Окно в Полночь

Впрочем, он вместе с вдохновением всегда приходил не вовремя. И его появление напоминало погружение в сон. Моргнул – и провалился в темноту, сделал шаг – и вокруг взметнулись образы. Открыл глаза – и увиденное, прежде сокрытое, слилось с реальностью. И в часах с кукушкой живет не сломанная механическая птица, а юркий домовенок. А в водопроводных трубах обитают мелкие водяные феи. И, помнится, в детстве я нарочно смывала в раковину остатки пищи, чтобы их подкормить. А в ванной… Я невесело улыбнулась. А в ванной на потолке спит красный птеродактиль. И почему-то в существование незримого, тех же водяных фей, верилось легче…

– Вась?

– У меня обед! – огрызнулась я. – Гриш, не трогай меня пять минут, а?

– Ладно, только на принтер не забудь сходить.

Я вновь замкнулась в себе.

Вдохновение помогало видеть неожиданное и волшебное в обычных вещах. И оно всегда приходило внезапно и ненадолго. Но успевало напрочь снести крышу. Разве можно нормально работать, когда кажется, что из сумки журналистки выглядывает мордочка леприкона (и – нет! – дело не в зелёном цвете кожаных рюшей, напоминающих поля шляпы)?.. И ни контролировать поток образов, ни тормозить его никогда не получалось. И я старалась переждать. Пересидеть, забившись в угол. Дождаться, когда образы осядут в блокноте зарисовками. А потом выкапывалась из горы черновиков и с трудом возвращалась в реальность. И ещё недели две «радовалась» остаточным явлениям в виде ярких кошмаров и неожиданных ассоциаций.

Пересидеть… Я задумчиво нахмурилась. До Нового года – чуть больше недели… Не доживу. Однозначно. Сейчас вдохновение сильнее, чем когда-либо. А прежде приступы образного мышления вызывали полнейший отказ чувства самосохранения. И я ходила по инерции, не замечая ни скользких ступенек, ни сосулек над головой, ни «красного человечка» на светофоре, ни возмущенных сигналов водителей. Да, бог хранит детей, пьяниц и ненормальных, ибо до сих пор мне везло. Но рисковать не хотелось. И совмещать работу и творчество, когда одно мешает другому, – тоже.

– Пять минут прошло!

Тьфу на вас…

– Василиса, на принтер за полосами бегом!..

Тьфу на вас еще раз…

– Вась, я принесу, – Валик встал и бодро вышел из кабинета.

Я потёрла затекшую поясницу и вооружилась красной ручкой. Предпоследний шаг – труднее последнего… Дочитать полосы, сверить – и домой. Ой, я ж забыла отдать Валику вычитанные дома полосы… Впрочем, ему все равно некогда было правку вносить. Я достала из сумки сложенные листы и мельком их проглядела. И я читала, и не я… Корректорские знаки – по фэншую, ошибки – по делу, а вот почерк… Почерк не мой. Я пишу как курица лапой, мои кракозябры только Валик и ухитряется разбирать. И на половине полос пометки кривые и косые, а на остальных – четкие, понятные. Мистика.

Вручив подошедшему другу правленые полосы, я разложила на столе новые и решительно сосредоточилась на работе.

– Вась, а кто это писал? – он задумчиво рассматривал правку, очевидно находя десять отличий.

– Я, кто ж ещё.

– Непохоже.

– Подумаешь…

Валик не угомонился. Вернулся на свое рабочее место и сердито написал в аську: «Что случилось? И не заливай про ПМС, тебе ещё дней десять до них».

Вот зараза. И не живём вместе, и не спим, а всё про меня знает. Почти всё.

Я настрочила в ответ умоляющее: «Давай потом, а? Номер сдадим и поговорим! Только Гришиных истерик мне не хватает для полного счастья!»

Он хмуро кивнул и углубился в свою работу, а я взялась за вычитку. Так, свинокомплекс, дотации, инфляция, обещания мэра – о том, что все будет хорошо, рост наркомании, реклама нанопротезов, патологическая школьная безграмотность, рост цен на гречку, заявления губернатора – о том, что всё будет еще лучше, чем говорит мэр… Тёмная сутулая фигура стоит в тесном коридоре и пишет на пыльных стенах…

Я моргнула. Тьфу… И причем тут бройлеры, с чего вдруг такая ассоциация?.. Ага, инновации, будь они неладны, снова мэр, когда ж он кончится, ликвидация ОПГ… Буквы ложатся на стену сияющей вязью, и коридор сужается, тонет в тусклом тумане. И наливаются светом слова, когда писец ставит точку в предложении и отступает от стены на шаг, поводя плечами.

