Чугунные сапоги-скороходы
– Кем работает твоя мамашка? – осведомился Наум.
– Почтальоном.
– Отец есть?
– Он умер.
– А кем был?
– Слесарем.
– …тебе! – снова выругался «сладкий мальчик».
– Почему? – чуть не заплакал его сосед по камере.
– А потому, – засмеялся Наум, – что ты вор и идиот в придачу. Нельзя у соседей красть. Я… только у чужих. Предки у тебя нищета! А у меня отец главврач клиники! Мать, правда, дура…»
Я на секунду прервала рассказ.
– Вот вам и милый сыночек, – вздохнул Вадим Борисович.
– Я записала наш разговор с Романом Сергеевичем, кто хочет, может его весь послушать, – предложила я, – что касается записи, которую он мне процитировал, то в ней содержится признание Наума в убийстве Кропоткиной, оскорбление в адрес родителей и наглая уверенность, что его, любимого, идиоты-предки из любой навозной кучи вытащат, отмоют и денег дадут.
– Бедные Воробьевы, – пожалела родителей мерзавца Ада Марковна, – всегда тяжело, когда водруженный тобой на пьедестал идол падает и разбивается. Как они на это отреагировали?
– Молча выслушали все, что говорил любимый сын, – ответила я, – определенно ни он, ни паренек, который украл кошелек у соседки, не подозревали, что в камере есть прослушка.
– Малолетних запрещено сажать в одну камеру со взрослыми правонарушителями, – заметил Иван Никифорович, – находись Наум с кем-то из опытных уголовников, тот мог дать понять подростку, что лучше молчать, возможно, ведется запись. Но в камере оказался перепуганный мальчишка. Или…
– Или подсадная утка, – подхватил Димон, – провокатор, стукачок.
– Собеседник Наума подросток, – возразила я.
Дюдюля усмехнулась.
– Танюша, ты отличный профессионал, но порой демонстрируешь удивительную наивность! Школьник мог нарубить не тех дров, его запихнули в кутузку и сделали ему предложение: «К тебе подсадят задержанного, вызови его на откровенность. Если хорошо сработаешь, отпустим и никому не сообщим о твоем визите в милицию. И дома, и в школе никто ничего не узнает». Вот он и постарался.
– Возможный вариант, – согласился Иван.
– Наверное, я наивна, – пробормотала я, – но почему-то считала, что советские милиционеры так себя не вели!
Коробков ухмыльнулся.
– Они не только это проделывали.
– Нам неинтересно, кем был сосед по камере, – остановила беседу Дюдюля, – важно, что младший Воробьев признался.
Но я никак не могла успокоиться.
– Почему Наум так поступил? Он должен был молчать или отрицать свою вину.
Ада Марковна легла грудью на стол.
– Подросткам свойственно демонстративное поведение, и большинство из них хочет стать уважаемым членом в своей среде, а лучше главарем, которого боятся и поэтому исполняют любые его желания и приказы. А как получить власть? Стать отличником?
– Да никогда, – возразил Николаша, – получишь кличку «зубрила», «подхалим», тебя ни в одну банду не примут. Самые крутые в глазах подростков – хулиганы, те, что курят, дерутся, ругаются, плевать хотели на учителей и родителей. Вот они лидеры. Правда, скипетр и держава ненадолго им достаются. Как правило, после получения аттестата об окончании школы у большинства парней включается мозг. Но есть и те, кто навсегда застревает на стадии «герой-пахан». До старости они такие.
– Науму в момент убийства Нины было пятнадцать, – напомнил Никита, – не десять. Он уже взрослый, с усами небось.
