Имидж напрокат

– Матушка-то крещеная была?

Сын растерялся.

– В больницу к ней приходил священник, мама вроде собиралась надеть крестик, но я точно не знаю.

– Вы сначала у того батюшки спросите, было ли крещение, – посоветовала бабка, – а потом возвращайтесь к нам.

Михаил Николаевич отправился в клинику и нашел настоятеля тамошней церквушки.

– Помню вашу матушку, – сказал тот, – но я не проводил обряд крещения, поскольку она об этом не просила.

– Неужели? – удивился сын. – Мне мама так и сказала: «Приведи батюшку из больничной церкви, я креститься хочу».

– Возможно, вы не совсем правильно поняли ее слова, – вздохнул священник, – мы с вашей матушкой просто поговорили. Поскольку это не исповедь была, могу вам содержание беседы передать. Галина Максимовна рассказала, что ночью к ней в палату вошла ее бабушка Евдокия.

– Кто? – поразился Михаил. – Вся мамина родня давно на кладбище: ее мать с отцом – Анна и Максим, а также бабка, которую звали Елизаветой. Ни о какой Евдокии я никогда не слышал.

Собеседник, облаченный в рясу, сложил руки на животе и продолжил:

– Галина Максимовна спала, но вдруг проснулась от шепота: «Галочка, внученька…» Открыв глаза, ваша матушка бросила взгляд на будильник на тумбочке – у него цифры и стрелки в темноте хорошо видны, – времени было два ночи. А затем рядом с кроватью она увидела женщину, одетую как монахиня, на груди у нее висел крест.

Галина Максимовна испугалась, хотела позвать медсестру, но монашка ей ласково сказала: «Не бойся, дурного тебе не сделаю. Я твоя пра-прапрабабушка, жила в шестнадцатом веке при монастыре. Обитель находилась в лесу, на нас напали татаро-монголы, всех убили. Мне было всего шестнадцать лет, я была невинной девушкой, и за мученическую смерть Господь разрешил мне стать ангелом-хранителем своих потомков. Внученька, ты должна покреститься, потому что за тобой на следующей неделе смерть придет. Иначе ты попадешь в ад, а там! Смотри…»

Володя взял со столика бутылку воды, открыл ее и начал пить.

– Странная, однако, история, – пробормотала я. – Пожилая женщина, которую в клинике накачали обезболивающими, увидела сон. Ведь понятно же, что никакая «прапра…бабушка» к ней в палату на самом деле не приходила, это невозможно. И «монахиня» несла чушь. Татаро-монголы убили тех, кто жил в обители? Ерунда!

– Почему? – неожиданно заспорил Володя. – Это как раз возможно. Нравы в шестнадцатом веке были суровые, завоеватели не жалели тех, кого поработили.

Я улыбнулась.

– А в пятнадцатом веке, в тысяча четыреста восьмидесятом году, случилось так называемое стояние на реке Угре, битва между царем Иваном Третьим и ханом Орды Ахматом. Историки считают, что с победой русского государя татаро-монгольское иго закончилось.

– Ну ты даешь! – восхитился Костин. – Я тоже учил в школе всякие даты, но давно их позабыл.

– Я была маменькиной дочкой, – вздохнула я. – Меня не выпускали гулять во двор с другими детьми, я ходила везде за ручку с родителями. Если на улице дул ветер, шел дождь или снег, я сидела дома – мамуля очень боялась, что ребенок заболеет. Компьютеров в то время не было, по телику шли какие-то нудные программы, по радио пели бодрые песни и рассказывали о посеве-жатве и надоях. Что мне оставалось делать? Только читать. Вот я и ползала по книжным полкам, отец собрал великолепную библиотеку. Но не о моем детстве речь. «Монашка» напутала: либо обитель разрушили не татаро-монголы, либо разгром случился не в шестнадцатом веке. И меня смущает сообщение о невинности Евдокии.

– В прежние века вступать в добрачную связь считалось постыдным делом, таких грешниц камнями забивали, – авторитетно заявил Костин.

– Может, и так, – согласилась я, – но если у Евдокии не было мужчины, значит, и детей быть не могло. И как тогда Галина Максимовна могла стать ее внучкой?

Вовка открыл рот.

– Я идиот! Почему не заметил элементарной нестыковки?

– Не стоит себя ругать. Почему сразу идиот? Просто дурачок, – хихикнула я. – Однако забавный сон привиделся матери Брунова.

Костин встал и бросил пустую бутылку из-под воды в мусорную корзину.

– Михаил историю плохо знает, а про то, что у невинной монашки детей не было, как и я, не подумал. Он тоже решил: матери приснился кошмар, а священник продолжал рассказ. Евдокия пообещала Бруновой скорую смерть, сказала, что некрещеная женщина попадет прямиком в ад, где будет терпеть бесконечные муки, и показала ей картину преисподней. У «монашки» была с собой икона, которая засветилась, и больная, увидев, что творится в аду, испытала сильный испуг. Прапра…бабушка ее успокоила: «Можно избежать ужаса. Для этого надо покреститься в церкви Святого гонимого Валерия и отписать ему все свое имущество». Наутро Брунова отправила сына к батюшке из больничной церкви. Когда тот пришел, Галина Максимовна попросила его дать ей адрес той самой церкви. Священник ответил, что такого прихода в Москве нет, посоветовал почитать Закон Божий, другие книги и ушел.

