Революцией сломанные судьбы

– Да, я поэт, я ревнив! – вымолвил, наконец, поднимаясь, Владимир, – и потому все эти пытки выпадают на мою долю, но я не хочу, чтобы страдали окружающие меня люди. Люди, которых я люблю и бескрайне уважаю, потому я и пришёл к Вам, герцог. Прошу, выслушайте меня без усмешки, потому что иначе я не знаю, как мне … как мне жить.

– Князь, я…

– Позвольте, дайте мне, сначала, сказать, а после я предамся Вашей воле, клянусь, – проговорил Владимир, отворачиваясь к окну, – Когда я ехал к Масловым я не знал, что Вы находитесь здесь и, знает Бог, когда узнал бы, только счастлив бы стал. Но мой пытливый ум не даёт мне покоя, когда я вижу Вас, герцог, рядом с… – он замешкался.

– С Александрой, – выдохнул Джон, наконец, понимая, о чём сей разговор.

– Да, да, именно с ней! Дело в том, что я знаю княжну, кажется, всю свою жизнь, и всё своё бренное существование я люблю её. Откровенно говоря, и Александра, испытывает ко мне нежные чувства, по крайней мере, так было раньше. А теперь, когда я вижу, как ей весело и интересно с Вами, герцог, моё сердце рвётся на части. Скажу без преувеличения, Вы мне симпатичны. У Вас хороший вкус, должное образование, воспитание, и, кроме того, наши с Вами моральные и нравственные ценности, я полагаю, во многом совпадают. И как не горько мне это признавать: Вы гораздо лучше меня во многих отношениях, потому-то моя душа неспокойна и просит пощады, которую я, увы, не могу ей дать, – Владимир закончил, отвернулся от окна, и теперь он стоял лицом к Джону, который, сосредоточено глядя на князя, аккуратно подбирал слова.

– Прошу Вас, князь, не надо. Присядьте. Вы говорите теперь, не обращаясь к фактам; я знаю, что я не просто не могу быть лучше, я не могу оказаться даже наравне с Вами, потому что я не представляю собою, ровным счётом, ничего, в то время как Вы, взгляните, и поэт, и музыкант, и военный деятель. Поверьте, я никогда не говорю того, что не считаю правдой. Вы – творческий гений Владимир, и это не только мои слова. К тому же хочу Вас заверить, что Алекс любит Вас, это я вижу. Так вот, и я не играю никакой роли в развитии ваших отношений, я лишь хочу оставаться другом и княжне, и Вам. Вас я обожаю, честно сейчас говорю, без лести и обмана, потому мне больно смотреть, как Вы мучаете себя. Прошу, Владимир, не думайте, что я имею что-то к Александре Владимировне, нет. Она прелестная девушка, но я люблю её исключительно как друга, не более того, – закончил герцог и улыбнулся, подняв глаза на Владимира, поджав несколько стыдливо закусил губу.

– Джон, – произнёс Владимир, впервые искренне улыбаясь за последнюю неделю. Князь почувствовал, как тяжёлый камень свалился с души его, как легче ему стало дышать, говорить, думать. На языке у Владимира было много того, что он, возможно, хотел бы сказать Джону, но даже поэту иногда не хватает слов, потому он глубоко вздохнул и крепко, с жаром пожал руку герцога, – как же я был неправ, – единственное, что смог выговорить князь.

Можно с уверенностью сказать, что именно этот день стал исходной точкой в развитии отношений между Джоном и Владимиром, которые теперь приобрели нечто весьма ценное – умение говорить правду. Если молодые люди нуждались в совете, в котором они хотели быть уверены, они решительно шли друг к другу, зная, что не услышат ничего, кроме искренней правды. Кстати говоря, именно этот разговор спас трепетные отношения Александры и Владимира, который за одну только ночь помолодел будто и накопил столько энергии, сколько, казалось бы, человеку никогда не удастся потратить.

Выходя глубокой ночью из комнаты Джона, Владимир услышал голоса наверху и, не желая идти в спальню, отправился туда. Слишком долго он бездействовал, слишком долго не общался с дорогими ему людьми, а теперь настало время всё исправить и восполнить те моменты, которые он, из своей молодости и горячности, упустил. Поднявшись наверх, Владимир увидел в огнях большой залы с бархатными портьерами, высокими окнами одну лишь Александру, которая читала стихи, казалось, сама себе; в комнате больше никого не было, и Владимир тихо, чтобы не прервать княжну, зашёл и встал в тени занавесы.

