Наследие Аркхарон. Метка Изгоя

Глава 3. Наследник и Голос

Каина оторвал от мрачного оцепенения сдержанный, но торопливый шаг. К нему, нарушая все нормы церемонного этикета, стремительно приблизился Аэтел – не просто придворный, а Теневой Советник и правая рука его отца. Его обычно бесстрастное лицо, неподвижное, как маска, было мертвенно-бледным, а в глазах, привыкших скрывать любые эмоции, плясали отблески неподдельной, животной тревоги.

– Каин, – произнёс он, опуская все титулы, и его голос, всегда твёрдый и властный, теперь звучал приглушённо и сдавленно, будто горло сжимала невидимая рука. – Твой отец… С ним что-то не так… Ему плохо. Он требует твоего присутствия. Идём. Немедленно.

Сердце Каина сжалось в ледяной ком, и по спине пробежали мурашки. Он не задавал вопросов – ответ читался в каждой морщине на лице советника, в несвойственной ему суетливости. Он сорвался с места и побежал по мрачным коридорам крепости, мимо замерших в почтительном поклоне стражей, чьи лица были каменными масками. Он мчался, не чувствуя под ногами шероховатого камня пола. Тени от факелов на стенах сливались в сплошную чёрную полосу, устремляющуюся к покоям отца. Сгусток тьмы у его ног рванулся вперёд и силой воли Каина отшвырнул тяжёлую дверь из мрачного дерева мор-тал, испещрённую прожилками алого рубина.

С оглушительным стуком она распахнулась, и юноша ворвался в покои отца.

Воздух в комнате был спёртым и густым, пропитанным терпким ароматом целебных трав и горьковатым дыханием увядания – запахом, который витал над чашами с остывшими отварами и пучками засушенных демонических растений, собранных в тенистых ущельях. Отец, могучий Лорд Аркхарон, лежал на массивной кровати из чёрного дерева. Его дыхание было хриплым и неровным, а лицо, обычно высеченное из гранита воли, теперь осунулось, кожа приобрела неприятный землистый оттенок и покрылась мелкими каплями испарины. Та могучесть, что всегда исходила от него, казалось, вытекала, как песок из разбитых часов. У края кровати на низком столике стоял недопитый кубок с густым тёмным снадобьем.

Сын застыл в дверном проёме, скованный внезапным, животным страхом. Увидеть опору всего своего мира в таком состоянии, слабым и уязвимым, было хуже, чем принять чистый и ясный факт смерти. Сзади, словно призрак, возникла фигура Аэтела. Советник не решался пройти мимо Каина, замерши в немой, тяжёлой тишине, нарушаемой лишь хриплым, прерывистым дыханием повелителя.

Отец, будто почувствовав его присутствие, медленно, с видимым усилием приоткрыл веки. Глаза, когда-то полные огня и власти, теперь были потускневшими, усталыми, но в их глубине всё ещё тлела искра сознания.

– Подойди… сын мой, – голос был хриплым, едва слышным шёпотом, рассекающим тишину, как ржавая пила. После этих слов он тяжело, надрывно закашлялся, и всё его тело содрогнулось от этого усилия.

Каин сделал шаг, потом другой, чувствуя, как каменные плиты под ногами будто стали липкими и вязкими. Каждый шаг давался с трудом. Больно было видеть этого великана, эту скалу, таким сломленным. Ещё утром он хохотал в Совете, его рука, сжимающая посох, была твёрдой, как камень.

– Силы… оставляют меня, Каин, – прошептал отец, и в его шёпоте звучала не боль, а горькая, яростная досада воина, признающего своё поражение перед невидимым врагом. – Что-то во мне гаснет… и маги-целители не могут найти причину. Каин…моё время у власти… просто вышло.

Сын молча кивнул. Он понимал. Все эти годы подготовки, поручений, уроков управления и суровой, требовательной любви – всё вело к этому неизбежному моменту. Но он ожидал его через 8 – 10 лет, а не сейчас.