– А возраст тут ни при чем, – начал объяснять Вадим Борисович, – гормональный шторм зависит от многих причин. И по поводу усов. Один в одиннадцать обзаводится ими, смотрит на одноклассниц, как на сексуальный объект. А другой и в восемнадцать недорастает до полового созревания. Девочки взрослеют раньше, юноши позднее. Это хорошо видно, когда рассматриваешь снимки с праздников первого сентября. Младшеклассники все примерно одного роста. Седьмой класс: ученицы за лето вытянулись, большинство надели лифчики, уже девушки. Парни ниже их на голову, абсолютные дети. Девятый класс: ребята – здоровенные дяди, девчата на их фоне мелкие. Понятно, что не все разом вытягиваются, но в основном происходит так. Есть интересные наблюдения психологов, сделанные в постсоветские времена. Во второй половине двадцатого века считалось, что превращение подростка во взрослого человека зависит исключительно от физиологии. Гормоны и так далее, воспитание в этом процессе роли не играет. Но потом выяснилось, что дети, чрезмерно опекаемые родителями, любимчики, которым позволялось все, чьи желания ставились во главу угла, вот они взрослели позже ровесников, которых так сильно не баловали.
Ада Марковна с одобрением посмотрела на Пирогова.
– Я читала исследования по этой теме. Зацелованным детям невыгодно вырастать из коротких штанишек. Ведь им тогда придется брать на себя ответственность за свои поступки. Удивительно, конечно, но сильное желание остаться принцем в семье тормозит развитие тела и разума. Если вспомнить, как Маргарита Львовна обожала своего Наумчика, то не стоит удивляться, что тот вел себя как капризный малыш, пребывал в уверенности, что его не посадят.
Глава пятнадцатая
– Меня записали в первый класс по месту жительства. Я ходила в обычную школу, – начала я, – не специализированную языковую, не в какую-то элитную. Дети там учились всякие, из разных семей. У одного мальчика было девять братьев и сестер, кто-то рос без отца, была и круглая сирота, ее бабушка воспитывала. Материальное положение у всех не сильно отличалось. На общем фоне выделялась Алла Шляпкина. Отец у нее был известный режиссер, мать актриса. Фильмы, которые снимал муж и где жена исполняла главные роли, постоянно показывали по телевизору. Алла – единственный ребенок. По поведению она была один в один Наум. Учиться не хотела, смеялась над одноклассником Костей, который мечтал золотую медаль получить: «Давай, давай, зубри, пыхти. Все равно никуда нищету не возьмут. А я стану студенткой университета». Признаюсь, я ей завидовала. Одежда, туфли, пальто – все у нее было роскошное. Форму ей шили на заказ, учителя с ней сюсюкали, ставили ей одни пятерки. А как иначе? Педсостав поголовно фанател от ее родителей. Алла же именовала отца «пузаном», а мать – «оглоблей». Делала Шляпкина что хотела, все ей сходило с рук. В десятом классе случилась трагедия.
Алла стояла на третьем этаже у лестницы, на нее налетел шаловливый первоклассник, наступил ей на ногу. Королева школы с криком: «…! Испачкал мои белые туфли!» – со всей силы пнула малыша. Тот покатился по ступенькам и не встал. В школу примчалась «Скорая помощь», мальчика увезли. На следующий день дочь режиссера и актрисы не появилась на занятиях, а по коридорам школы разлетелся слух: у первоклашки сломан позвоночник. Алла не ходила на занятия пару месяцев, потом как ни в чем не бывало опять оказалась за партой и объяснила всем:
– Урод сам виноват, я не трогала его, он оклеветал меня. Правда, Костя? Скажи, он бежал, споткнулся и на ступеньки плюхнулся. Я стояла у актового зала.
– Да, – подтвердил Константин.
На перемене я подошла к нему и спросила:
– Зачем врешь? Пока Алла на уроки не ходила, ты всем растрепал, что прекрасно видел, как она малыша пнула.
– Я соврал всем, – заявил паренек, – хотел ей отомстить за насмешки.
В тот год на школу выделили только две золотые медали. Надеюсь, вы не думаете, что их получали те, кто был достоин награды. Отнюдь! Директриса отдала учителям приказ ставить пятерки тем, кого она включила в список победителей, а остальным занижать оценки. Константин хорошо учился, но в лидерах не числился. За время второй, третьей и последней четверти он получил неисчислимое количество пятерок, блестяще сдал экзамены и попал в престижный вуз. Алла же вела себя по-прежнему, если за ней заезжал на машине отец, могла громко заявить:
– Фу, не сяду впереди, ты противно сигаретами воняешь, пузан.