Читала княжна эмоционально, абсолютно не придавая значения некоторой нелитературной лексике, которая присутствовала в стихотворении. Сказать честно, никто, особенно женщины, в то время не позволяли себе читать в высших кругах столь провокационную поэзию, возможно, именно это и стало причиной того, что Александра читала, находясь в одиночестве, остерегаясь, как бы, лишних глаз и ушей.

– Браво! – выкрикнул, выходя из тени и хлопая в ладоши, Владимир. Александра немного подпрыгнула от неожиданности, но увидев, кто пришёл к ней сильно обрадовалась.

– Владимир! Почему ты здесь? – спросила Алекс, подходя к князю.

– Гулял, – весело проговорил он, – и услышал, как кто-то прелестно читает стихотворные строфы. Кстати, автор мне, кажется, неизвестен? Кто же он?

– Да разве ты не знаешь? Ты действительно не знаешь? Как же так, ведь Владимир всегда знает всех поэтов, и разве его тёзка Владимир Маяковский может стать исключением?

– Это не тот ли, приверженец социал-революционеров?

– Не знаю. Наплевать, главное, что он шикарен! Его произведения просто восхитительны. По-моему, все Владимиры – поэты-гении.

– Будет тебе, – несколько смущённо заговорил Владимир, – Расскажи лучше, как у тебя дела.

– У меня всё неплохо, только я испугалась очень, когда ты прекратил общаться со мной, подумала, что больше, ну … не любишь, – шёпотом закончила она.

– Эх, глупышка, да как же я мог тебя разлюбить, – спросил он, обнимая княжну, – Олег сказал, что мы с тобой лебеди, и я начинаю в это верить.

– Олег сказал? – переспросила Александра, – лебеди? занятно. Похоже, ты плохо на него влияешь.

– Я точно тоже самое ему сказал, – Владимир посмотрел на Александру, – кажется, я плохо влияю и на тебя.

– Кажется, ты плохо влияешь и на меня, – произнесли они в один голос, – Ого! – отозвалась Александра, – Кошмар! – и молодые люди звонко рассмеялись. Им предстояло ещё много чего обсудить, и целая ночь, которая была у них впереди, давала им время насладиться желанным обществом друг друга.

Глава двадцать четвёртая.

Утро следующего дня выдалось, прямо сказать, странным. Мало того, что погода двадцать восьмого июля была не летней, так ещё и жители дома были без причины взволнованы с самого утра. Александра, которая накануне ночью не спала практически, проснулась, когда на первом этаже в столовой зазвонил телефон, да так громко, что она не могла игнорировать этот шум, потому и встала. Не выспавшаяся, но всё же весьма счастливая девочка живо оделась и бегом спустилась по ступенькам вниз, туда, где собрались все жильцы дома, и даже Анастасия, которая обычно просыпалась позже всех, уже доедала свой английский завтрак. На звонок, видимо ответил Олег, который в данный момент стоял с трубкой в руке и хмуро слушал звонящего. Когда Олег закончил разговор он начал нервно ходить взад-вперёд по комнате, глядя в пол и тяжело дыша, брови его были сдвинуты и подрагивали слегка, а губы закушены. Князь долго думал о том, как же ему поступить с полученной информацией и, так как кроме Ольги Николаевны никого из взрослых людей в усадьбе не было, Олег извинился, что прерывает завтрак княгини и попросил её выйти с ним для короткой аудиенции.

– Доброе утро, – радостно сказала Александра, садясь за стол, и, увидев, какие взволнованные лица были у её друзей, спросила, – что случилось? Я пропустила что-то?

– Тсс, – шикнул по своему обыкновению Андрей, – мы тут пытаемся слушать, – молодые люди стояли, прислонив головы к двери, за которой шла беседа.

– А, – протянула Алекс и подошла к Владимиру, – как давно они там?

– Да уж порядком, – он взглянул на часы, – минут уж десять. Пойду узнаю, что у них произошло, – вздохнул он, улыбаясь, и ушёл. Разговаривающие не появлялись около пяти минут, а когда они стали приближаться к столовой, некоторые слова из их речи доносились обрывочно до ушей сидящих за столом.

– Может быть, не стоит им рассказывать? – испуганно говорила Ольга Николаевна, – они же, всё-таки, ещё дети.

– Они всё равно узнают об этом, так лучше пусть от нас эту новость услышат, а не из газет каких-нибудь, – сухо и безоговорочно отрезал Олег. Дверь со скрипом раскрылась и первой в комнату зашла бледная, словно снег, княгиня Маслова, после неё шёл Владимир, а за ними Олег. В комнате воцарилась мёртвая тишина, которую долго никто не решался нарушить.