– Бремя правления… падёт на тебя раньше, чем я надеялся, – отец попытался сжать его руку, но пальцы, лишь слабо дрогнули на его запястье. – Ты мудр не по годам. Силён духом. В тебе течёт… кровь праотцов. Ты должен занять моё место. Держать оборону… пока я… – он снова закашлялся, и слова потонули в хрипе.

Каина охватил страх. Не за себя – за отца. И вместе со страхом на плечи легла давящая, невыносимая тяжесть – груз ответственности за весь их клан, за каждого тёмного жителя этой крепости, за их будущее, которое теперь висело на нём одном.

– Я сделаю всё… что должен, – тихо, но с внезапно найденной в глубине себя железной твёрдостью сказал Каин.

– Ступай, – выдохнул отец, закрывая глаза, будто этот короткий разговор истощил его последние силы. – Мне нужно… отдохнуть. Аэтел… он проведёт тебя.

Каин вышел, не в силах вынести это зрелище дольше. Он чувствовал на себе тяжёлый, оценивающий взгляд советника, который молча последовал за ним, закрывая дверь в покои повелителя с тихим, но окончательным щелчком.

Он почти бежал по коридорам, пока не очутился в своих покоях, захлопнув дверь с глухим стуком, который отозвался эхом в пустоте его комнаты.

Комната наследника была такой же суровой и мрачной, как и всё в этой крепости.

Ничего лишнего, ничего, что говорило бы о личных увлечениях или слабостях. Голые каменные стены тёмно-серого оттенка, тяжёлые шторы цвета запёкшейся крови, массивная деревянная мебель, выкрашенная в глубокий, чёрный поглощающий свет.

На каминной полке лежали разложенные с геометрической точностью карты военных походов отца, а на стене висел его же старый, помятый в боях щит – не украшение, а напоминание. Несколько алых подушек и фиолетовый, истёртый ковёр у огромной кровати лишь подчёркивали общую атмосферу сумрачной, тягостной торжественности. Здесь не жили – здесь готовились к чему-то важному и неотвратимому. Воздух был неподвижен и холоден.

Каин рухнул на край кровати, уткнувшись лицом в ладони, пытаясь осмыслить произошедшее, прогнать прочь накатившую панику. Мысли путались. Что с отцом? Почему именно сейчас? Неужели это просто болезнь, против которой бессильны даже их древние знания? Или нечто иное? Нечто куда более тёмное, какое-то предательство или…проклятие?

И тут в его сознании, словно ядовитый змей, выползший из самой глубины, зашевелился знакомый, ненавистный голос. Он был тише, чем обычно, но оттого лишь более отчётливый и пронзительный.

Ничего не поделаешь, Каин. Цепляться бесполезно. Время его воли для него прошло. Закономерный итог. Природа берёт своё.

Каин вздрогнул, резко выпрямившись и стиснув до боли зубы. Он был здесь, в самой сердцевине его паники.

Не трать силы на скорбь. Прибереги их. Тебе понадобится вся твоя ярость. Нам предстоит многое сделать вместе, – настойчиво, почти навязчиво продолжил голос, обволакивая его разум, как чёрный туман.

– Кто ты? – прошипел Каин в пустоту комнаты, его собственный голос прозвучал хрипло и неестественно громко в гнетущей тишине. – Что ты делаешь в моей голове? Убирайся прочь! Убирайся!

Я не могу уйти. Я – часть тебя, твой щит и твой меч. И я не дам тебя в обиду, – голос звучал обманчиво ласково, и от этого было ещё противнее, ещё страшнее.

Сегодняшняя ситуация с Грэммом пошла тебе на пользу, я же говорил. Если бы не я, этот червь и дальше бы вытирал об тебя ноги, смеясь у тебя за спиной. А теперь он смотрит на тебя и видит не мальчишку, а грозу. Видит начало власти.

– Это не помощь! – взорвался Каин, вскакивая и начиная метаться по комнате, как зверь в клетке. – Я чуть не убил его! Я потерял контроль!

Но не убил. Я этого не позволил. Контроль – удел слабых. Силу не контролируют – ей подчиняются. А тебе разве не нравится, когда тебя уважают? Когда в глазах других читается уважение, а не насмешка? — голос играл с ним, как умелый пыточных дел мастер, точно зная, куда нажать.

