Шоколадное пугало
Воинов нахмурился:
– Я разберусь. Всех накажу. Итак, Татьяна, ваша диета. Если хотите обрести здоровье, бодрость тела и духа, стройность, надо отказаться от колбасных изделий, твердого сыра, макарон, круп, хлеба, творога, йогуртов, масла, яиц, молока, кефира, картошки, авокадо, всех фруктов, красного мяса, курицы, индюшки, консервов, чая, кофе, соков, особенно пакетированных… Полный список вам предоставят.
– А что можно есть каждый день? – растерялась я.
– Все остальное, – ответил доктор, – я перечислил то, что даже нюхать нельзя. Теперь продукты, которые разрешено использовать раз в неделю: кабачки, тыква, кинза, укроп, ржаные хлебцы…
– А что можно есть? – повторила я.
– Петрушку, укроп, шпинат, лук отварной.
– Какая гадость, – вырвалось у меня.
– А мне очень нравится, – возразил доктор, – и вы полюбите этот овощ. Думайте о цели. Ваша задача – весить шестьдесят пять кг!
– Навряд ли я ее достигну, – вздохнула я.
– У вас обязательно получится, – заверил Воинов, – вам можно лакомиться тем, что привозят в нашей коробке.
И только услышав эти слова, я вспомнила про бутылку с зеленой жидкостью, которая лежала в машине. Три пирожка с капустой, которые я между делом слопала на работе, зашевелились в желудке, потом там же забулькали две чашки кофе со сливками и запрыгали котлеты с макаронами, съеденные на обед. Я сегодня начисто забыла про диету.
– Было вкусно? – осведомился Воинов.
– Очень, – честно ответила я.
Мои слова нельзя считать ложью, доктор ведь не спросил: «Содержимое бутылки вам понравилось?» Он задал вопрос: «Было вкусно?» Конечно, я очень люблю капустники, а бифштексы обожаю.
– А вот и я, – заявил Иван, входя в кабинет, – отличный фитнес.
У Александра Филипповича зазвенел телефон, он схватил трубку.
– Что случилось? Невероятно! Бегу. Господа, извините, форс-мажорные обстоятельства вынуждают меня прервать наше общение. Естественно, плата за визит сегодня не взимается. Жду вас через день. Еще раз прошу меня простить. Иван, я отправлю список продуктов вам на почту. Таблица составлена очень просто. Вы все поймете. Если возникнут вопросы, я сниму их при следующей встрече. Дневной рацион вам будут привозить бесперебойно.
Мы с мужем спустились в гараж.
– Хорошо позанимался? – ехидно спросила я.
– Да, весьма упорно, – сообщил супруг. – У меня была пеленочно-ментальная тренировка.
– Что это? – полюбопытствовала я.
Иван пустился в объяснения:
– Ложишься на кушетку, на голове наушники, оттуда звучат команды. Ну, например: «Принимаем позу змеи».
– И как она выглядит? – спросила я.
Иван выехал из паркинга.
– Надо самому придумать и мысленно ее выполнять. Это очень трудно. Упражнения нужно представлять по-разному. Нельзя думать об одном и том же. Я измучился.
– Лежа на диване? – не выдержала я.
Муж перестроился в левый ряд.
– Тело было расслаблено, но мысли в напряжении. Поверь, со штангой, гантелями намного легче. Их просто поднять надо. А вот думы… Задача повышенной сложности. Но это еще ничего! Во второй части тренировка усложнилась. Мне велели превратиться в тюленя, который спит на льдине. Я еле справился!
Нехорошее чувство зависти охватило меня. Я отвернулась к окну. Ну почему так? Срочно похудеть нужно Ивану, я пошла в центр исключительно ради него, а что вышло? Он спит под опахалом, получил коробку с вкуснятиной. А мне досталась бутылка с зеленой мерзостью и дурацкие, но трудные физические упражнения.