Я перевела взгляд на Коробкова.
– Думаю, вам понятно, как парень стал медалистом – ему заплатили за лжесвидетельство. Маргарита Львовна и Михаил Григорьевич сносили все выходки Наума?
– Точно! – согласился Димон. – Список его подвигов длиной с километр. Есть даже нападение на аптекаршу. Инфант угрожал ей ножом, требовал лекарство, которое без рецепта не выдают. Женщина испугалась, пообещала найти, и тут, на ее счастье, в аптеке появился мужик. Он скрутил Наума и сдал в милицию. И что? А ничего! Подросток выскочил из воды, не замочив пяток.
– Родители, которые вытаскивали чадо из всех передряг, вдруг разом отказались от сына? – спросила я. – Не отмазали свое сокровище от колонии? Как вы думаете, что явилось последней каплей? Смерть Нины? Подслушанный в камере разговор?
– Интересный вопрос, – сказала Дюдюля, – скорей всего, Зинаида Борисовна знает на него ответ.
– По-моему, все ясно, – махнул рукой Коробков. – Парень довел предков до ручки. Тань, родители твоей одноклассницы оказались более терпеливыми. Меня другое смутило. Гляньте на экран.
Все повернули головы.
– Какой-то план, – удивился Никита.
По чертежу забегала стрелка, властелин ноутбуков пустился в объяснения:
– Перед нами участок Воробьевых. Большой прямоугольник – жилой дом. Он стоит впритык к изгороди. Здание немаленькое, с просторной террасой. С другой его стороны находится баня. Тоже не крохотная, у нее своя веранда приличных размеров. Все эти сооружения занимают левую часть чертежа. Забора там нет. Почему?
– Потому что все постройки вытянуты в линию и занимают участок, где можно сделать штакетник, – ответил Вадим Борисович, – кстати, это нарушение правил, по закону минимальное расстояние между домом и оградой должно составлять несколько метров, а для хозпостройки чуть меньше. Небось у них постоянно были терки с соседями.
– Нет, – потер руки Коробков, – вот вам генплан поселка Ручеек.
Мы молча рассматривали схему.
Первым высказался Никита:
– Домики стоят ровными рядами на поле. А особняк Воробьевых находится в лесу, в отдалении от всех.
Коробков подошел к панели.
– Ага! Участки там одинаковые, пресловутые шесть соток, а у Михаила и Маргариты их пятьдесят.
– Хорошо в советские годы возглавлять больницу, – протянул Никита.
Вадим потянулся к бутылке с водой.
– В наше время тоже неплохо.
– У Воробьевых не было соседей, – объявила я, – их дом стоит на отшибе, окружен деревьями. Как Филипп Паланин мог наблюдать за домом со своего участка через дыру в заборе? А?
– Никак, – констатировал Димон, – пацан наврал.
– Зачем? Вернее, почему? – изменил вопрос Никита. – Хотя лучше поинтересоваться: сколько ему дали? Кто заплатил? Или услугу ему оказал? Где сейчас Паланин?
– Неподалеку от Свято-Данилова монастыря, – мгновенно отозвался Коробков.
Дюдюля поморщилась.
– Шумно там, но, наверное, квартиры дорогие. Где прописан Паланин? Адрес подскажи?
– В колумбарии Донского крематория, – заявил Коробков, – Филипп умер.
– Что с ним стряслось? – полюбопытствовал Вадим.
Димон погасил экран.
– Разбился на мотоцикле, катался без шлема!
– Не нравится мне эта история. Ох, не нравится, – вздохнула Дюдюля. – Наверное, Зинаида Борисовна в курсе всего, что произошло. Надо ее еще раз порасспрашивать. Морина нам не все сообщила.