– Как вы все знаете, – начал, наконец, Олег, – обстановка в Европе была нестабильна в последнее время. Мне только что сообщили, что Австро-Венгрия объявила Сербии войну и пересекла сербскую границу, а это значит, что Антанта будет принимать необходимые меры, – хмуро сообщил он.

– А мы уезжаем в армию, – добавил стоящий рядом с Олегом Владимир.

После данного объявления никто ничего не говорил и не ел. Все долго ещё недвижно сидели в столовой, боясь проронить даже звук. Джон, которого данное сообщение взволновало очень сильно, постоянно стоял у телефонного аппарата, делая звонки домой и в замок короля, и куда только было возможно. Олег и Владимир отправились в свою спальню, чтобы собрать вещи и как можно скорее отправиться на фронт.

– Как же так? – взволнованно допытывалась Александра, пока князья собирались, – Неужели из-за какого-то герцога вы сейчас уедете от нас?

– Александра, ты понимаешь хоть, о чём ты говоришь? – резко вскрикнул Олег, – Ты что, хочешь, чтобы наша страна погибла?

– Я … нет … я, – глаза девочки заслонили мутные, колючие слёзы, и она уже ничего не видела, только представляла, как её любимые мальчики умирают из-за какого-то нелепого австрийского вельможи.

– Олег, прекрати, – заступился за княжну Владимир, – Аля, ну что ты? Что уж такого случилось? – он нежно обнял Александру, – Сейчас мы нужны нашей стране, потому и едем, а когда всё закончится, обязательно вернёмся к вам.

– А если нужно будет – погибнем за свою страну, – всё так же резко сказал Олег, – потому что мы – офицеры, и наша задача состоит в том, чтобы защищать великую Российскую империю, и мы выполним наш священный долг любой ценой.

От таких слов у Александры ком встал в горле, и она уже не могла сдерживать своих рыданий, поэтому выбежала из комнаты и побежала куда-то по коридору. Владимир сурово посмотрел на своего друга, покачал головой и вышел из комнаты вслед за Александрой.

– Аля, постой! Подожди! – окликнул он Алекс, – Аля, – Владимир нагнал княжну, только когда та не смогла сдержать слёз и сползла по стене на отчищенный до блеска пол и безудержно зарыдала, – Ну же, princess, полно плакать, ничего ведь не случилось.

– Пока не случилось, – трясущимся голосом произнесла княжна, со страхом глядя куда-то вдаль, – это война, Владимир! На войне убивают, – Александра больше не плакала, она теперь серьёзно и спокойно смотрела на Владимира, крепко держа его за тёплую руку.

– Аля, что ж ты меня похоронила-то сразу? – князь печально улыбнулся, – мне, милая, есть для чего возвращаться, да?

– Если ты не вернёшься, – прошептала она, выдержав долгую паузу, – то я умру.

– Конечно, я вернусь, обязательно вернусь к тебе, – сказал он, гладя юную княжну по щеке и светло глядя на неё.

Оставшийся день прошёл суетно. Трое молодых людей, живущих в усадьбе, собирались уезжать, готовили транспорт, прощались с родными и друзьями. Третьим юношей был, конечно, Джон, который, узнав о политическом кризисе в Европе, сразу же собрался вернуться в родную страну и, если понадобится, отправиться на фронт. Отъезд герцога хэмпширского привёл Александру к последней стадии потрясения и отчаяния. До самого отбытия она не проронила и слова, а когда к выходу из усадьбы подъехал большой чёрный автомобиль, который должен был послужить средством передвижения для отбывающих юношей, Александра вышла из дома и долго стояла под дождём без зонта, глядя как вещи князей и Джона укладывают в багажный отсек.

– Александра, пожалей себя, ты же заболеешь, – тихо подходя сзади и покрывая Алекс большим зонтом, сказал Олег, – слушай, прости меня, я не хотел расстроить тебя.

– Я знаю, просто я так волнуюсь за вас, – всхлипнула Александра и печально взглянула на Олега.

– Я знаю, знаю, но всё обойдётся, я обещаю, – он поцеловал Александру в лоб, оставил ей зонт и сел в машину. Алекс огляделась по сторонам: она одна стояла на улице посреди дождя, и только грустно-чёрный автомобиль стоял рядом, а в нём, закрыв лицо руками и опустив отяжелевшую голову, сидел князь Олег. Чуть позже, видимо, попрощавшись со всеми, вышел Джон. Он был взволнован и беспрестанно глядел на свои наручные часы.