Это только начало. Мы станем великими, Каин. ТЫ станешь великим и могущественным. Мы вернём нашему роду былую славу, затмим всё, чего достиг твой отец. Но для этого нам нужно кое-кого найти… Ключ… Этот ключ откроет нам путь к древней силе, что дремлет в крови наших предков. Силе, перед которой померкнет всё, что ты знал.

– Какую силу? Какой ключ? Что за бред ты несёшь? – Каин в ярости схватил со стола тяжёлый металлический кубок и швырнул его в стену. Металл с глухим стуком отрикошетил на пол, оставив на камне скол. – УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ! Я не хочу тебя слышать! Я не хочу этой силы!

Ты многого не понимаешь, мальчик. Ты слепой щенок, который боится выйти из конуры. Но я помогу тебе всё увидеть. Помогу стать тем, кем ты должен быть. Тем, кем ты рождён быть,– с ледяным, неумолимым спокойствием ответил голос и замолк, оставив после себя не тишину, а гулкое, звенящее эхо своих слов в разуме Каина.

– Что ты такое? КТО ТЫ?!

Внезапно голос в его сознании изменился. Исчезли насмешливые нотки, ядовитые шипения. Он стал чистым, холодным и тяжёлым, как отполированный чёрный камень.

Ты хочешь знать, кто я? – прозвучало в тишине его разума. – Я не призрак и не болезнь. Я – наследие. Я – голос крови, что течёт в твоих жилах. Тот, кого забыли, но чьё имя всё ещё помнят камни этой крепости.

Каин замер, не в силах пошевелиться, захваченный этой внезапной переменой.

Я – тень на стене твоего разума. Я – шёпот, который ты слышишь в тишине. Я – Воракс. И отныне я – твой единственный союзник в этом мире, что рушится у тебя на глазах.

Он сделал паузу, позволив имени и словам осесть в сознании Каина, стать неотъемлемой частью его реальности.

Запомни его. Ты будешь слышать его снова и снова. Пока оно не станет для тебя роднее собственного.

Каин тяжело дышал, чувствуя, как бешено стучит его сердце. Он в самом деле сходит с ума? Голоса в голове, древние силы, какие-то ключи… Что всё это значит? Он чувствовал, как пол уходит из-под ног, а привычный мир рушится, сменяясь кошмарной неизвестностью. Он остался совершенно один, зажатый между болезнью отца и безумием, потихоньку пожирающим его изнутри.

– Хорошо, – выдохнул Каин, пытаясь звучать твёрже, чем чувствовал. – Я не знаю, что ты такое… но я знаю, кто может это определить. Проклятия, порчи, наваждения – всё это лечат. Я пойду к магам-целителям. Они проведут обряд очищения. Они найдут тебя и выкорчуют. Сожгут дотла.

Тишина в ответ была настолько глубокой, что казалось, будто мир замер в ожидании. И затем Воракс рассмеялся. Это был не просто звук – это было ощущение, будто тысяча насекомых внезапно зашевелилась у него в черепе.

К магам-целителям? – голос Воракса прозвучал так, будто он с интересом рассматривал смешного, глупого жучка. – Прекрасная идея. Попробуй. Беги к своим магам с их дымящимися зельями и дремучими заклинаниями. Позволь им водить своими кристаллами над твоей головой и шептать свои никчемные слова. Они будут вглядываться в магические сферы.

Он сделал паузу, и Каин почувствовал, как по его коже пробежали мурашки.

И…они абсолютно ничего не найдут. Потому что я не порча. И уж тем более не опухоль. Для их примитивных инструментов я – пустота. Тишина. Отсутствие чего бы то ни было.

Воракс позволил этим словам повиснуть в воздухе, наслаждаясь эффектом.

Но знаешь, что они обязательно найдут? – продолжил Воракс, и в его тоне появилась игривая, смертельно опасная нотка. – Тебя. Твоё смятение. Твой страх. Твои попытки объяснить то, что не поддаётся их пониманию. Они не увидят меня… но они прекрасно увидят сумасшедшего наследника, который бормочет о голосах в своей голове.

Каин замер, сердце его упало. Он не думал об этом.

