Жемчужный узел

«Нет». Лизавета не произнесла ответ вслух, но он, должно быть, отразился в ее глазах – расширившихся не то от изумления, не то от ужаса. Она хотела бы, чтобы губы водяного исказила злая усмешка, чтобы взгляд забегал, выдавая явную ложь. Но Лад смотрел на нее спокойно, даже с жалостью. Похоже, он не врал.

– Мне важно, чтобы ты понимала, по чьей вине оказалась здесь. Меня нельзя назвать хорошим человеком, да и не человек я вовсе. Но это не я отправил тебя на озеро, не я связал тебя с Навью. У твоего отца был выбор, и он его сделал.

Лизавета едва видела Лада сквозь слезы. Вырвав из его хватки руку, она решительно отерла лицо, выпрямилась, вздернула подбородок. Но Лад смотрел на нее все так же мягко.

– Мне правда очень жаль, что так вышло, – проговорил он. – Я думаю, теперь мне лучше оставить тебя. Скажи Инге, когда будешь готова окончить этот разговор.

И он отпустил ее.

Лизавета ахнула, замерла на мгновение, сделала несколько быстрых шагов Ладу вслед, пытаясь ухватиться хотя бы за край рубахи, чувствуя, как падает в воду… и лишь потом поняла, что гладь воды так и осталась твердой, словно обычная дорога – лишь рябь шла по озеру там, где ступала нога.

– Ты соврал! – в порыве изумления, обиды и злости выкрикнула Лизавета Ладу в спину.

Он обернулся через плечо.

– Я уже говорил: мне надо было как-то тебя удержать.

Глава 7

Лизавета захлопнула дверь комнаты за своей спиной. Она тяжело дышала, руки тряслись, на лбу выступила испарина. В глазах застыл ужас – все встало на свои места, но получившаяся картина Лизавете не нравилась.

И ведь она это допустила. Достаточно было встретить милого мальчика, который пару раз очаровательно ей улыбнулся, и Лизавета забыла о необычных обстоятельствах своего появления в деревне, перестала обращать внимание на всякие странности и всерьез поверила, что это маленькое приключение закончится хорошо. Конечно, ведь в сказках нечисть так легко отступается от своих притязаний!

В груди защемило, воздуха не хватало. Лизавета с усилием оттолкнулась от двери и заставила себя двигаться: подойти к окну, плотно задернуть шторы – все, лишь бы не видеть отсветов праздничного костра вдалеке. Ей хотелось побыть одной. Спрятаться на неделю, а лучше на две, пережить эти минуты страха, грусти и стыда от того, что она так легко поверила Ладу!

Все ведь было прямо перед глазами. Он появился на озере в тот же момент, что и она. Он жил на отшибе, вдали от деревни. Черт побери, она даже видела, как он выходит из озера в одежде – и поверила, что он просто упал!

Лизавета беспомощно застонала, закрыв лицо руками. Провалиться под землю сейчас было бы просто отлично.

Ей некуда бежать. Лад сказал: если она нарушит договор, отец будет страдать. Хотя определенной доли расплаты за содеянное он точно заслужил.

– Проклятье, проклятье! – в попытке хоть как-то выпустить бушующие чувства Лизавета ударила кулаком по стене. Рука заболела, на душе легче не стало, и даже наоборот: стоило мимоходом пожелать зла отцу, и она уже корила себя за это.

Но, видит Бог, он тоже был в этом виноват. Он ведь всегда так делал: принимал за Лизавету решения. Обычно ее это устраивало, ведь отец делал все для ее же блага, но сейчас… Интересно, о чем он думал, превращая дочь в пункт в мистическом договоре?

В дверь постучали. Лизавета выпрямилась и ощутимо напряглась.

«Если это Лад…» – подумала было она, но оборвала себя, не зная, как закончить мысль. Глупая девчонка ничего не могла противопоставить столетней твари, или сколько они там живут!

– Лизавета? – раздался приглушенный голос Добрыни.

Зря он пришел. До этого момента Лизавете не приходило в голову, что трактирщик наверняка был замешан в происходящем, равно как и его жена. Поэтому Любава так относилась к Ладу – понимала, к чему все идет?

– Лизавета, с тобой все в порядке? Я видел, как ты бежала…

Вихрь чувств заставил ее подойти и распахнуть дверь, показаться Добрыне, наплевав на растрепанные волосы и заплаканное лицо.

– Вы знали? – обрушилась она на растерянного трактирщика.

– Что?

О, каким бы удивленным ни звучал его голос, Лизавета поняла: он снова собирался соврать. На секунду, даже на долю секунды на лице Добрыни промелькнуло не изумление, а испуг.

– Вы знали, – кивнула она и закрыла дверь перед его носом.

Правила приличия? К водяному правила приличия!

Добрыня ушел. Лизавету в тот вечер больше никто не трогал.

Гнев ее без сторонних вмешательств постепенно сошел на нет, сменившись обидой и тоской. Свернувшись клубочком на кровати, она обняла себя, погладила по плечам, пытаясь представить, что это делает кто-то другой. Но кто? Отец продал ее водяному, Лад оказался предателем, Добрыня с Любавой пусть и не лгали, но утаивали истину. Мама давно была мертва.

Лизавета осталась одна, и только она могла себе помочь.

С этой мыслью Лизавета уснула и с ней же встретила следующий день. Стоя у окна и глядя на занимающийся рассвет, она размышляла, что может сделать, и вновь и вновь приходила лишь к двум возможностям.

Первая – остаться жить в Карасях, переждать следующие три года. Вторая – взять все в свои руки и попытаться выбраться отсюда как можно раньше.

Еще вчера она предпочла бы первый вариант. Лизавета почти не сомневалась, что, ведомые чувством вины, Добрыня и Любава согласятся приютить ее даже на такой долгий срок. Лад тоже вряд ли будет настаивать на том, чтобы она стала его прислужницей, как было сказано в их с отцом договоре.

Вот только выбрать первый вариант было лицемерием. Лизавете пришлось бы три года притворяться, что все нормально: она не так уж обижена на Добрыню, не сердится на отца, чудесно чувствует себя в деревне на краю света без своих подруг и привычных вещей, без возможности прогуляться по городу и посетить какой-нибудь захудалый прием или бал…

Но она не хотела носить маску – не здесь, не с этими людьми или нелюдями. А еще она не хотела сдаваться и просто ждать: да она сойдет с ума!

Так что, если подумать, никаких двух вариантов у Лизаветы не было. Она сделает все, чтобы выбраться из проклятых Карасей раньше назначенного срока.