Любовь перевернет страницу

– Он не знает. Но ты свою уже решила бросить…

Тяжелые ветки, склоненные ветром, потянулись к окну. Вера поморщилась и простонала:

– Я еще ее не бросила. Мне нужно время, чтобы разобраться в себе.

После гнетущей паузы она добавила:

– И, наверное, нам нужно пожить пару недель отдельно.

Моя жена еще что-то произнесла, но ее фразы не достигли меня. Они замерли в воздухе невидимым полотном между нами. Родную мою Веру я пытался разглядеть сквозь него. Она была рядом, но я не мог коснуться нее. Важные чувства, которые я старательно облекал в слова, ударялись об эту легкую преграду и возвращались ко мне обратно. Мы впервые не могли услышать друг друга, и потому ко мне все ближе подкрадывалась мысль, что я не смогу вернуться туда, где мы с Верой были прежними собой.

На следующий день, Вера рано уехала на работу, а я снова остался один в нашей квартире. Бродя из угла в угол, я спотыкался взглядом о наши семейные мелочи: фотографии со свадьбы друзей, прикованные магнитом на холодильник, глиняные тарелки на полке, которые мы слепили на одном из первых свиданий, когда были еще детьми, брошенный на окне полу-исписанный блокнот, хранивший названия мест, которые мы мечтали посетить.

Говорят, что душевное и физическое состояния тесно связаны. После ухода Веры меня пробила дрожь в руках и ногах. В тот момент я стоял в коридоре, а сил добраться до кровати у меня уже не было. Тогда я лег на пол и прижался щекой к полу. Свет экрана телефона врезался в глаза, я наскоро набрал сообщение одним пальцем: «Вера влюбилась в другого» и отправил его сестре.

Глава 2

– Я просто в шоке! – выпалила Тома. – Собирай вещи, переночуешь у меня.

– Ты же живешь у предков, – выдавил я из себя, сомнительно смотря на сестру: может не стоило ей рассказывать?

Тома родилась на четыре года раньше меня. Она всегда была для меня настоящей старшей сестрой – при мне не унывала, присматривала за мной и отчитывала за каждый мой неверный шаг. Когда в детстве я отпрашивался у родителей на вечерние встречи с приятелями, в мою сторону направлялся один и тот же вопрос:

– Тамара пойдет с тобой?

– Пойдет. Не на долго, – неохотно отвечал я.

– Домой – только вместе с ней. Слушайся сестру, Ян!

Так было всегда. Тогда я был мальчишкой, на которого давил груз ожиданий родителей – они хотели, чтобы я вырос сильным мужчиной. Но рос я медленно, сил у меня было немного, поэтому я нередко запирался в своей комнате, чтобы просто остаться наедине с собой – с единственным, кто ничего от себя не ждал. Сидя в закрытой на замок комнате я наслаждался своей скоромной свободой. Свободы стало больше после того, как я встретил Веру. Когда она стояла рядом со мной, я мог лететь ввысь даже на еще не уверенных, не окрепших крылья блуждающего по миру подростка.

Моя сестра Тома не могла дать мне тоже ощущение свободы, но с ней было легло. Особенно легко с ней было быть младшим братом, и когда нить ожидания моих родителей натягивалась так туго, что казалось вот-вот лопнет, я упивался моментами, когда нужно было просто плестись следом за фигурой моей Томы. Она взяла меня под свой контроль, когда сама была еще ребенком, и ответственно боролась за мою спокойную жизнь. Я нередко ощущал в ней то гордое чувство, пылко охватывающее мою сестру, когда она успешно справлялась со своей задачей быть для меня старший. Вскоре в нашей семье появился еще один ребенок – я впервые увидел Аня двенадцатилетним. Мы с Томой как могли помогали родителям с непоседливой сестрой – маленькая Аня никому не давала передохнуть. Но даже тогда для Томы я оставался самым младшим в семье.

Как и жаждали того мои родители, я стал мужчиной, но с Томой я все еще позволял себе быть незрелым мальчишкой. Мы виделись не так часто, как раньше, и нельзя было сказать, что были уж очень близки, и все же спина Томы мне по-прежнему казалась надежной, за ее спиной хотелось прятаться.

– Я просто в шоке! – повторила Тома, смотря на меня округленными глазами. – Никогда бы не подумала, что она на такое способна.

– Не делай поспешных выводов, – замахал я руками. – Все очень запутано, она сама ничего не понимает.

– Не понимает… Все запутано… Сколько еще ты будешь это повторять мне тут!

Тома запрокинула голову назад и прищурилась:

– Ты что, вообще не злишься?

Я бросил на сестру удивленный взгляд: отчего она спрашивает меня об этом?

– Я просто хочу, чтобы она вернулась. Вот и все. Какая тут может быть злость…

– Забудь об этом. Ты должен понять, что есть вещи, которые прощать нельзя!

– Об этом легко говорить, наблюдая со стороны. Но оказавшись внутри самой ситуации, такие фразы теряют свою громкость, Тома.

– И слышать этого не желаю! – Тома вскочила со стула так резко, что чуть не грохнулась. – Я ее точно не прощу никогда! Все, для меня этот человек – предатель. И если ты не будешь злиться, я разозлюсь за тебя!