Глава 22
Перед тем как подняться в офис, я достала из автомобиля бутыль с зеленой жидкостью. Помню, что ее предписывалось отхлебывать по глоточку в течение дня, но сейчас уже вечер близок, а я даже не попробовала зелье. И какая разница: проглочу я все одним махом или по частям? Главное выпить!
Я живо осушила бутылку и попыталась понять, что проглотила. Сладко, и аромат, как на грядке в огороде. Похоже на компот из огурцов, если только кому-нибудь в голову могла прийти идея сварить огурцы.
– Чем от тебя пахнет? – спросил Иван, когда мы вошли в лифт. – Новыми духами?
– Моим ужином, – засмеялась я. – А что?
– Просто необычный аромат, – ответил муж, – будто ты надушилась щами из крапивы.
– Ну, наконец-то, – обрадовался Димон, когда я вошла в его кабинет, – сижу тут один, как леопард на пляже. Остальные по делам разлетелись. Тань, помнишь, Лариса, жена Владимира, во время вашего разговора сказала, что была очень примерной девочкой?
– Вроде был такой момент, – вспомнила я, – ничего не значащая фраза.
– А вот Ершов за нее уцепился, – возразил Коробков, – сел еще раз слушать запись и воскликнул: «Пропустил я что-то при первом прослушивании. Дима, покопайся поглубже в биографии Ларисы. И в жизни Аглаи Борисовны поройся. Скорее всего, Лариса плохая девочка. Что-то дурное она сделала и до сих пор о нем забыть не может, вот и твердит про свое примерное поведение. Меня всегда настораживают мамаши, которые при посторонних кричат: «Обожаю своего сыночка! Он лучший! Он чудесный! Прекрасный! Он мое солнце! Мой мальчик!» Я сразу понимаю: любви к ребенку и в помине нет. Егозливый отпрыск надоел бабе, но ей не хочется прослыть среди подруг плохой мамашей. Вот она и голосит безостановочно про любовь. Сама себя таким образом убеждает, что обожает пацаненка. Имей в виду, чем упорнее и назойливее человек твердит о своем горячем чувстве к тебе, тем меньше он его испытывает на самом деле. У Ларисы в биографии есть нечто темное. Ну, я взял лопату и пошел копать.
Коробков замолчал.
– Говори, говори, – поторопила его я. – Что ты нарыл? Почему ты на меня молча смотришь?
– Просто так, – пробормотал Димон. – В пятом классе она осталась на второй год. Школу Лариса окончила на одни тройки. Сразу поступить в вуз у нее не получилось. Даже деньги папаши не помогли. Ведь и на платное отделение надо сдавать экзамены. Три года она, похоже, ничего не делала. Потом поступила на факультет журналистики в голимом институте. Пару лет кое-как переползала с курса на курс. Затем взяла академический отпуск. Причина перерыва в занятиях не указана. Просто есть заявление с просьбой предоставить ей двенадцать месяцев безделья. Ректор его подписал. Тогда у руля учебного заведения находился Варлайкин Георгий Гермогенович. Фамилия не самая распространенная, а уж отчество и вовсе редкое. Я вспомнил, что где-то уже видел эти данные, порылся в документах и нашел. Ты же помнишь, что Петр Яковлевич Сиракузов, который увлекался оккультизмом и прочей ересью, работал водителем у руководителя института. Тот оформил Петра аж на ставку профессора, так как директору института не полагался шофер.
– Конечно, – кивнула я, – не забыла этого.
– Начальника Петра Яковлевича звали Варлайкин Георгий Гермогенович! – торжественно заявил Коробков. – Сечешь? Он руководил институтом, где училась Лариса, будущая вторая жена Владимира. Возможно, супруги знали друг друга в юности.
– Сын водителя и студентка могли и не встретиться, – не согласилась я. – Или они виделись, пусть даже веселились в одной компании, но друг на друга внимания не обращали. Лариса-то говорила, что они с Владимиром встретились в метро.
– Соврать недолго. Слушай дальше, – велел Коробков и вновь стал в упор меня рассматривать.