–I must be at the railway station in a half an hour. I mustn’t be late50, – бормотал он себе под нос, спускаясь по ступеням крыльца. Когда он увидел Александру, он слегка улыбнулся ей, – О, а я уж подумал, что ты не хочешь попрощаться со мной, Алекс. Будем прощаться?

– Тебе необходимо уехать, не так ли? – спросила она тихо.

– Да, и, я надеюсь, ты не будешь против писем с английского фронта, – он улыбнулся слабо.

– Джон! – прошептала княжна, обнимая тесно герцога, – будь осторожен, пожалуйста, хотя бы ты.

– Хотя бы я? А что так?

– Моим хоть говори, хоть нет, я точно знаю, осторожными они не будут, – она посмотрела вниз. От своих же слов ей стало совсем как-то грустно.

– Ладно, княжна, не печалься, – вздохнул Джон и вновь обнял Александру, – мне пора! À bientôt51.

Александра теперь ждала лишь одного, самого главного для неё человека, который по какой-то причине всё никак не появлялся. На улице было холодно и ветрено, как это и бывает; дождь закончился, но иногда собирался вновь, даже брызгал слегка, но прекращался каждый раз, пугая только наивных, не знающих петербуржского климата приезжих; солнце не светило вовсе, будто из какого своего принципа, и, только завидев приближающуюся тучку, тут же ныряло за неё. Вода в прудах была мутна и неспокойна, холодными каплями орошая и так непросыхающий берег. На желтых играющих волнах пытались удержаться утки, втягивая шеи и подгибая лапки, искали рыбу, но и та не выпалывала, пряталась в вязкой тине, согреваясь хотя бы так. Ветер играл волосами прохожих людей, нет, не играл, лучше сказать, издевался над ними, жестоко и безжалостно, дул в глаза, вызывая слезы; от ветра болело лицо, болели уши, но, когда он утихал, становилось пусто и безжизненно, ничто не веселило ухоженный английский сад, и беспрестанный гул в ушах угнетал гораздо больше, чем вызвавший его некогда ветер. Невыносимая тоска подавляла и томила, потому Алекс помахала на прощание рукой сидящим в машине и пошла по ступеням назад в особняк. Её мокрые светлые волосы прилипли к лицу, поэтому она ничего не видела, когда складывала зонт и плечом открывала массивную дубовую дверь особняка. Из гостиной пахло вечерним кофе и какой-то выпечкой, там было светло и уютно, но Александра застыла в тёмном и печальном коридоре, отряхиваясь от воды и вытирая глаза от внезапно выступивших слёз. Вскоре туда вышел и Владимир, который, казалось, искал в доме кого-то и никак не мог найти.

– Ах, Аля, ты здесь! Я искал тебя, – проговорил Владимир, подходя к ней, – нам нужно проститься, чтобы Джон быстрее попал на вокзал, а не то он меня прикончит быстрее, чем это сделает вражеская пуля, – он улыбнулся, но увидев серьёзное лицо Александры, добавил, – ну же, Аля, улыбнись. Миру нужен этот свет, без него и лето не лето, слышишь, – Алекс попыталась выдавить из себя улыбку, но получилось слабо, – До скорой встречи, любовь моя, обнимешь хотя бы напоследок? – он раскинул свои руки, и Алекс прижалась к Владимиру.

– Володя, пожалуйста, вернись живым, – попросила печально она, снимая кольцо со своей руки и протягивая его князю, – это тебе будет напоминанием о том, что ждёт тебя здесь. До встречи, князь, – промолвила Александра, отстраняясь от него. «Так обоим будет легче» – решила она, потому стояла теперь поодаль, глядя печально в глаза Владимиру.

– Ладно, princess, мне нужно … идти. Я люблю тебя, – улыбнулся он в последний раз и, развернувшись, пошёл прочь, вышел из особняка, сел в машину и умчался на ней далеко и, к сожалению, надолго.

Глава двадцать пятая.

Со дня отъезда молодых людей Александра находилась в состоянии постоянной депрессии и хандры, она плохо спала и ела, не могла ни читать, ни петь, ни заниматься какой-либо наукой. Александра не общалась ни с кем кроме Андрея, который понимал её лучше других, чувствуя все её эмоции и тревоги и переживая их на себе. Юный князь обожал свою сестру, и, хотя ей он об этом никогда не говорил, это было очевидно: поступки молодого князя говорили за него. Александра и Андрей стали совсем неразлучны, будто это был один человек, разделённый когда-то, но воссоединившийся сам с собою теперь, когда более того нуждался в этом.