Они будут смотреть на тебя с жалостью, Каин. Потом – со страхом. А потом начнут шептаться за твоей спиной. «Сломлен стрессом», – скажет один. «В роду бывало», – вздохнёт другой. И самое смешное? – Воракс тихо усмехнулся. – Они будут правы. Ты и правда будешь выглядеть как безумец. И чем громче ты будешь кричать о моём существовании, тем скорее они решат, что тебя пора изолировать «для твоего же блага».

Он помолчал, давая Каину прочувствовать весь ужас этого сценария.

Так что да, – заключил Воракс, и его голос вновь стал гладким и спокойным. – Обязательно сходи. И тогда узнаешь, во что превратится твоя попытка спастись. Это будет… поучительно.

Присутствие отступило, оставив Каина наедине с новой, удушающей реальностью. Воракс не угрожал расправой – он предложил ему взглянуть на насмешку со стороны всего мира. И это было куда страшнее.

В этот момент в дверь постучали. Резко, отрывисто, но выдержанно – три чётких удара. Не дожидаясь ответа, в комнату вошёл Аэтел.

Его лицо снова было непроницаемой маской, но в уголках губ таилась непроходящая суровость, а взгляд был тяжёлым и всевидящим. Он окинул комнату беглым взглядом, заметил скол на стене и валяющийся кубок, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Каин, – произнёс Теневой Советник, и в его голосе впервые за всё время прозвучала не просто констатация факта, а безжалостная констатация новой реальности. – Лорд Аркхарон более не в состоянии править. Согласно Закону Тени, власть переходит к тебе как к единственному наследнику. Совет ждёт в Чёрном зале. Клан должен видеть твёрдую руку. Я проведу тебя. Нам всем предстоит обсудить… первые решения.

Каин медленно выпрямился. Он почувствовал, как маска спокойствия нарастает на его лице сама собой – тяжелая и чужая, но необходимая. Он кивнул, и это движение было отчужденным и механическим.

– Я понимаю, – прозвучал его собственный голос, ровный и низкий, будто принадлежавший кому-то другому.

Он сделал шаг к Аэтелу, затем еще один, проходя мимо советника в коридор. Тень скользнула за ним, неотступная и молчаливая.

Отлично, – прошептал Воракс, и в его голосе звенело удовлетворение хищника. – Вот и начинается наше правление. Не бойся, дитя. Я буду шептать тебе на ухо… каждое слово.

Дверь в покои Каина закрылась, оставив за собой осколки его прежней жизни.

Каин, запертый с голосом древней силы в голове, пытался хоть как-то осмыслить новый мир, где он был и повелителем, и пленником. В это же время в другом месте маленькая Элира делала свои первые, робкие и пугающие шаги в мир, где её собственная, неведомая ей сила требовала такого же тотального, недетского контроля.

Глава 4. Урок контроля

После рождения девочки прошло 6 лет, и за это время имя, данное ей при рождении, – Элира, что на древнем языке демонов означало «искру» или «огненный свет», – обрело свой особый смысл. Фолиан и Иона видели в этом имени пророчество, они надеялись, что дочь возгорится яркой звездой, а её жизнь будет подобна ровному и мощному пламени. Но судьба, увы, редко считается с надеждами родителей. Великая жертва бабушки Марены набросила на истинную природу Элиры плотную пелену иллюзий, но погасить внутреннее пламя полностью была не в силах даже она. Оно тлело в глубине души девочки, и с каждым годом прорывалось наружу всё настойчивее. Одним из таких прорывов стала история с кашей.

– Сейчас будем кушать, моё золотце, – пролепетала Иона нежным, поющим голосом, ставя на стол тарелку с нектаровой кашицей из ферментированных цветов, пахнувшей мёдом и пыльцой. Блюдо было традиционным для юных демонов Клана Мнемархон, должно было укреплять связь с памятью предков. Иона направилась в комнату дочери, где та обычно копошилась с тряпичными куклами.

– Ну что, пош… – её голос оборвался. Сердце матери сжалось, пропустив удар. Стул у кухонного стола был пуст. Знакомый, липкий ужас пробежал по её спине.