– Что ты уставился? – рассердилась я. – У меня на лбу рог вырос?
Дима отвел глаза.
– Нет. Теперь еще кое-что. У Аглаи Борисовны был родной брат, Игорь Борисович. Близнец. Он жил в Гольяновске.
– Обычно близнецы очень дружны. Почему Игорь не поселился в Москве рядом с сестрой, у которой муж олигарх? – удивилась я.
Коробков вытащил из ящика письменного стола коробку печенья и спросил:
– Будешь?
– С удовольствием, – обрадовалась я, – мне с шоколадной глазурью.
Коробков захрустел оберткой.
– Игорь Борисович Парамонов – актер, – продолжал Димон, – служил в местном театре. Гольяновск – небольшой город, но в нем есть аж два очага культуры. Оперетта и драма. Дядя Ларисы исполнял разные, в основном характерные роли в обоих местах. Девушка одно время жила у него. Как я это узнал? Лариса после академки, которая слишком затянулась, решила продолжить обучение в вузе, написала заявление. Ей ответили: такой отпуск дается на один учебный год, а вы отсутствовали три. Лара предоставила в ректорат документ, к которому приложила справку; из нее следовало, что Лариса Николаевна с пользой провела тридцать шесть месяцев, не бездельничала, а работала в местной газете «Гольяновск – вперед», писала статьи о культуре. Набиралась опыта, практиковалась в избранной профессии. Но это не прокатило. Ей отказали.
– Конечно, – засмеялась я, – такую справочку легко написать, она ничего не значит!
– В случае с младшей Гореловой все было иначе, – возразил Коробков, – к справке с печатями прилагались ксерокопии статей. Лариса стабильно работала, по два-три материала в неделю публиковала. В основном всякие местные новости о театральных делах, конкурсах песни, красоты, лабуду, в общем. Не восстановили ее потому, что она много времени отсутствовала. И ректор там поменялся, прежний кресла лишился. Характеристика Ларисы, как выдающейся молодой журналистки, целая страница похвал, была подписана Валентиной Сергеевной Неписайкиной, главным редактором. Отличная фамилия для человека, который стоит у руля печатного издания. И запоминающаяся. Я все думал: где ее видел, слышал. И вспомнил! Дом престарелых «Сад здоровья». Его владелица, а одновременно и главврач Марфа Сергеевна Неписайкина. Там жил до своей смерти Константин Павлович Федотов. На его имя зарегистрирован номер, по которому незадолго до смерти звонила и долго разговаривала Марина Комиссарова.
– Они сестры, – сделала я сам собой напрашивающийся вывод. – Интересно весьма про Федотова. Все веревочки тянутся в Гольяновск.
– Навряд ли у женщин простое совпадение фамилий и отчеств, – согласился Димон. – Ну-ка, проверю.
Коробков сосредоточенно застучал по клавишам, я молча ждала, пока он найдет то, что нужно. И тут в кабинет влетела Вера.
– О! Таня! Ты тут! Дима, ты нашел машину, на которой приехала тетка с дерьмом?
– Должен тебя разочаровать. Нет, – пробурчал Коробок, – и это не потому, что я не умею искать. А потому, что все автомобили вечером уехали. На штрафстоянку никого не отправляли. А вот орех в шоколаде: камеры наблюдения не запечатлели ни одну женщину с ведром на улицах. Она словно из ниоткуда возникла, из-за угла здания вошла в П-образный двор, подбежала к тачке Сиракузова…
– А что там за углом? – не отставала Вера.
– Две пятиэтажки, – прогудел Коробков, – в той, что ближе к офису, находится магазин «Сад-огород». В переулке камер нет. То ли мадам знала про отсутствие «глаз», то ли ей просто подфартило пройти в «слепой» зоне.
– Слушайте теперь меня! – закричала Трофимова. – Что я подумала? Дерьмо где можно найти?
– В сортире, – подсказала я.