– У Маргариты была сестра, – неожиданно сообщил Коробков, – младшая. Но о ней мало сведений. Окончила восемь классов, поступила в медицинское училище. Эмма Львовна прописана на улице Ващекина, десять. Больше ничего о ней неизвестно. У нее нет сотового телефона, в сетях не замечена, замуж не выходила, детей не рожала. Но! Интересная деталь! Эмма выписалась из родительской квартиры вскоре после того, как Наума посадили за решетку.
– Дима, если ты не нашел сведений про Эмму Львовну, то это не означает, что их нет, – возразила Дюдюля, – мобильный можно купить на другую фамилию и подключиться к сотовой связи так же. Аккаунт в соцсетях легко оформить не на себя.
– Ну да, – согласился Коробков, – любые преграды человек преодолеет, если захочет. Но с какой стати Эмме так шифроваться?
Дюдюля сдвинула брови:
– Вопрос временно остается без ответа. Надо пообщаться с Зинаидой Борисовной и съездить туда, где зарегистрирована Эмма.
Глава шестнадцатая
Поскольку время подкрадывалось к семи вечера, я решила отправиться искать Эмму Львовну на следующий день, вернулась домой и была радостно встречена французскими бульдожками и Альбертом Кузьмичом. Наш британец после того, как был выброшен на улицу и прожил некоторое время в другой семье[1], растерял свою суровость и порой напоминает ласкового котенка. Сейчас он запрыгнул мне на руки, начал тереться мордочкой о мой подбородок и громко мурлыкать.
Я погладила его по спинке.
– Видишь, как испытания меняют характер. Раньше ты уворачивался от наших объятий, не давал себя обнимать-целовать, а после того, как потерялся, живо понял, как хорошо тебе с Риной, Таней, Надей, Ваней, и теперь не стесняешься петь во весь голос. А ведь тебе досталось легкое испытание. Ты не спал в подвале, не бродил голодный по улицам, попал в руки очень добрых людей, которые стали нашими друзьями. Но все равно разум у тебя появился.
– Мр-р-р, – пел британец, обнимая меня, – мр-р-р.
Я растрогалась, угостила кота его любимым лакомством, пошла в спальню и услышала характерный звук. На WhatsApp прилетело сообщение. Я вынула трубку, номер которой известен только самым близким людям, и увидела, что некто с именем turburdur прислал сообщение:
«Привет, коза!
«Добрый вечер, – ответила я, – как вы узнали этот номер?»
«Задача не простая, а очень простая».
«Объясните, пожалуйста».
«Зачем?»
«Просто мне интересно».
«Любопытство сгубило козу».
«Звучит иначе: любопытство сгубило кошку».
«Но ты коза».
«Что вам надо?»
«Пришел ответ на твой запрос о подтверждении действительности паспорта. Не спрашивай, как я его добыл».
Мне показалось уместным тоже отбросить «вы».
«Главное, чтобы я не получала твои счета».
«Я сбросил письмецо. Читай».
Я, забыв поблагодарить парня, переместилась в емейл и углубилась в чтение:
«Уважаемый Ярыгин С. В. Заказанный вами набор “Кролики и лошади” вернулся на склад вследствие неполучения Ярыгиным С. В. набора “Кролики и лошади”. Если вы хотите повторить доставку, то ее необходимо оплатить в размере прежней суммы плюс двадцать процентов за неполучение заказанного вами набора “Кролики и лошади”. Мы всегда рады помочь нашим клиентам. Сообщаем вам, что у нас появились новинки. “Кролики и пони”, “Пони и зайцы”, “Антилопы и гну”. С любовью к нашему лучшему клиенту Вуколкову Д. В. Фирма «Занимательные животные твоего хобби и досуга в нашей голове».
Я хихикнула и получила новое письмо.
«Прочитала?»
«Да. Антилопы и гну, это сотрудники, которые отправляют письма, они знают, что существует Антилопа Гну. Но это послание не про мой паспорт. И получателя они называют вначале Ярыгин С. В., а в конце он Вуколков Д. В.».
«Глюк крепчал. Попробуй зарегистрироваться иначе».
«Как?»
«Подруги есть?»