– Де-девочка моя, ты где? – голос сорвался на шёпот.

И тогда она увидела. Не движение, а скорее смещение теней в углу комнаты. Воздух дрогнул, и образ Элиры проступил из самой темноты, словно её выткали из мрака. Она сидела на полу, поджав ноги.

– Мам, ну я не люблю эту кашу! – скривилась Элира. Её нос сморщился от отвращения. Она даже не касалась тарелки, лишь смотрела на неё с немым вызовом.

– Как же ты меня напугала! – вырвалось у Ионы. Она сделала шаг вперёд, лицо было напряжённой маской, под которой бушевала паника. Постоянные страхи не стихали – они лишь глубже въелись в душу, становясь её частью.

– Мы же с тобой договорились! Дыши, дочка, дыши глубоко, как бабушка учила! Успокойся! Последние слова она произнесла с отчаянной мольбой.

– Не буду! – закричала Элира в ответ, и её детский гнев, жаркий и неконтролируемый, вырвался наружу. Она не хотела успокаиваться. Она хотела, чтобы противная каша исчезла. Тарелка на столе дёрнулась, подпрыгнула, как живая, и зависла в воздухе на уровне маминых глаз. Вокруг неё задрожал воздух, исказив очертания. Затем тарелка бесшумно испарилась.

Громкий лязг из раковины заставил Иону вздрогнуть. Там, среди посуды, лежало то, что от неё осталось: мелкие, почти в пыль, осколки, смешанные с липкой кашей.

Элира вжалась в стену, глаза, огромные от страха перед собственной дерзостью и маминой реакцией, наполнились слезами.

– Ма-ма… что со мной не так? Почему я так могу? – всхлипнула она.

– Тише, тише, солнышко моё, – Иона рухнула перед ней на колени, обхватывая дрожащими руками, прижимая к себе так крепко, будто хотела вобрать обратно ту опасную силу, что кипела в дочери. – С тобой всё так, ты просто… особенная. Но твоя сила – она опасна. Ты должна держать её в узде. Всегда. Пожалуйста, успокойся…

Её голос дрожал, а пальцы впивались в плечи девочки.

Дверь в кухню скрипнула. На пороге, опираясь на резной посох, стояла Марена. Её лицо, изборождённое новыми морщинами, которые подарил тот самый обряд, было непроницаемо. Но глаза, стальные и всевидящие, видели всё: испуганную невестку, разбитую посуду в раковине и внучку, из которой буквально сочился неукрощённый мрак.

– Иона, иди, приготовь чай из успокоительных кореньев, – голос старухи прозвучал ровно, без упрёка, но с непререкаемым авторитетом. – А ты, девочка, пойдёшь со мной. Урок контроля сегодня только начинается.

Подвал был не просто комнатой. Это было каменное чрево дома. Пахло остывшим пеплом, сушёными травами и вековой пылью. Единственная свеча, вмурованная в массивный подсвечник, отбрасывала на стены гигантские, пляшущие тени. В этом месте они казались куда реальнее, чем предметы, их отбрасывавшие.

Марена не смотрела на Элиру. Она смотрела на пламя.

– Сила, что в тебе, не есть ты, дитя, – её голос сливался с шёпотом огня. – Она – дикий зверь, посаженный в тебя на цепь. Твой гнев, твой страх, твоя радость – они ослабляют звенья этой цепи. Сегодня ты чуть не выпустила его погулять. Мы не можем этого допустить.

– Я не хотела… Она сама… – прошептала Элира.

– «Само» ничего не происходит.

Марена повернулась к ней, и в её глазах горел тот же холодный огонь, что и в свече.

– Всё начинается здесь.

Костлявый палец ткнул Элиру в лоб.

– И здесь.

Ладонь легла на её грудь, где сердце билось, как пойманная птица.

– Ты должна поймать миг между искрой и пожаром. И сделать выбор. Не поддаться.

– Какой выбор? – прошептала Элира.

– Не поддаться. Не позволить эмоции стать ключом, который отопрёт дверь. Сегодня мы будем учиться просто дышать и наблюдать.

Марена зажгла вторую свечу, поменьше, и протянула её Элире.

