Царство Давида
– Его слова обо мне действительно не имеют значения, – спокойно начала девушка, и я раскрыл рот, чтобы перебить ее, чтобы выразить, как сильно она важна для меня, но Регина подняла руку, запрещая мне говорить: Я знаю, кто я, Давид. Что бы ни думал обо мне твой отец – это все меня не касается. Важно только то, что ты веришь мне.
Я кинул на нее быстрый взгляд и благодарно улыбнулся. Взял ее ладонь и прижал к своим губам.
– Но в чем-то твой отец прав, – продолжила Регина. – У тебя есть обязательства. А связь со мной прямо влияет на твою репутацию.
Я покачал головой.
– Связь с тобой – это крылья за спиной.
– Тот, кто никогда не имел крыльев и вдруг обрел их, рискует упасть с большой высоты, – в голосе Регины звучало предостережение. Не более. Она не призывала отказаться от нее, и я был этому несказанно рад. Мы оба не могли отрицать глубину нашей связи. Она неразрывна.
Я слишком долго ждал ее. Шел по пути, предначертанному моей семьей, и в то же время я всегда знал, что это не единственно возможный путь. Я знал, что где-то там, за чертой той скудной полоски света, на которой я жил, есть настоящее сияние. Нужно лишь сойти с протоптанной дороги, пробиться наощупь сквозь плотную пелену мрака, чтобы войти в царство света.
Это любовь. Я вижу ее так.
Огненная и страстная. Глубокая, мистическая. Существующая наперекор семейному проклятью. Я верю, эти чувства даются каждому Пожарскому как шанс исправить ошибки, допущенные предками.
И каждый Пожарский открещивается от любви, пугаясь ее огня. Мой род забыл, что его слава была выкована в пламени пожара. Мой род слишком быстро сдался, боясь сойти с проложенной дороги. Чего они боялись? Того, что их ждет во тьме? Или они боялись не вернуться на прежний путь?
Что, если я, отдавшись чувствам и доверившись свету, потеряю ту дорогу, которая вела вперед дело Пожарских? Или мне хватит смелости и сил, чтобы ухватить огненные языки любви к Регине и сквозь тьму протащить их на свой путь. Смогу ли я стать тем Пожарским, который все исправит?
Я так этого хочу. И все же:
– Если нужно будет упасть – я упаду. – Уверенно ответил я, въезжая на дорожку к небольшому и мрачному на вид дому деда.
Регина склонила голову, осматривая каменную лепнину и пафосные пилястры на фасаде особняка. Архитектура дедушкиного дома всегда одинаково пугала и восхищала меня. Царица повернула ко мне голову, и я был уверен, что увижу в ее глазах огонек любопытства или хотя бы насмешку над богатством Пожарских, но она смотрела с сожалением.
– Здесь ты вырос?
Я заглушил мотор и покачал головой.
– Дедушка хотел меня забрать, но отец не позволил. Думаю, папа сделал это специально, чтобы позлить деда. Хотел показать ему, что может решать хоть что-то в своей жизни.
И пусть Александр Федорович Пожарский никогда не был хорошим отцом, я все же был благодарен, что он решился пойти наперекор деду и забрал меня в свой дом. А через пару лет он подарил мне брата. Единственный и самый ценный подарок отца.
У дома уже стояло несколько машин, большая часть из которых была мне хорошо знакома – это были давние друзья и партнеры деда. И в какой-то мере они становились и моими партнерами тоже.
– Пойдешь со мной? – осторожно поинтересовался я.
Я хотел, чтобы она отказалась. Мне предстоял серьезный разговор с отцом о моей матери. Кроме того, дед явно ожидал порции моего унижения за то, что я покинул собрание и несколько дней не появлялся в офисе. К счастью, многие вопросы я мог решить, просто оставаясь на связи. И все же я ослушался деда. Возможно, впервые за двадцать четыре года жизни.
К тому же, я обыскал его кабинет и стащил дневник. От новых ощущений в груди искрилась тревога. И мне не хотелось, чтобы Регина проходила через это со мной.
– Я подожду здесь, – спокойно ответила она, махнув мне черным блокнотом, что мы выудили из потайного ящика в столе деда. – Хочу еще подумать над секретами твоего дедушки.
Склонившись, я коснулся губами ее мягкого рта и вышел из машины. Внутри неприятно стянулась пружина, и странное предчувствие велело уехать. Увезти царицу из этого жуткого места. Но я должен был получить ответы на свои вопросы.