Я внутренне застонала. Невозможно работать… Муз отсалютовал мне рюмкой и вредно хихикнул. Гадёныш. У меня же текст дома, на компе, я специально его на флешку сбрасывать не стала, чтобы соблазна не было!..

– Вась, держи ещё полосы.

Угу. Бройлеры, куда ж без вас… Парень из выдумки упрямо мельтешил перед внутренним взором, но я стоически читала городские новости, на автомате расставляя запятые и отлавливая опечатки. Да, опыт – это вещь. Музу стало скучно пить в одиночестве, и он обиженно перебрался на монитор верстальщика. Валик застучал по клавиатуре ещё усерднее, вдохновенно внося правки. Да, музы – они такие, стимулирующие… Ничего, дома поговорим. И о том, как мешать рабочему процессу, и о том, как дезертировать.

– Гриш, сверяемся? – Валик положил на мой стол пухлую стопку полос.

Ненавижу сверку. Тупое занятие. Но необходимое. Мало ли, Валик что-то не внес, Гриша с подписями накосячил… Сидишь с двумя экземплярами будущей газеты и ищешь, что не так.

– Сверяйтесь, – отозвался редактор.

Я мельком глянула на часы. Почти десять. Успеть бы домой к двенадцати. Если именно после полуночи меня настигают провалы в памяти… Не хочу потом слушать небылицы о себе от Валика и шефа. Если я ничего не помню… то чем же занимаюсь-то ночью?.. Я прикинула оставшийся объем работы. Тридцать полос формата А3 вычитано, сверить и подобрать за Валиком невнесенные ошибки, перечитать заголовки и подписи под фотками – и домой. Еще час работы, не больше. Прежде мы и до двух-трех ночи задерживались со сдачей, а потом в типографии психанули и обозначили дедлайн – до двенадцати, и точка. Опоздаем хоть на пять минут – газета не выйдет в печать.

– Василиса, шустрей, – скомандовал Гриша, пробегая мимо. – Валентин, пятую полосу открой, мы рекламный макет не заменили.

Я взялась за проверку заголовков. «Цены на гречку выросли вдове», «Облуживание по-королевски», «Сосем не тот случай» и «Совращение заводских работников» немного подняли настроение. Впрочем, в моем хит-параде на первом месте уже года два неизменно оставалось шедевральное «Святая вода благотворно воздействует на человеческий оргазм». Журналист, разумеется, писал об «организме», а вот о чём он думал по ходу работы над статьей…

– Гриш, да у тебя все ошибки по Фрейду.

– А ты свою работу работай! – буркнул он, шурша полосами. – А ты, напоминаю, корректор, а не психолог! Так, Валентин, на восьмой, где дырка, фотку поставь…

«Не психолог»… Я вообще-то и не корректор, а филолог и писатель. А здесь… так, на покушать зарабатываю.

– Игорь опять завтра в позу встанет, что не его фотки берём, а информагентства, – заметил Валик.

– Как встанет, так и сядет, он же не памятник, – отмахнулся Гриша. – Будет знать, как чудить по утрам и ломать имущество организации. На пятнадцатой полосе фотку высветли и рекламу пива замажь.

– Может, денег с них стрясем? – пробормотал друг. – Спецвыпуск накрывается, а премию к Новому году охота…

Я подняла голову и переспросила:

– Спецвыпуск накрывается? А почему я об этом не знаю?

– А потому что в облаках витать меньше надо, – беззлобно отозвался редактор, вдумчиво изучая что-то на экране монитора. – Рекламы не набрали наши трудоголики. Кризис, видите ли.

– А ты у них чайник реквизируй, – посоветовал Валик, – и печенюшки. И оклад обрежь, чтобы только на процентах сидели. И кризис сразу кончится, и реклама появится.

– Отставить диверсии! – нахмурился Гриша, потёр живот и вздохнул: – Но про чайник с печеньем ты верно сказал…

– Грабим? – ухмыльнулся друг.

– Иди, – благословил редактор.

Я, сверяя последнюю полосу, фыркнула:

– На кого теперь валить будете?

– На тебя, – хором заявили «диверсанты».

– А совесть-то в курсе? – усмехнулась я.

– Совесть в деле! – весело отозвался из коридора Валик. – И в доле!