«Да. Одна».
«Используй ее паспорт».
«Не могу».
«Почему?»
«Неважно. Просто не могу».
«Окейси».
«Что?»
«О’кей!»
«Понятно».
«Пришли адрес».
«Чей?»
«Где пытаешься завести личный кабинет».
«Зачем?»
«Сделаю все за тебя».
«Думаешь, я настолько глупа, что сообщу незнакомому человеку все свои данные?»
«Да».
Я начала размахивать руками.
«Эй! Ау! Ты где?» – занервничал мой виртуальный собеседник.
«Здесь. Таракан мимо пролетал».
«Таракан? С крыльями?
«Да. Есть такие».
«Ага. Мадагаскарские».
«Ты с ними знаком?»
«Немного».
«Как их выгнать, не подскажешь?»
«Из головы?»
«Там пусть живут, не мешают. Из квартиры».
«Ща! Минуту».
Я опять услышала шуршание, вскочила, схватила кофту, висевшую на стуле, и начала осматриваться. Где летающая тварь?
Телефон звякнул, я схватила трубку.
«Коза, я нашел!»
«Напиши название».
«Это смесь, ее надо приготовить самой».
«Из чего?»
«Пять яиц, стакан молока, корень девятибаба один среднего размера…»
«Девятибаб?
«Это растение».
«Где его взять?»
«В гомеопатической аптеке. Сода пищевая – столовая ложка, сахар по вкусу, сок жабоклюва».
«Это что?»
«Сок жабоклюва».
«Это животное?»
«Коза!»
«Что?»
«Ты способна пропустить кого-то через давилку?»
«Нет».
«Зачем тогда спрашиваешь?»
«Именно поэтому. Если надо убить жаборота…»
«Жабоклюва!»
«То такой рецепт мне не нужен».
«Жабоклюв ягода! По-латински Bufonidae rostrum».
«Ясно».
«Яйца смешать с молоком, корень девятибаба натереть, из ягод выжать сок. Все смешать, добавить соду и сахар по вкусу. Сечешь?»
«Нет».
«Коза!»
«Сахар по чьему вкусу класть?»
«По тараканьему!»
«И как мне его узнать?»
«Кого?»
«Что. Какой вкус у тараканов?»
«Ща. Три столовые ложки песка, не кускового».
«Это понятно».
«Всем понятно, но ты особенная!»
«Вылить в сковородку, смазанную растительным маслом, жарить до загустения. Разложить ложкой в местах проживания тараканов».
«Понятия не имею, где они поселились».
«В твоей квартире, коза».
«Взять тарелочки, наполнить, поставить на кухне?»
«Подойдет».
«Спасибо».
«Непременно положи рядом бумажные салфетки».
«Ладно. Только зачем?»
«Чтобы тараканы после еды лапы вытерли, а то натопчут в доме».
«Похоже, я зря рецепт хотела сохранить. Издеваешься?»
«Нет. Они же ногами влезут в отраву, тебя потом отругают. Кто-нибудь рукой проведет по столику, потом нос этой ладонью почешет и заболеет».
«Поняла. Где ты рецепт взял?»
«В книге».
«Какой?»
«У матери. Она гомеопат. Врач. Лечит травами».
«Не хочу оздоровить тараканов».
«Сделай, как я объяснил, они попадают на пол, заметешь их и во двор выкинешь. Они не сдохнут, на время оцепенеют».
«Спасибо!»
«Пользуйся, коза, моим умом. Соскучишься, пиши».
Я положила телефон на стол, услышала голос Рины:
– Помогите, они меня окружили.
И помчалась спасать свекровь от летающих тварей.
Глава семнадцатая
Приехав на нужную улицу, я нашла дом десять, постояла у железных ворот и позвонила Димону.
– Привет, как дела? – поинтересовался Коробков.
– Все хорошо, кроме одной детали. Место, где, по твоим словам, прописана Эмма Львовна, детский дом, – сообщила я.
– Найди администрацию, поинтересуйся, знают ли они ее, – посоветовал Димон.