Вера махнула рукой:
– Нисколько не оригинально. И что, собирать его по соседям? Или на поле коровьи лепешки искать? Короче, я вбила в поисковик запрос.
Дима оторвался от клавиатуры.
– Какой?
– Куплю в Москве говно дешево оптом, – отчеканила Верочка.
Глава 23
Коробков тряхнул головой:
– Гениально! Мне это в голову не пришло! Тебе выпали адреса магазинов? Существуют лавки с ассортиментом фекалий?
– Да! – подтвердила Вера. – Целая куча. Птицефабрики им торгуют! Дачники в восторге, льют дерьмо на грядки, потом огурцы здоровенные вырастают. В Подмосковье на фермах этого товара полно. Но! Оцените по достоинству мой ум, изобретательность и находчивость. Я предположила, что незнакомка взяла говно где-то поблизости от офиса Сиракузова. В каком-то магазине. И где у нас какашками торгуют? А?
Коробков опять вцепился в клавиатуру.
– Да в любом торговом центре и супермаркете. Качество вещей и продуктов гаже некуда, а цены до небес. С дерьмищем в Москве проблем нет!
– Ой, перестань, – поморщилась Трофимова. – Где у нас одноразовые стаканы? А! Вот же они!
Вера бросилась к шкафу, вытащила стаканы, потом вынула из своей сумки небольшой пакет, вытряхнула из него таблетку чуть меньше тех, что используют для посудомоечной машины.
– Чем пахнет? – спросила она у Димона, подсовывая ему стакан под нос.
– Лично мне – ничем, – пожал плечами Коробков.
– Дайте минералки с газом или без оного, – велела Вера.
Я протянула ей бутылку.
– Открываем, – пропела Верочка.
– Ты еще долго ерундой заниматься будешь? – рассердился Коробков. – Тань! Неписайкины – сестры. Я нашел их.
– Моя идея круче твоих изысканий, – похвасталась Трофимова и налила в стакан воду.
– Фу! – закричала я через пару секунд. – Немедленно унеси это и вылей в туалет!
Вера рассмеялась:
– Подкормка для разных растений! Запашок свежего дерьма, потому что ее из оного делают. Но не надо по птицефабрикам гонять! Берем в лавке «Сад-огород» сухой концентрат, и вперед! Зелье воняет только после разведения. Тетка там его и купила, около офиса Сиракузова. Я поговорила с продавщицей. Она ее прекрасно запомнила.
– Ты уверена, что это наша хулиганка? – остановила я Веру. – Удобрение, наверное, многие берут.
Трофимова кивнула:
– Конечно. Спорить не стану. Но не у каждой дамы есть в сумке резиновое ведро!
– Вас ист дас за фигня? – изумился Димон.
– Интернет тебе в помощь, – пропела Верочка. – Фирма «Удобненько» выпускает разную ерунду: маленькая складная лопаточка, грабельки, которые в женскую сумку влезают…
– Зачем? – никак не мог сообразить Коробков.
– Например, могилу в порядок привести, не ехать же в метро с заступом наперевес, – пояснила Вера, – у них на сайте полно разной фигни. Среди прочего ведро, надувается, как круг для плавания, выдерживает двадцать литров. Покупательница попросила торговку: «Можно у вас водички набрать? Простой, из водопровода, у меня машину птицы загадили, хочу ее вымыть.
Продавщица ответила:
– Мне не жалко! Но ведро не дам!
– Свое есть, спасибо, – поблагодарила незнакомка и достала из сумочки пакет. – То-то женщина за прилавком удивилась.
– Чем она платила? – повторил свой вопрос Димон.
– Не карточкой! Наличкой!
– Не повезло, – скуксился Коробков.
Вера вскинула подбородок:
– Тебе нет, а мне да. Тетка сказала продавщице: «Вы мне помогли, водички набрать разрешили, я хочу вас отблагодарить. Уж простите, но волосы вам давно пора постричь. В нашем салоне работает Ира Бушуева. Шикарно стрижет. Вот вам визитка. Приходите в любое время. Только позвоните предварительно, я на ресепшен сижу, меня Юлей зовут, а вас?