Глава 11
Удушливый аромат сигаретного дыма тянулся по длинному коридору. Мне стоило поторопиться, я и так сильно опоздал, но ноги отказывались идти вперед. Я стоял у лестницы и разрывался между необходимостью следовать долгу и желанием сорваться наконец с поводка, на который меня посадила фамилия.
Казалось бы, выбор очевиден. Беги, хватай свободу, давись вольным воздухом. Но была и оборотная сторона этой расцарапанной когтями медали: меня действительно волновала судьба компании. Я не был наивным и понимал, что отец у руля – это худшее, что может случиться с нашим ювелирным домом. Достаточно посмотреть на то, как он управляет собственной жизнью. Беспорядочные связи и никакой ответственности. Но, если его спасает фамилия, то что спасет бизнес тогда, когда от фамилии ничего не останется? И никого.
Я не мог просто бросить все и уйти. Как и не мог лишиться Регины. И, понимая несовместимость этих двух важнейших частей своей жизни, я сходил с ума от нерешительности. А ведь я никогда не был нерешительным. Может, предки правы: любовь действительно наше проклятье? Такое чувственное и желанное проклятье.
Стоило представить хитро сощуренные глаза царицы и ее кукольно пухлые губки, как по телу полилось тепло, а вместе с ним и напоминание – жизнь этой девушки теперь в моих руках. Я не имею права на нерешительность.
– Позвольте пройти, пожалуйста? – скромный голосок позади заставил меня вздрогнуть. Я и не знал, что у моего безмолвного монолога есть слушатели.
Обернувшись, я увидел высокую стройную девушку в темно-зеленом платье с чопорно-высоким воротником. Ее светлые волосы были собраны в гладкую прическу, а лицо, не тронутое макияжем, смотрело на меня с пугающим почтением.
Учтиво склонив голову, я отступил, пропуская девушку. Та сделала пару шагов вперед и снова повернулась, чтобы сказать:
– Ваш дедушка много о вас рассказывал.
– Тогда, вероятно, он лгал, раз вы не бежите от меня в ужасе, – усмехнувшись, заметил я, гадая, с чего бы моему деду распинаться перед кем-то, выгораживая своего внука, вечно не дотягивающего до идеала.
Осознание пришло ровно в тот момент, когда открылась дверь гостевого зала, откуда послышался довольный голос деда:
– Давид! Заходи. Я слышу тебя, – следом раздалось многоголосье мужского смеха, и запах табака, казалось, сгустился сильнее сначала над головой моей спутницы, а потом и над моей собственной.
Стоило понять, что эта девушка делает в доме моего деда, как всякое желание оставаться вежливым пропало. Ничего не сказав, я обошел ее и с дежурной полуулыбкой на губах вошел в зал. Улыбаться не хотелось, но я был слишком хорошо выдрессирован, чтобы так быстро позабыть старые привычки.
В просторном и в то же время темном зале меня встретил дед, восседающий во главе овального стола в сопровождении своих доверенных лиц. Этих партнеров я знал слишком хорошо и каждому был благодарен за преданное сотрудничество, так что, откинув злость, я по очереди подошел ко всем членам игры, чтобы пожать руки.
Один единственный мужчина, сидящий по правую руку от деда и неуверенно сжимающий карты, был мне не знаком.
– Давид, познакомься, – по-хозяйски громко заявил дед, – это мой новый друг Георгий Евгеньевич Дружинин.
Я пожал новому партнеру руку и не удержался от хорошо прикрытой иронии:
– Друг моего дедушки – мой друг.
Я перевел взгляд на старика, и тот, судя по прищуру, хорошо считал мой недостаточно дружелюбный настрой. Хоть он и улыбался, приветствуя меня, все же не оставалось никаких сомнений в том, что он был мной более чем недоволен. Еще бы! Я покинул завод, оборвав разговор на полуслове. Не явился на собрание. Проигнорировал работу в офисе. Я вел себя преступно плохо, и, будь у деда возможность, думаю, он с превеликим удовольствием поставил бы меня на гвозди в угол.
Как жаль, что я больше не боюсь физической боли.
– Полагаю, со Светланой ты уже познакомился? – натянув на морщинистое лицо радушную улыбку, дедушка посмотрел на девушку, застывшую в дверях.
