Рассказы старого зеркала. Из истории Ярославля XX века

– Тётя Оль, а можно я чуть-чуть у Вас побуду? Мама всё равно освободится только часа через два. Лекция закончится, и я бы как раз к ней пришёл.

– Конечно, побудь! – разрешила тётя Оля, – давай сюда обратно сумку и свой рюкзак. Зайдешь потом, заберёшь. Тётя Оля была самой доброй из всех маминых подруг и приятельниц.

Серёжка радостно побежал на второй этаж по парадной лестнице. Он любил, когда в музее не было посетителей. Можно было спокойно, в полной тишине побродить по залам, помечтать, представить, как тут всё было устроено во времена ярославских губернаторов. А заодно уже в который раз полюбоваться на картины художников – музей-то ведь художественный. Чего-чего, а картин и скульптур здесь много.

Как вести себя в музее, Серёжка, конечно, знал. Экспонаты, то есть предметы, которые были выставлены для всеобщего обозрения, трогать руками нельзя. Понятное дело – вещи-то старые. Надо относиться к ним с уважением, бережно. Некоторые из них – единственные в своём роде остались. Только в музее. Правда, в художественном музее в основном представлены не вещи, а картины. Картины тем более нельзя трогать руками. Если это делать, то в этом месте краски потускнеют.

Особенно Серёжке нравился зал с картинами, окна которого выходили в парк. Парк теперь называют Губернаторский сад. В нём в тёплое время года бьёт фонтан, много цветочных клумб, зеленеют кусты и деревья, в том числе настоящие вековые дубы. Среди цветов и зелени в парке повсюду прячутся скульптуры: Дон Кихота – он появился в саду самым первым, плачущего короля, неизвестной красивой купальщицы и поэтов Марины Цветаевой и Анны Ахматовой, и почему-то несколько скульптур животных: пухлого бегемота, мохнатых львов, да ещё и большеклювой птицы-пеликана.

В парке на одном из вековых дубов, которому точно было двести лет, весной и летом из года в год часто сидела ворона-хулиганка. Когда созревали жёлуди, она срывала их и метко сбрасывала на головы прогуливающихся по парку музейных посетителей. Ничего не понимая, они удивлённо вертели головами. Про ворону-хулиганку знали все смотрительницы зала, большие окна которого выходили в Губернаторский сад, и наблюдали за проказами птицы не один раз.

В этом зале кроме картин висело ещё зеркало. Красивое зеркало. Явно старинное, в золочёной раме. Под ним стояла такая же старинная золочёная подставка. В солнечный день, как сегодня, эта рама и подставка ярко поблёскивали.

Каждый раз, когда Серёжка бывал в музее, он останавливался около зеркала и заворожённо в него смотрел. Нет, не себя он разглядывал. Что он, Ритка, что ли, чтобы пялиться на своё отражение в зеркале. Это ей, девчонке, полагалось смотреться в зеркало, любуясь то на свою причёску, то на новое платье, юбку или джинсы с яркой футболкой.

Серёжка смотрел в зеркало с умом, размышляя и мечтательно думая о том, сколько разных людей, событий оно повидало на своём веку, сколько услышало разговоров.

Сергей остановился напротив зеркала и подумал: «Эх, как раз у меня часок времени. Вот бы провести его где-нибудь в начале прошлого века, посмотреть, каким был бульвар, по которому я только что бежал».

Похоже, что Серёжка даже сказал тихо вслух:

– Зеркало, возьми меня на часок в прошлое! Но только верни обязательно, мне к маме скоро надо идти, отнести ей репродукции и книги. Она ждёт.

И вдруг что-то яркое сверкнуло в зеркале рядом с Серёжкиным отражением, и через мгновение, сам не зная каким образом, он стоял на бульваре. Да, точно! Первомайский бульвар!

Но… Минуточку! Разве на бульваре есть эти лавки под навесом с деревянной будкой сзади. Что это? Кино? И тут Серёжку осенило. Он попал на бульвар, но только не Первомайский. «Как же он назывался раньше?» – мучительно пытался вспомнить Серёга. Мама же ему рассказывала. Из её рассказа он помнил, что на бульваре когда-то в начале двадцатого века находился самый первый в городе кинозал под открытым небом. Его называли синематограф.

Поэтому и будка деревянная, наверно, там киноаппаратура спрятана, и лавки. Работал кинозал только летом. Сейчас весна. Но уже тепло. «Видимо, готовятся к сезону», – машинально подумал Серёжка. Он стал с любопытством оглядываться вокруг. Его никто не замечал. Возможно, для прогуливающихся людей он был невидимым или просто на мальчишку никто не обращал внимания.