– Вика, – представилась продавщица.
– Буду ждать, – пообещала Юля, – скидку вам оформлю, двадцать пять процентов.
Виктории предложение очень понравилось, тем более что салон находился неподалеку от магазина, где она работает, пару улиц пройти. Парикмахерская располагается на первом этаже многоэтажного торгового центра. Через несколько дней после знакомства с Юлией Вика решила воспользоваться ее предложением, позвонила по номеру на карточке, спросила Юлю. Ей ответили: «Парамонова от нас уволилась». Дима, тебе осталось только ее адрес определить. Я после «Сада-огорода» в салон забежала, он и правда неподалеку расположен, поговорила с директором. Юлия Андреевна Парамонова у них недолго работала, она не москвичка, россиянка из провинции. Взяли ее потому, что она согласилась на маленькую зарплату. Официально не оформили. Деньги давали в конверте. Она нормально работала, а потом перестала приходить, просто исчезла.
В комнате стало тихо, вскоре Коробков начал читать с экрана:
– Парамонова Юлия Андреевна, в девичестве Сазонова, индивидуальный предприниматель. Владела салоном «Крис» в Гольяновске, его банк забрал за долги. Проживает: улица Мартовская, двенадцать, восемь. Муж Игорь Борисович Парамонов, актер. Упс! Это брат Аглаи! Воспитывалась бабушкой. Круглая сирота. Тань! Надо ехать в Гольяновск. Сестры Неписайкины тоже там живут. Юлия Парамонова из этого города, она супруга брата-близнеца Аглаи. Надо там покопать.
Вера вдруг ойкнула.
– Что не так? – спросила я.
– С работой полный порядок, – заверила Трофимова. – Тань! Что с тобой?
– Со мной? – удивилась я вопросу. – Все нормально.
– Ничего не болит? – продолжила Трофимова.
– Почему ты спрашиваешь?
– Надо давление ей померить, – вдруг сказал Димон.
Вера повернулась к Коробкову:
– Ты тоже заметил?
– Даже слепой увидит, – ответил Коробков.
– У меня лицо красное? – догадалась я.
– Не, – хором ответили мои сотрудники.
Вера открыла сумку и вынула пудреницу.
– Только не пугайся.
– Страх при взгляде на собственную мордочку охватывает меня исключительно по утрам, – призналась я, – потом я успокаиваюсь и не нервничаю.
Вера подняла крышечку.
– Кто это? – ахнула я, посмотрев в зеркальце.
– Говорила же, не пугайся, – вздохнула Трофимова, – ты любуешься на себя, прекрасную.
Я потрогала щеки.
– Чешется? – осведомился Коробков.
– Нет, – прошептала я. – А почему у меня все лицо зеленое?
– Ты чем-то заболела, – предположил Димон. – Я чуть со стула не свалился, когда ты в кабинет вошла.
– И не сказал, как я выгляжу, – налетела я на Коробкова. – Сидел, молчал! Вот почему ты на меня пялился!
– Откуда ж я знал, – начал отбиваться Димон, – вдруг макияж такой в моду вошел? Один раз Лапуля домой заявилась, я ее сначала не узнал, потом спросил: «Что у тебя с бровями? Почему они как рельсоклюшки? Около носа загнуты, потом прямые и толщиной со шпалу?
– Рельсы и шпалы не одно и то же, – поправила Коробкова Трофимова.
Димон скривился:
– Ой, что я от жены услышал! Я долдон, который в современной моде ничего не петрит! Теперь миниблеюдинг все делают.
– Микроблейдинг, – рассмеялась Вера. – Димон, ты тундра!