Ту самую – в темно-зеленом платье. Таком же темном и удушливо закрытом, как и все, что окружало моего деда. В воображении контрастом заиграл чувственный танец моей яркой царицы, и я раз и навсегда понял, что именно ее мистическая призывная красота, звездой осветившая мне путь, никогда не позволит мне впустить в сердце ни одну другую женщину. Она была моей. Не потому что принадлежала мне, как принадлежат активы и золотые слитки в международных банках.
Она была частью меня. Некогда оторванной и вновь дарованной. И я сгину в темноте, если позволю чему-то вновь украсть ее у меня.
– Да, – кивнул я.
– Света – моя дочь, – с гордостью признался Дружинин. – Блестяще образована. Воспитана. Знает два языка. И здорова от и до, так что за деток можно не переживать.
Меня замутило от того, как с каким светящимся лицом этот человек рекламировал свою дочь, как если бы она была сукой для вязки породистому кобелю.
Впрочем, с высоты моего деда так оно и было.
– Давид знает шесть языков, – встрял дед, словно торгуясь. – И регулярно практикуется. У нас широкие рынки поставок. Давид сам вывел компанию на латиноамериканский рынок, представляете? Ему было семнадцать.
Дед хвастался, забывая упомянуть, что этот проект был экзаменом, который он сам же и устроил, желая проверить мою стойкость. Он хотел, чтобы я провалился. Чтобы пришел к нему, поджав хвост с мольбами о знаниях. Он так и не понял, что все то время, что я провел в его кабинете со слезами, я не просто делал вид, что пытаюсь что-то понять – я действительно жадно глотал информацию, потому что верил – однажды это сделает меня сильнее деда.
– Где отец? – перебил я, устремив на старика нетерпеливый взгляд. – Мне нужно с ним поговорить.
Дед покачал головой и, отвернувшись от меня, обратился к партнерам:
– Друзья, разыграйте партию без меня.
Властным движением он вытянул руку, и я по привычке подставил свою, чтобы дед, опираясь на нее, как на трость, мог подняться.
– Сначала тебе нужно поговорить со мной, – его тон сменился на ледяной, едва, поднявшись, он поравнялся с моим лицом.
Этот разговор не предвещал ничего хорошего.
***
– Это невеста или жертвенный ягненок? – сухо осведомился я, когда мы остались наедине за закрытой дверью домашнего кабинета.
Тяжело дыша, дед опустился в кресло и, чуть помедлив, склонился вперед, стараясь поднять больную ногу и устроить ее на жесткую оттоманку, обитую коричневой кожей. Старческое тело сгорбилось и издало неприятный харкающий кашель.
Покачав головой, я присел на корточки, чтобы помочь уложить сухую ногу на подставку.
– Тебе не стоит столько курить, – без тени беспокойства ответил я.
– Мне за восемьдесят, Давид. Дело не в сигаретах, – откашлявшись, ответил дед. – Я могу подохнуть в любой момент.
Я ничего не ответил, только поднялся и отошел к двери.
– И я хочу подохнуть в спокойствии за дело Пожарских, – голос деда звучал неожиданно откровенно, и я, возможно, впервые за все время, что знал его, понял, насколько сильно для него была важна компания. Он жил только ей. И больше всего я боялся стать таким же.
– Эта Светлана заставляет тебя чувствовать себя спокойнее?
– Не дерзи, Давид! – устало огрызнулся старик. – У Дружинина небольшое частное предприятие по добыче золота на Дальнем Востоке.
Не успел дед договорить, как я вставил удивленно:
– Разве Смольнов не монополист в том регионе?
– Пожрал почти всех, – тонкие губы деда скривились от неприязни. – Эти последние остались.
– И ты хочешь их спасти через брак со мной? – уточнил я. – Я был уверен, что ты подыщешь для меня кого-то помасштабнее. Сдаешь внука на откуп, лишь бы Смольнов не расширился?
– Морда бандитская треснет! – во все еще ясном голубом взгляде деда ясно читалось отвращение. – Запомни, Давид, этого черта нужно раздавить. Поглотить его наследие со всеми потрохами.
Я кивнул, делая вид, будто соглашаюсь с тем, что Смольнов – наша главная проблема.
– И будь осторожен, неспроста он тебе эту девку подослал.
Я не сдержался и издал звук, отчасти напоминающий разочарованный рык.
– Не злись, – дед примирительно выставил руку вперед. – Я ее видел и прекрасно понимаю, чем она тебя зацепила. Никто не заставляет тебя избавляться от этой девушки. Сделай ее любовницей. Бросишь, когда надоест.