– Держи. Сосредоточься на пламени. Пусть твои мысли станут тихой водой. Не пытайся его изменить. Просто смотри.

Элира взяла подсвечник. Она зажмурилась, изо всех сил стараясь представить спокойное озеро, тихий сад. Но чем упорнее она гнала прочь страх, тем навязчивее в голове вертелись образы: испуганное лицо матери, липкая пыль на дне раковины. Она чувствовала, как в груди пробуждается знакомое тепло – дикое, живое, откликаясь на её панику.

– Я не могу! – выдохнула она, и её отчаяние стало той самой искрой.

Пламя на её свече не просто заколыхалось. Оно взметнулось вверх, вытянулось в тонкий, яростный язык огня высотой в локоть, осветив подвал ослепительным белым светом. Жар опалил ей челку. Одновременно тени на стенах вздыбились, сгустились в нечто угрожающее и бесформенное.

Вместо испуга Элирой овладел внезапный восторг. Это было красиво! Мощно! Это была она!

– Гаси! – прозвучал стальной голос Марены, не допускающий возражений. Элира судорожно дыхнула на свечу, пытаясь затушить её, как обычную свечку на праздничном пироге. Но её выдох, заряженный остатками вышедшей из-под контроля силы, лишь подхлестнул огонь. Пламя рванулось к потолку, и на мгновение Элире почудилось, что оно обрело форму яростной птицы.

Марена не стала ничего говорить. Она просто резко, точным движением, накрыла пламя ладонями. Раздалось короткое шипение, и в подвале снова воцарился полумрак, пахнувший палёным воском и стыдом.

Элира замерла, глотая слёзы. Её руки пусто тряслись.

– Подавление силой – это не контроль, – спокойно сказала Марена, разжимая ладони. – Это борьба. А в борьбе всегда есть проигравший. Сегодня это была ты. Или эта несчастная свеча.

– У меня ничего не получается! – всхлипнула Элира, чувствуя, как по щекам катятся предательские слёзы. – Я не могу так!

– Никто и не может. С первого раза, – в голосе Марены впервые за вечер прозвучала неожиданная нота усталой теплоты. – Это не заклинание, которому можно научить. Это путь. Долгий и трудный. Ты сегодня сделала первый шаг: ты увидела врага в лицо. Ты почувствовала его вкус. Запомни его. Запомни этот вкус хаоса и потери себя. Чтобы в следующий раз узнать его и сделать иной выбор.

Следующие несколько дней прошли в напряжённой тишине. Элира старалась изо всех сил: ходила неслышными шагами, говорила шёпотом, подавляла любое слишком яркое чувство. Но чем усерднее она пыталась заточить себя в эти невидимые рамки, тем громче в ней звучал зов. Тоскливый, настойчивый, он был похож на песню, которую она слышала сквозь толщу воды, но не могла разобрать слов.

Однажды днём, когда Марена ненадолго отлучилась, Элира подошла к зарешеченному окну. За ним бушевала гроза. Дождь хлестал по стеклу, ветер гнул верхушки деревьев, заставляя их склоняться в диком, неистовом танце. И вдруг она почувствовала это – отзвук. Внутри всё сжалось в тугой, болезненный комок, а затем рванулосьнавстречу буре. Её собственная, скрытая буря.

Тёмная жила на её руке, обычно похожая на безобидную тень, на миг проступила ярче, став похожей на трещину в камне, из которой сочится багровый свет. Воздух в комнате загудел, заколебался. Тени под кроватью зашевелились, потянулись к ней, как щупальца. В ушах зазвенел тот самый зов – теперь он был оглушительным, зовущим присоединиться к хаосу, снести эти стены, эти решётки, выпустить на свободу то, что так отчаянно рвётся наружу.

Элира в ужасе отпрянула от окна, вжавшись спиной в холодную стену. Она судорожно сглотнула комок в горле и, зажмурившись, начала беззвучно шептать мантру, которой учила бабушка: «Я – камень. Я – тишина. Я – покой». Она повторяла это снова и снова, пока дрожь в коленях не утихла, а тени не отползли обратно, приняв свои обычные очертания.