Никогда бы не подумал, что услышу от сестры подобные слова. Никогда бы не подумал, слова эти будут обращены к моей Вере. Я понимал, что Тома пыталась защищать меня, и от того, что она – на моей стороне, мне должно было быть приятно. Но странным образом, все, что раньше приносило различные оттенки чувств, теперь же ощущалось блекло. Я устало посмотрел на сестру и неуверенно улыбнулся. В душе моей скрежетал страх: что делать дальше, как дальше жить? Тяжелыми ватными тучами эти вопросы висели над моей головой. Стоило мне подумать о чем-то отвлеченном – что съесть, куда я положил носки, которые только что держал в руках, чей номер разрывает мой сотовый телефон – они наливались все больше, и я уже слышал сердитые раскаты грома. Все, что я делал – думал о Вере, а остальное фоном мелькало передо мной. Нет, я и правда не злился. Я лишь сильнее осознавал, как сильно любил свою жену. Все, что я тогда чувствовал – изнуряющую боль. Оказалось, что моя жизнь мне не принадлежала – она зависела от Веры. Оказалось, что мою жизнь легко было столкнуть с рельсов, по которым она ритмично мчалась. Я много раз представлял себе свое будущее, но ни в одном из его вариантом я не видел себя без Веры. Как ребенок, который вдруг остался без любимой игрушки, я смотрел на пустые ладони, не понимая, что ими делать дальше.

– Собирай вещи, говорю. Тем более, она сама предложила пожить отдельно. Я тебя здесь не оставлю. Ты даже похудел за эти дни… Так и вообще исчезнешь.

– Не поеду я к родителям. Я еще не готов им ничего сказать. Да и что говорить – лишь зря тревожить.

– Послушай, Ян. Не хочу напоминать тебе, но ситуация у тебя не простая – ты безработный писатель, который не написал еще ни одной серьезной книги. Квартира у вас одна на двоих, машина – тоже.

– О чем ты вообще? – простонал я.

– Зная тебя, ты уже через месяц останешься не то, что без крыши над головой, она с тебя и последние штаны снимет!

Я склонил голову набок и затряс ею.

– Да что ты вообще несешь?! Мы с Верой знаем друг друга всю жизнь, и она никогда не пойдет на такое! И причем тут вообще квартира…?

– При том, что дележка квартиры – занятие премерзкое.

– О чем ты, Тома? Ничего мы делить не собираемся. И потом, мы никогда до такого не дойдем… Вера и я – у нас совсем не такие отношения.

Тома подняла правую бровь и заводила ногами по полу:

– Это я уже заметила.

– Хватит, я серьезно.

– Я тоже серьезно. Пора тебе посмотреть правде в глаза, Ян. Дойдет до развода – придется делить. Подумай, где жить будешь. И на что. А если у тебя нет ответа – слушай меня и родителей, мы тебя в обиду не дадим.

Я издал жалкий стон. Наш разговор повернул совсем не туда, куда было нужно. Я понимал, что не смогу объяснить сестре всего, что чувствовал. Я не знал, каким путем идти дальше, но был уверен, что обойду указатель «развод» любым способом. Возможно, тогда я все еще верил, что чтобы не произошло, у нас с Верой найдутся силы выпутаться, и как бы далеко не было спрятано решение, мы сможем его отыскать. Наша с Верой ссора казалась мне запутанной, как и наши несшиеся сквозь года чувства. Но моей сестрой история читалась яснее – предательство, развод, конец. Глядя на спокойную Тому, у меня складывалось впечатление, что она уже построила в своей голове четкий план действий. Я позавидовал ее уверенности и готовности вот так просто принимать изменения жизни.

И все же пока мы с Верой не могли подобрать точное слово для того, что проходило в душе каждого из нас, рано было действовать, рано было загадывать, рано было искать объяснения, как бы отчаянно я в них не нуждался. Неопределенность сверлила изнутри, и я готовился к тому, что с болью придется пожить еще какое-то время до тех пор, пока мы с Верой не поймем, как нам быть дальше. Мир без Веры мне был не нужен, но я не мог сказать это сестре. Тома выглядела уверенной, но я приметил, как она пару раз потянулась руками к шее, нервно почесалась, вместо вилки она ухватилась за ложку. Чем-то Тома была похожа на Веру – так же категоричность и твердая убежденность в себе – качества, которые восхищали меня, но почти отсутствовали во мне. Возможно, сестра ждала, что я сорвусь с места, побросаю вещи в чемодан и скажу: «Да пошло оно! Я и сам прекрасно проживу!», но я не мог так сделать – Вера была дорога мне, как никто другой. «Вчера, сегодня и завтра…», – прошептал я, и никакой поступок не мог перекричать эти мои слова.

Под гнетом моей сестры, я все же решил, что пару дней поживу у родителей – Тома намеревалась следить за мной, чтобы я не умер. Да и мне не хотелось вытеснять Веру из дома.

Я кое-как запихнул вещи в сумку. Честно, мне было безразлично, что брать с собой. Дни обещали быть тяжелыми, а в такие моменты мне было все-равно, что есть, уж не говоря о том, во что себя одевать.

– Я поживу с родителями пару недель, – сказал я Вере по телефону. – Ты побудь дома, приходи в себя. Только…

– Да?

– Только не бросай меня сейчас, ладно? Если тебя что-то беспокоит, сразу же позвони. Если тебе тяжело или грустно – неважно, по какой причине – просто поделись этим со мной, как раньше. Хорошо?

Я припомнил вопрос сестры: злость – точно не то чувство, что наполняло меня. Вере тоже было непросто, мне хотелось помочь ей. Но я был, возможно, единственным, чью помощь она не могла в тот момент принять.