– Лапуля сначала злилась, – продолжал жаловаться наш хакер, – потом плакать принялась, ходила по квартире, рыдала: «Я теперь стала уродиной! Да? Скажи честно!» Ну, я ее утешал: «Тебе шпалоброви очень идут! Прямо мегахорошо». А она за свое: «Скажи откровенно! Не ври». Ну я на сотую ее просьбу и ответил: «Жуть вообще-то! Кошмар в пустыне. По лбу словно жирные волосатые гусеницы ползут!»
Коробков замолчал, я тоже не говорила ни слова, разглядывала себя в зеркале.
– И что Лапа ответила? – шепотом спросила Вера.
– Я понятия не имел, что столько нецензурных слов супруга знает, – уныло пожаловался Коробков, – неделю со мной не разговаривала, ничего не готовила, я пельменями из пачки питался. Еле-еле прощение вымолил. Сегодня, когда я Таню увидел, хотел про ее зеленую рожу спросить, да язык прикусил. Вдруг это какая-то фенька вроде рельсобровей? Бабы они везде бабы, даже если начальницы особой бригады.
Я развернулась, побежала в туалет и умылась. Но зелень не исчезла. Мне стало нехорошо. Чем я заболела? Температуры нет, кашель, насморк отсутствуют, голос не хриплый, аппетит на месте, даже слишком на месте, и до недавнего времени у меня было нормальное настроение.
Дверь туалета приоткрылась, послышался голос Ильи, нашего патологоанатома.
– Тань, что у вас стряслось? Вера в морг в истерике позвонила, кричала: «Жаба, жаба! У Тани жаба!» У тебя с сердцем плохо?
– И при чем тут жаба? – вздохнула я, закручивая кран.
– Грудная жаба, так в девятнадцатом веке называли стенокардию, – объяснил Аверьянов, – Вера помнит…
– Непременно расскажу Трофимовой, что, по твоему мнению, она жила еще во времена Пушкина, – хихикнула я. – Вопрос: сколько ты проживешь, когда она к тебе в морг прибежит, чтобы объяснить, что ей не двести лет?
Илья возразил:
– Я совсем не это имел в виду.
Я повернулась к нему лицом. Патологоанатом икнул:
– Елы-палы!
Ко мне вернулось хорошее настроение. Подумаешь, позеленела! Иван любит меня независимо от цвета моей кожи, да и не заметит он, что я слегка видоизменилась. И Рине все равно, как я выгляжу, и Мози с Роки, и Альберту Кузьмичу тоже.
– Что за фигня с тобой? – завопил Илья.
Я кокетливо стрельнула глазами:
– Кто у нас чудо-доктор? Хотелось бы услышать ответ на данный вопрос от тебя! Когда морда лица становится, как у зрелой лягушонки?
– Ты человек, – пробормотал Илья, – особь женского пола. У живых зеленоватый оттенок кожи возникает при поражении пищеварительной или респираторной системы, при опухоли. Еще возможен цирроз печени, желчекаменная болезнь. Трупная зелень…
– Пока, как ты верно заметил, я жива, – остановила я Илью. – Что надо съесть, чтобы стать нормальной?
Аверьянов загудел.
– Идиотский вопрос. Нет таблеток от всех болезней. И как я тебе диагноз на основании только визуального осмотра поставлю? Необходимы анализы крови, аутопсия…
– Вскрытие мне определенно не нравится. Есть предложение получше, – сказала я, – ты меня сейчас поцелуешь в щеку, и я превращусь в принцессу.
Илья попятился в коридор.
– По-твоему, я Иван-дурак? Ну, спасибо. Кстати, постмортальное исследование наиболее результативно, если мортально не установлен диагноз.
Из-за спины патологоанатома высунулась Вера:
– Тань, твой телефон звонит без остановки. На!
Я взяла трубку и услышала всхлипывания.
– Танюша! Танечка!
У меня вмиг похолодела спина, а уши, наоборот, охватило жаром.
– Рина?
– Мози! Мозес! Мой мальчик!
Я оперлась о рукомойник.
– Что с ним?
– Мы в клинике! Врач! О! О! О! Он…
Свекровь зарыдала.