Искорки злости бежали по проводам моих нервов. Дед предлагал мне сделать любовницей женщину, которая поработила меня с первого взгляда. Смелая, дерзкая, с хитрым и властным взглядом. Такая живая, такая страстная. Горящая, но не сгорающая.
Я был готов склоняться перед ней на колени раз за разом только за то, как она запустила чувства по моим венам.
А дед предлагает сделать ее любовницей. Мерзость.
– Не забывай, что она работает на Смольнова, – продолжил старик. – Он ее прикормил. Оплатил учебу, с которой она скоро вылетит. – он поймал на себе мой скептический взгляд и пояснил: А ты думаешь, рядом с тобой и твоими счетами в банках она станет продолжать учиться? Зачем? Чтобы раздвигать перед тобой ноги в изящном шпагате?
– Прекрати! – сдавленно процедил я. Терпение лопалось. И с тех пор, как в моей жизни появилась царица, я все чаще терял контроль над пробудившимися чувствами.
Дед откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза так, будто ему было тяжело смотреть на мои попытки оставаться хладнокровным.
– Подумай о том, что станет с ней, когда ты наиграешься, – спокойно произнес дед.
И едва я раскрыл рот, чтобы осадить старшего родственника гневной тирадой о том, что планирую провести с этой девушкой все те дни, что мне даровала природа, как вдруг он сбил с меня спесь в два счета.
– Ведь ты Пожарский, а значит, ты ее сломаешь, – горечь в голосе деда прозвучала так отчетливо, что могло бы показаться, будто в его жизни когда-то была история, из-за которой он стал таким бессердечным.
Поток темной клокочущей бури внутри мгновенно сник под противным белесым туманом. Я сделал шаг назад, неуверенно ступая, будто земля могла исчезнуть, пока я витал в фантазиях о вечной жизни с любимой.
– Эта девочка в зале… Светлана, – дед открыл подернутые пеленой глаза и посмотрел на меня со всей серьезностью. – Ее ты тоже погубишь. Но ее тебе хотя бы не будет жаль.
– Моя мать тоже была из тех, кого не жаль? – слова о маме вырвались сами собой.
– Твой отец никогда не встречал никого, кого мог бы по-настоящему жалеть, – тонкие губы скривились в отвращении. – Но мне твоя мать нравилась, Давид. До тех пор, пока не предала нас.
Дед никогда не говорил о ней – о моей маме. Если и упоминал ее, то с неприкрытой ненавистью. Если о ней спрашивал я – разговор заканчивался болью и новой порцией синяков.
И вот он заявляет, что моя мать ему нравилась.
– Что ты сделал с ней? – практически шепотом спросил я.
– Она все сделала сама, – сухо подытожил дед и устало потер пальцами переносицу.
Мне хотелось спрашивать еще и еще, хотелось ухватиться за этой хвостик надежды. Вытянуть его на свет и вытрясти все, что можно. Но дед ожидаемо закрылся.
– Как ты вообще оказался в заведении Смольнова? – густые седые брови соединись у переносицы. – Как же этот гаденыш тебя выманил?
– Почему ты не говоришь о ней? О моей матери. – без тени эмоций ответил я. Упущенная надежда, казалось, высосала меня изнутри.
Дед продолжал делать вид, будто не слышит меня.
– В Москве столько борделей, а ты выбрал именно этот, – размышления деда раздражали.
– Игорь Владимирович отвез меня туда! – вспылил я, желая скорее закрыть эту тему. – Задайся вопросом, не пустил ли ты крысу в свои владения!
– Что?! – дед склонился вперед, оттолкнувшись от спинки кресла. Новость о возможном предательстве финансового директора оживила увядающего старика, и тот, остервенело скинув ногу с подставки, поднялся настолько резко, насколько мог. Одна только мысль о скорой расправе вселила в него неуемную энергию.
– Мы не договорили, – я остановил деда, прежде чем он успел выйти из кабинета, и прямо в коридоре начать отдавать приказы о публичной казни возможного предателя.
Я хотел знать больше. О матери. Как она предала деда? Что с ней случилось? И главное: жива ли она?
Но дед решил, что я все еще беспокоюсь о его неодобрении моих чувств к Регине. Это меня беспокоило куда меньше, ведь эти чувства были реальны настолько, что я мог осязать их горячую шелковистость, мог вкушать их терпкий горьковато-сахарный привкус. Эти чувства не требовали одобрений и не вызывали сомнений.