– Галина Максимовна вовсе не намеревалась пройти обряд крещения, а пыталась отыскать каких-то сектантов, – сказала я. – Сын неправильно понял мать, когда та заговорила о своем желании.

– Ну да, – согласился Костин.

– Отлично! – воскликнула я. – Похоже, вовсе не сон Галине Максимовне привиделся.

– Точно, – кивнул Володя, – кто-то на самом деле входил в ее палату. Но Брунов, поговорив с матерью, уехал домой и решил, что та слегка тронулась умом. Вскоре она скончалась, сын, погоревав после похорон, жил дальше. Через полгода, когда следовало вступить в права наследства и оформить материнскую квартиру на себя, Михаил отдал нужные бумаги адвокату, и… через несколько дней ему кирпичом на голову упало невероятное известие. Оказалось, что просторные четырехкомнатные хоромы, дача Галины Максимовны и все остальное имущество было ею подарено некоему Самсонову Леониду Петровичу, гражданину России, проживающему в Нью-Йорке. Михаил Николаевич устроил разбирательство и выяснил, что мать составила дарственную. Брунову показали ее копию, и у него не возникло сомнений: документ был подписан самой Галиной Максимовной, там же имелись данные ее паспорта. Дарственную составили за день до ее смерти.

– Ну и ну, – протянула я.

– Дальше – больше, – продолжал Костин. – Брунов-то не сомневался, что апартаменты будут его, и ждал, пока истекут шесть месяцев.

– Странно, что он не забеспокоился раньше, – перебив друга, удивилась я.

Вовка подошел к холодильнику.

– А чего ему было дергаться? Братьев-сестер у него нет, он единственный ребенок у матери. Галина Максимовна тоже была одна дочь у родителей, тетей-дядей и прочей родни у Михаила нет. Смысл нервничать? Миша с супругой и дочкой жили в небольшой двушке, а мать наслаждалась жизнью в четырехкомнатной квартире. Она неоднократно говорила сыну и невестке: «Купила вам на свадьбу отдельное жилье, потратила все накопления, больше ничего не просите. Когда лягу в могилу, сыну мои апартаменты достанутся, все его будет, а пока вам и в своей норке хорошо». Михаил был настолько уверен в получении наследства, что начал копить деньги на ремонт четырехкомнатных апартаментов.

– Интересная история, – протянула я.

– Погоди, это еще не все, – остановил меня Костин. – Выяснилось, что Леонид Самсонов переадресовал подарок Бруновой другому человеку, Злотниковой Елене, та тоже русская американка. А уж у нее квартиру приобрела фирма «Медветлабпет», которая принадлежит богатому бизнесмену Павлу Петухову. К нему претензий никаких нет, он честно недвижимость купил. Собирался селить там партнеров из провинции, которые регулярно наезжают в Москву. Гостиницу им снимать ему показалось накладно. Так многие фирмы поступают – покупают жилье для временного проживания командированных. Ну, твое мнение обо всем услышанном?

Глава 5

Я села и подсунула под спину подушку.

– Полагаю, мы с тобой совпадем в оценке произошедшего. Американец Самсонов связан с мошенниками, Злотникова Елена тоже одна из них. Павел Петухов, вероятно, замешан в этой истории случайно. В больнице есть человек, который работает на аферистов. «Монахиня» не могла попасть ночью в палату без помощи кого-то из сотрудников. Ведь Брунова как-то связалась с мошенниками. Да, да, в медцентре точно работает темная личность. Между прочим, акт дарения подписывают в присутствии нотариуса, наверное, он тоже из этой шайки.

– Как раз тут все чисто, – перебил меня Вовка, – я в пять минут выяснил, что за юрист выезжал в клинику. Это была Екатерина Михайловна Авина, которая рассказала, что вызов оформил и оплатил Михаил Николаевич Брунов, сын Галины Максимовны. Нотариус описала клиента – приятный худощавый мужчина, брюнет, невысокого роста, с бородой, в очках. Но! Настоящий-то Михаил полный лысый дядька, растительности на лице у него нет, и со зрением все в порядке.

– Ай да нотариус! Почему же она не проверила документы мужика? – рассердилась я.

– Зачем? – пожал плечами Володя. – У тех, кто оформляет выезд юриста в клинику или на дом, паспорт не требуют. Просто просят оплатить услугу вперед, дабы избежать проблем с глупыми весельчаками. Есть же идиоты, которые зря вызывают «Скорую», полицию, пожарных, с нотариусами так же «шутят». Брунов отдал всю сумму, сообщил паспортные данные матери. На следующий день шофер привез Екатерину Михайловну в больницу, она в палате все оформила, вот у Галины Максимовны паспорт она внимательно изучила. А мне сказала, что больная радовалась: «Вот какая я молодец! Паспорт с собой прихватила и домой его после оформления в клинику не отправила. Прямо почуяла: понадобится он мне». Во время составления дарственной в палате находилась помощница Авиной, она подтверждает слова начальницы.

– И ее не удивило, что нотариуса приглашал и его услуги оплачивал сын, а квартиру дарительница отдала другому человеку?

Костин вытащил из холодильника глазированный сырок.

– Можно съесть? Очень проголодался.

– Лопай все, – милостиво разрешила я.

Володя развернул обертку.

– Я задал Авиной тот же вопрос.

– Про сырок? – осведомилась я.