– Вера, тащи мою сумку, – закричала я, – скажи Коробкову, что Мози плохо. Я еду в лечебницу.
Трофимова молнией метнулась в коридор. А я попыталась выяснить у Рины хоть что-нибудь.
– Вы где?
– См… ик… трам… ик, – всхлипывала Ирина Леонидовна. – Мозенька! Кабачонок любимый! Он сегодня просил мармеладку! Так смотрел на меня! Так умолял! А я не дала-а-а-а!
– Правильно сделала, – заорала я, выхватывая у Веры сумку. – Сладкое собакам…
– Он умер! Умер! Я ему мармеладку пожалела-а-а-а. А он умер!
Сумка выпала у меня из рук.
– Тань, – сказал Димон, – лифт приехал. Что случилось?
– Мози погиб, – с трудом вымолвила я, – больше ничего не спрашивай. Не знаю. Рина рыдает в клинике. Адрес назвать не способна.
Коробков взял у меня телефон.
– Алло! Ирина Леонидовна! А! Понял! Вы кто? Сообщите адрес вашего заведения.
Глава 24
Всю дорогу до ветеринарной лечебницы я пыталась остановить слезы, но они градом катились по лицу. Мози! Милый бульдожка! Простодушный мальчик, которого более хитрый Роки вечно обманывал. Смешной наш кабачок! Любимый Мозенька! Ну как так? Еще утром он веселый, здоровый стащил у меня в ванной губку!
Мы летели по проспекту с такой скоростью, с какой я никогда не ездила. Димон включил все, чем оснащены наши служебные машины: мигалку, стробоскопы, «крякалку» и динамик, который орал: «Вправо, все вправо, оперативная машина. Все в сторону!» На лобовое стекло Коробков прикрепил пропуск, который давал знать сотрудникам ГАИ, что джип нужно пропускать везде, даже если он нагло нарушает правила: у водителя документы «без права проверки». Машины перед нами расступались, а я все плакала и плакала, утираясь рукавом кофты.
Путь до клиники занял всего пятнадцать минут. Воя, сверкая огнями и крякая, внедорожник влетел во двор. Мы с Димоном выкатились из него и кинулись в здание. Первая, кого я увидела, была Рина с опухшим лицом.
– Где Мози? – закричал Коробков.
– Пустите меня, – заголосил за моей спиной Аверьянов, – толку от вас ноль! Где труп? Где? Живо говорите!
Девушка на ресепшен испуганно смотрела на нас.
Коробков стукнул кулаком по стойке.
– Баба! Где Мозес?
– Вввторая дверь сс-слева, – прозаикалась администратор.
– Димон, тащи из моей колымаги один, семь, пятнадцать, десять, – велел Илья и, толкая перед собой тележку, набитую какими-то аппаратами, понесся по коридору.
Коробков исчез. Я обняла Рину, та прижалась ко мне и зашептала:
– Мози… он… сказал… он… вышел и говорит…
Раздался грохот, в клинику въехал аппарат с гофрированной трубкой, его катил Димон одной рукой, на спине Коробкова висело что-то непонятное, более всего похожее на самовар, от которого отходил шланг с раструбом, на шее у хакера болталась здоровенная сумка, в правой руке он держал красный мешок.
– Спокойствие, только спокойствие, – крикнул компьютерных дел мастер, проносясь мимо, – мы все привезли! Лучшие уколы. Оборудование. Ща его оживим.
Я только вздохнула. Да, у Аверьянова оснащение, о котором ни одна реанимация даже не мечтает, потому что обычные врачи понятия не имеют, что подобные аппараты существуют. Лучше не упоминать, сколько стоят приборы Аверьянова. Илья всегда прикатывает на место вызова со всем своим снаряжением. Есть люди, которых «Скорая» посчитала мертвыми, а наш эксперт вернул их с того света. Но! Мы ехали пятнадцать минут, до того как сесть в машину я разговаривала с Риной. И навряд ли свекровь позвонила мне в минуту кончины Мози.