Только страх за то, чем они могут обернуться для моей любви. Для Регины.
– Тебе придется жениться, Давид, – безапелляционно выступил Дед И вдруг слегла смягчился. – Но сначала тебя ждет Лиссабон. От этих переговоров зависит целая сеть поставок. И, знаешь, возьми эту стриптизершу с собой. Пусть посмотрит, в какой роскоши может купаться твоя любовница. Только не свети ее на камеры. Помни о репутации, – морщинистая рука ухватила мой локоть и настойчиво толкнула в сторону, призывая меня сдвинуться с места.
Дед поднял глаза, и я заметил раздражение ясным пламенем освещающее его взгляд. Ему не нравилось, что силы переменились. Он больше не мог отбросить меня в сторону, как щенка.
– Она не стриптизерша, – нарочито медленно произнес я. Угроза текла по моим словам, словно змея, готовая в любой момент броситься на обидчика. – Я ее люблю.
– Любовь делает мужчину слабым, Давид, – несмотря на разницу в росте, деду удавалось смотреть на меня так, будто мои чувства все еще не имели для него никакого смысла, а злость, которую я с трудом сдерживал, была лишь всплеском детских эмоций. – Ты Пожарский, не забывай. Слабость не для нас.
А, значит, не для нас и любовь. Вот, что по-настоящему хотел сказать дед. Но я не готов с ним согласиться. Впервые я по-настоящему чувствую в себе силы сворачивать горы и быть не просто влиятельным Пожарским, а быть тем, кто готов обуздать проклятье любви. Кто готов стать ради нее уязвимым.
Только, глядя на непроницаемую маску жестокости на лице дела, я избрал иную стратегию.
– Я полечу в Лиссабон, – не проявляя лишних эмоций, я покорно кивнул. В голове назревал дикий план. Совершенная авантюра. – Все будет сделано на высшем уровне.
– Ты сделаешь правильный выбор, Давид, – дед заглотил наживку и одарил меня покровительственной улыбкой. – Я в тебе не сомневаюсь.
Подчинить меня своей воле – все, чего он желал. Не для того, чтобы сломать меня, но для того, чтобы превратить в свою точную копию. Один за другим Пожарские сменяли друг друга на тяжелом серебряном троне, инкрустированном разбитыми сердцами. Закованные в драгоценные кандалы, они не могли отказаться от своей доли.
И я буквально видел, как с возрастом ослабевают кандалы на старых руках деда, и чувствовал, как странно холодит мои собственные запястья. У меня еще был шанс, и была царица, осветившая мне путь.
Словно заметив в моих глазах размышления, недостойные Пожарского, дед прожег меня взглядом, полным недоверия. И я поспешил напомнить о своем месте в компании:
– Надеюсь, ты решишь вопрос с коммерческим директором, пока я буду в Лиссабоне, – уверенно заявил я, и дед одобрительно усмехнулся. Недоверие стерлось с его лица.
Кивнув на прощание, я собрался выйти из кабинета, когда дед вдруг сказал:
– Твоя мать никогда тебя не заслуживала, Давид. Перестань о ней думать.
Дверь захлопнулась перед моим носом прежде, чем я успел хоть что-то сказать. Впрочем, я не знал, что ответить. И не знал, как последовать этому совету.
Перестань о ней думать.
Никогда.
Я двинулся на поиски отца, чтобы задать ему вопросы о своей матери, как вдруг за дверью гостевого зала, где развернулась игра в покер, я услышал его голос.
– Ты только представь, какие у Давида и Светланы будут прекрасные дети! – я сморщил лицо, представив, как и без того пьяный отец поднимает вверх очередной бокал и мелет языком отборную чушь, надеясь умаслить возможных партнеров. Ему так хотелось занять хоть какое-то место в компании, от которой у него была лишь фамилия и куча красивых побрякушек.
За дверью шумно засмеялись, и следом сдержанный женский голос ответил:
– Поздравляю вас.
Это была Регина.
Глава 12
– Давид, сынок, ты не должен был прятать от нас свою подругу, – умасленная выпивкой морда моего отца буквально просияла, когда я вошел в зал, сцепив руки на груди.
Регина стояла рядом с ним, крепко прижимая к животу черный блокнот, который мы вытащили из стола деда. Внутри меня послышалось тиканье часов, отсчитывающих секунды до нашего побега.