Вдоль бульвара по липовым аллеям прохаживались красиво одетые дамы с кавалерами. Среди них были молодые офицеры и купцы. Купцов Серёга узнал по чёрным сюртукам. Это такая мужская одежда, что-то наподобие современного мужского пиджака, но очень длинного, почти до колен. Купцов в сюртуках Серёжка видел на картинах в художественном музее. У некоторых купцов, важно вышагивающих по бульвару, под застёгнутыми на маленькие пуговицы шерстяными сюртуками виднелись жилеты. Сшиты они были из другого материала, чем сюртук, бархатные, шёлковые, украшены орнаментом, обшитые тесьмой.

Серёга обратил внимание на двух дам, одетых столь шикарно, что даже у него, мальчишки, непроизвольно рот открылся. Тотчас он вспомнил Ритку: «Видела бы она сейчас эти шляпки, меха и перья, с ума бы сошла…». Дамы приближались к Серёжке, и вскоре он отчётливо услышал их разговор.

– А вот и ресторан господина Бутлера, о котором я Вам говорила, – сказала более молодая дама. На ней были костюм необычного, изысканного сочетания цветов – серого с розовым – и огромная шляпа, украшенная цветами и перьями.

– Это тот ушлый немец, который арендовал у города участок сада при бульваре. Надолго ли, – скептически произнесла дама постарше. На ней было платье насыщенного гранатового цвета, оттенявшее лёгкий румянец её лица, слегка скрытого шляпой, такой же большой, как и у её спутницы. С большой шляпы спускалась завязанная под подбородком вуаль. На плечах дамы красовалась меховая горжетка.

– Кстати, милочка, теперь этот бульвар всё чаще называют не Стрелецким, как раньше, а Казанским, – продолжила разговор дама в мехах и с вуалью.

В унисон её замечанию зазвучали колокола со стороны Казанского женского монастыря. Серёжка от неожиданности вздрогнул: «Надо же, и сейчас там находится монастырь!».

– Да, со времён молодости моей матушки место это сильно изменилось, – продолжала дама постарше, – помню, говорила матушка моя, что при губернаторе Безобразове, Господи, какая всё-таки несуразная фамилия, это где-то году в 1820-м, как раз летом, солдаты Нарвского полка, стоявшего тогда в Ярославле, срыли тут древний вал. Место стало пустым от самой Знаменской башни до берега Волги. Хотели сначала доходные дома поставить. Да, слава Богу, передумали. Говорят, Безобразов тому и поспособствовал. Последовали примеру парижан. Они тоже снесли свои крепостные стены и на их месте сделали бульвары – зелёные аллеи. Красота!

– О, Париж! Вы мне напомнили, – вступила вновь в беседу более юная спутница, до этого так внимательно слушавшая даму постарше, – на днях из Парижа мне доставили очаровательную шляпку и превосходную дорогую ткань на костюм. У неё такой необычный орнамент – в форме раковин и медуз. Точь-в-точь по парижской моде этого 1906 года.

– Ага, значит, я попал в 1906 год. Класс! – Чуть ли не вслух воскликнул Серёжка. – Интересно, знают ли эти дамочки, что только год тому назад, в 1905 году, на этом Казанском бульваре произошло важное политическое событие.

Ярославские студенты и гимназисты 1 мая 1905 года устроили на Казанском бульваре маёвку – по-современному – акцию протеста под лозунгом «Долой царя!».

Сначала маёвкой называли пикник – выход или выезд на природу горожан в первые тёплые после зимы весенние дни. Чаще это происходило в мае. Увеселительная загородная прогулка поднимала всем настроение. Люди радовались тёплому солнышку и первой зелёной травке. Играли, гуляли, кушали взятые с собой всякие вкусности. Потом маёвками стали называть нелегальные, то есть не разрешаемые правительством собрания революционно настроенных рабочих. Рабочие устраивали эти собрания тоже на природе.

Ярославская маёвка проходила совсем необычным образом. Протестующая против царя молодёжь выплыла на лодках на середину Волги напротив набережной, где прогуливалась городская публика. Конечно, все увидели, как эта молодёжь на лодках вдруг развернула красные флаги, а вскоре услышали выкрики: «Долой самодержавие!». Так назывался тогда политический строй в России – самодержавие, а царя-батюшку называли самодержцем. Он практически один в стране всё решал.

Полицейские бегали-бегали по берегу, но ничего сделать не могли. Как достанешь лодки на середине реки, если на берегу ни одной лодки не осталось.