– Попробую, но, похоже, тут какая-то ошибка, – вздохнула я и нажала на звонок.
– Кто там? – пропел нежный голос.
– Татьяна Сергеева, – ответила я, ожидая вопроса: «Что вам надо?»
Но события развивались иначе.
– Танечка, мы вам очень рады! – защебетала незнакомка. – Наконец-то вы приехали, входите скорей.
Щелкнул замок, дверь открылась.
Я удивилась и вошла в просторный холл.
– Как вам вестибюль? – поинтересовалась полная женщина в сером костюме. – Одобряете? На плитку обратите внимание. Подобрали аутентичную. Один в один, как в двадцатых годах! Не стану лгать, что взяла родную, откопала непонятно где. Заказала по образцу. Учла все нюансы. Помните дефект пола у лестницы?
На всякий случай я кивнула.
Незнакомка поманила меня рукой.
– Вот! Смотрите, здесь лежали белые плиточки, а нужны черные! Я именно так и заменила их.
– Ну, – протянула я, – получилось красиво.
– Ура! – зааплодировала дама. – Вам нравится. Простите, телефон! Алло. Да, конечно. Уже готова. Через десять минут? Естественно! Эмма, Эмма!
Я вздрогнула. Дверь в левой стене открылась, появилась худенькая, просто прозрачная женщина, чей возраст было невозможно определить.
– Звали? – спросила она.
– К нам наконец пришла Танечка Сергеева, – сообщила незнакомка. – Валерий Антонович позвонил. Справишься?
– Езжайте спокойно, – ответила Эмма, – конечно.
– Завари самый лучший чай! Не тот, что рабочие пьют, а мой! – велела дама и унеслась.
– Здравствуйте, Татьяна, – сахарно-медовым голосом завела Эмма, – может, перед осмотром отдохнете? Заодно и столовую увидите.
– С удовольствием, – согласилась я.
Путь оказался длинным. Мы преодолели несколько коридоров, поднимались, спускались по разным лестницам.
– Здесь можно заблудиться и в течение месяца искать правильную дорогу, – сказала я, когда мы наконец добрались до просторного зала с кухней. – Какая плита! Я видела такую только во Франции, в городке Жаверни, в усадьбе художника Клода Моне.
Эмма включила чайник.
– Вас зовут Таня?
– Да, – подтвердила я.
– Сергеева?
– Верно, – улыбнулась я, – но, похоже, дама, которая попросила вас угостить меня чаем, ждала другую Татьяну Сергееву.
– Верно, – согласилась Эмма, – но раз вы позвонили в нашу дверь, значит, сюда шли. Кого вы искали?
– Эмму Львовну Лапину, – ответила я.
– Меня? – изумилась собеседница. – Простите, я совершенно не помню вас. С этим зданием столько хлопот! Голова идет кругом. Дом, в котором мы сейчас находимся, считается памятником архитектуры, его построил в начале двадцатого века в предместье столицы купец Рагозин. В то время вокруг был лес, рядом озеро. Сейчас же Москва расстроилась, деревьев осталось мало, правда, водоем сохранился. В тридцатых годах в здании разместили трудных подростков, перевоспитывали беспризорников. Потом все превратилось в интернат для детей с психиатрическими проблемами. С тех пор здесь не делали ремонта. Два года назад Анастасия Петровна Рябчикова, жена очень обеспеченного человека, построила для интерната новое здание, а взамен попросила разрешить ей купить это. Она решила устроить здесь пансион для девочек, нечто вроде Смольного института благородных девиц, который существовал в Санкт-Петербурге с тысяча семьсот шестьдесят четвертого года. Когда отремонтировали коммуникации и стали снимать штукатурку, открылись восхитительные росписи…
Эмма Львовна говорила и говорила, я терпеливо ждала, пока она перестанет рассказывать о том, как сюда постоянно наезжают разные инспекторы и проверяющие. Дом признан памятником архитектуры, в нем нельзя даже гвоздь вбить без согласования с разными инстанциями. Сегодня обещала приехать Татьяна Сергеева, от нее зависит, подключат ли к дому газ. Трубы проложили новые, но госпожа Сергеева должна осмотреть все внутренние помещения…
Эмма долго говорила о том, как трудно идет ремонт.