Я кинул на Регину быстрый взгляд, надеясь прочитать в ее глазах готовность следовать за мной, но она выглядела отрешенной. Часы, звучащие в моей голове, превратились в колокол.
– Мы уходим, – я обратился исключительно к девушке, застывшей рядом с моим отцом.
– Зачем так торопиться? – этот ублюдок выставил руку вперед, улыбаясь так, будто мы играли в игру, в которой были двумя крысами, попавшимися в лапы мерзкого толстого кота. – У нас тут весело. И мы празднуем твое будущее, Давид!
Отец поднял стакан, на дне которого плескался яд здравого рассудка, и отсалютовал мне. В его взгляде затаился сам дьявол, вкусивший сладость победы. Если я упаду с пьедестала, на который меня поместили с самого рождения, у деда не останется другого выбора, кроме как накинуть удавку на шею своего непутевого сына и усадить на трон Пожарских его.
Но это было неважно. Я видел лишь пустоту в глазах женщины, которая подарила мне надежду на иную жизнь. На ту, в которой я не становлюсь копией своего деда.
Отец пел дифирамбы Светлане, притихшей за спиной своего папочки, только песни его больше не радовали публику. Гости затихли, наблюдая за тем, как я, игнорируя своего родителя, протягиваю руку Регине. Нетрудно было догадаться, что между нами происходит.
– Идем, – негромко, но вполне настойчиво позвал я.
Словно проснувшись от оцепенения, Регина кивнула и пошла мне навстречу, но отец успел выхватить из ее рук блокнот деда.
– Что это у вас? Я люблю секретики! – он рассмеялся, лихорадочно листая старые страницы.
В пару шагов я настиг его и попытался вернуть тетрадь, но отец, извиваясь, словно в цирке, уклонился от моей хватки и отпрыгнул в сторону.
– Какой знакомый почерк, – пробубнил он, всматриваясь в записи. – Так это даже не ваши секретики…
– Верни эту чертову тетрадь! – с моих губ сорвался неприятный грубый голос, и я всем телом ощутил, как присутствующие устремили на меня свои взгляды. Выходка отца была для них всего лишь глупой пьяной шуткой. Они не понимали, почему я реагирую так остро.
Противное липкое чувство разрасталось внутри и требовало выместить на веселящемся отце накопившуюся злость. Где-то на кончиках пальцев я ощущал тягостное желание впиться ногтями в отцовские плечи. Сдавить их до хруста, до гребаной мольбы о пощаде. Ведомый тьмой, я сделал шаг к отцу, но стук закрывшейся за спиной двери вырвал меня из лап жажды возмездия.
Регина ушла.
Оставив тетрадь покрасневшему от перевозбуждения отцу, я вышел из зала и последовал за девушкой. Ее быстрые шаги слышались на лестнице, и я успел нагнать ее лишь на самом выходе.
– Постой, – мирно позвал я, протянув руку, чтобы ухватить ее за предплечье.
Не оборачиваясь, Регина покачала головой и выскочила на улицу. Минуя мою машину, она направилась прямиком к шоссе, ведущему к городу, но я не позволил ей уйти далеко. Догнал и сгреб в охапку. Прижал к себе, не обращая внимания на то, как она дергает ногами, пытаясь вырваться из моих рук. Дождавшись, когда Регина перестанет извиваться, я зарылся носом в ее волосы и втянул глубокий аромат ее духов.
– Отпусти меня, Давид, – тихо, но с присущей царице властностью попросила она.
– И почему все так любят отдавать мне приказы?
Я поставил ее на землю, но объятий не расцепил. Так и прижимал ее спину к своей груди и удивлялся тому, как это хрупкое создание может так глубоко дышать.
– Ты женишься, – констатировала Регина. За ее словами не была слышна ревность. Сожаления не было тоже.
Я отпустил Регину только для того, чтобы она могла повернуться и посмотреть на меня. Воспользовавшись моментом, Регина отошла на пару шагов, словно близость к моему телу лишала ее решимости.
– Что произошло? Как ты вообще оказалась в доме? – внутри меня все сжималось от одной мысли о том, что ей могли наговорить, пока я был в кабинете с дедом.
Регина все еще выглядела погруженной в себя. Привычный азарт, поблескивающий в ее глазах, потух, и я не мог не винить себя за то, что привез ее в этот дом.