинька сидела абсолютно прямо, словно балерина на приеме у английской королевы, на ее устах играла самая приветливая улыбка, и к камере Ольга поворачивалась осторожно, великолепно зная, что в профиль ее нос кажется чуть-чуть длинноватым, зато вид в полуанфас красит ее невероятно. Аркадий перестал резать на мелкие кусочки несчастную птичку и уставился на жену. Маня старательно отковыривала ломтики бисквита, не забывая осторожно вытирать рот салфеткой.

– Многие дамы тех лет, – пела Заюшка, – старательно…

– Дорогой Кешенька, – занудела Маруся, – будь другом, мне бы хотелось еще вон того тортика…

Скатерть зашевелилась.

– Ой! – завопила Маня.

– Что случилось, мой ангел? – с самым невинным выражением на лице поинтересовался Кеша. – Ты прикусила себе язык?

Маруся побагровела, оперлась локтями о стол… Я тяжело вздохнула. Все!

– Чего толкаешься! – взвизгнула Маня.

Услыхав вопль, все наши собаки мигом пригалопировали из холла и уселись в ряд возле стола. Банди, дрожа от нетерпения, бешено замел на полу длинным тонким хвостом, а Хучик тихонечко застонал.

– Что с ними? – удивился Федор, стоявший за камерой.

Я хотела было ответить: «Псы просто знают, что сейчас произойдет», – но не успела.

– Душечка, – протянул Кеша, – по-моему, ты объелась, и торт ударил тебе в мозг! Кстати, в подростковом возрасте очень вредно употреблять столько жирной, сладкой пищи…