В какой-то момент она закашлялась, и я смогла задать вопрос:
– У вас была сестра Маргарита Львовна. Вы дружили?
– При такой разнице в возрасте? – опешила Эмма. – Я в пеленках лежу, а она замуж вышла? Никакой дружбы в таком случае быть не могло. И вообще в детстве я не знала, что у меня есть сестра.
– Как так? – удивилась я.
– Маргарита вышла замуж без согласия родителей, – пояснила Эмма, – она ненавидела папу за то, что из-за него не смогла поступить в вуз, о котором мечтала. Отец имел за плечами тюремный срок. Только не подумайте, что он был вор или разбойник. Нет. Лев Маркович занимался мухами. Несведущий человек считает, что это небольшое насекомое темного цвета с крыльями. Залетает в дом, может укусить, есть падаль, жужжит, разносит болезни. На самом деле в мире насчитывается семьдесят пять видов мух. А все, что я сейчас рассказала о них: укусы, поедание всякой дряни, появление в жилых помещениях, все это проделывают разные представители: комнатные, сирфиды или журчалки, зеленая-падальная, ильница цепкая, толкунцы. Лев Маркович потребовал, чтобы Маргарита стала продолжательницей его дела. А она не хотела работать с насекомыми. Разразился скандал, отец выгнал Марго из родительского дома.
Эмма сложила руки на груди.
– Семейная трагедия разыгрывалась не на моих глазах. Я узнала эту историю от…
Эмма замерла.
– Вы кто? Почему интересуетесь нашей семьей?
Глава восемнадцатая
Домой я вернулась к ужину, обнаружила за столом все ту же компанию и рассказала, что узнала.
– Странно, что Эмма догадалась задать вопрос уже после того, как многое разболтала, – удивилась Рина.
– Лев Маркович выгнал из дома старшую дочь, потому что та не пожелала стать продолжательницей его дела? – уточнил Иван. – Дима, передай мне салат.
Коробков взял фарфоровую миску.
– Не такая уж редкая история, я слышал подобные. Некоторые представители старшего поколения ведут себя крайне эгоистично. А за что Льва на зону отправили?
– Дело врачей-убийц, тысяча девятьсот пятьдесят третий год, – ответила я. – Слышал о нем?
Коробков передал салатницу Ивану.
– Я уверен, что каждый гражданин должен знать историю своего государства. В тысяча девятьсот пятьдесят втором году арестовали нескольких врачей из числа тех, кто лечил первых лиц государства. Профессора были упрятаны в Лефортово, от них добивались признания в связях с иностранной разведкой. Потом на заседании Политбюро Сталин заявил своим соратникам, что они слепы, как котята: «Что же будет без меня – погибнет страна, потому что вы не можете распознать врагов». И сразу в газете «Правда» вышла статья «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей». В ней перечислялись имена докторов, которые якобы были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», которую создала американская разведка. Простые люди стали бояться лекарей, в особенности еврейской национальности. Советская власть долго сражалась с санитарно-гигиенической безграмотностью населения. Народ учили элементарному: мыть руки, чистить зубы и, главное, ходить в поликлиники на обследование и лечение, не обращаться к знахарям. И только достигли положительных результатов, как появилась статья о профессорах-убийцах. Медучреждения мигом опустели. Неизвестно, что могло произойти дальше, но в марте пятьдесят третьего года умер Сталин. Всех арестованных по делу врачей освободили через месяц после похорон «вождя всех народов». Их восстановили на работе и официально объявили, что признания в шпионаже были получены при помощи «недопустимых методов следствия». Но люди все равно не верили специалистам с еврейскими фамилиями. В шестидесятые годы в поликлиниках у двери с табличкой «прием ведет терапевт Петров» сидела очередь, а у створки, где больных ждал доктор наук, профессор Кац, стояли пустые стулья.