Первого августа конфликт Австро-Венгрии с Сербией открыто затронул Российскую империю: Германия официально объявила России войну. Ситуация на Европейской арене развивалась стремительно, и шестого августа Австро-Венгрия поддержала Германию и объявила войну Российской империи тоже. Вскоре к конфликту присоединились Англия и Франция, выводя, таким образом, войну, зародившуюся на Балканах, на международный уровень. Всеобщая мобилизация в армию была объявлена, и потому каждый дом теперь жил в ожидании конца этого ужаса, который, к сожалению, был ещё невероятно далёк. Сначала Российской империи улыбалась удача, и потому на начальном этапе военных действий она добивалась успеха, раз за разом разбивая врагов. Нужно сказать, что огромную роль в данном успехе сыграл, конечно, мощный патриотический подъём, охвативший страну и мужество русских солдат и офицеров. Однако всё было не так благополучно, как могло бы показаться на первый взгляд, потому уже в начале осени 1914 года военная ситуация для России осложнилась, но об этом говорить теперь совсем не время.

В жизнях мирных людей же царило полное затишье: оставшиеся дома женщины и дети не имели даже наималейшего понятия, что им сделать и чем заняться, чтобы хоть как-то облегчить судьбу фронтовых. Огромное количество молодых девушек ушло на фронт за своими мужчинами как сёстры милосердия. Доброволицы – называли они себя. Эти добрейшие и храбрейшие из всех старались держаться ближе к фронту, чтобы в любой момент броситься на помощь раненным и страдающим.

В данном рвении Александра не была исключением. С самого начала этой опустошающей войны юная княжна рвалась на фронт. Она, конечно, хотела быть не просто медицинской сестрой, в мечтах своих Александра могла воевать рядом с мужчинами, помогать им и беречь. Намерения её были достаточно серьёзными: не говоря об этом своей семье, Александра несколько раз пыталась сбежать в темноте ночи из дома, но каждый раз её останавливал Андрей, который категорически строго смотрел на неё и безмолвно возвращал княжну в покои. «Я поклялся Владимиру, что сберегу тебя, и я сдержу клятву любой ценой, Александра!», – сказал он один раз, и это так тронуло сердце мучающейся княжны, что она оставила свои тщетные попытки бежать.

Все девушки семей Масловых и Романовых стали сёстрами милосердия и посещали церковные литургии каждый день, молясь за судьбу России, солдат и офицеров её. С началом войны переехали в Царское Село, где теперь и ходили в многолюдную когда-то, но теперь пустую, будто вымершую, церковь. Перед самым своим отправлением туда зашёл Владимир, зная, что на литургии будут его родные, чтобы проститься с ними и со спокойной душою уйти на фронт. Зайдя в церковь, он не обнаружил за утренней молитвою лишь Александры, чем был искренне раздосадован и удивлён.

– Нет, сегодня Сашеньки не будет, – качнула головою Ольга Николаевна, грустно глядя на Владимира, – заболела она.

Всё происходящее вокруг: давящее и нарастающее день за днём напряжение, отсутствие спокойного сна, собственная депрессия девочки – всё это привело к тому, что Александра слегла. Находясь в плену собственного тела, Александра подолгу тихо лежала, глядя в белые потолки и размышляя о том, что сейчас происходит с солдатами и офицерами. А иногда Александра вставала с постели, собирая последние силы свои, и подходила к окну, мечтая, что война вот-вот окончится, и она увидит возвращающихся с фронта Владимира и Олега. Но каждый раз силы покидали девочку, и она опускалась на пол и долго, неподвижно сидела, глядя в холодную пустоту комнаты. С тех самых пор, Андрей не отходил от своей сестры, переживая за неё всем своим сердцем, желая помочь, но, к сожалению, это было не в его силах. Потому он просто находился рядом, рассказывал новости и известия, избегая скверных и печальных. Именно Андрей рассказал Алекс, что Наталья родила прелестных двойняшек: девочку, которую назвали Екатериной, и мальчика – Павла; что Ольга уехала в Америку ещё до того, как в Европе разгорелась эта чудовищная война, и теперь довольно свободно проживала там со своим мужем, каждую минуту переживая за участь своей семьи. Мысль о том, что, хотя бы её любимой сестре, Ольге, не грозит ничего ужасного, заставило Александру улыбнуться впервые за последний месяц. После она, собрав все свои силы, сжала руку брата и слабым голосом произнесла:

– Спасибо.

С того дня Александра стала медленно поправляться, и уже к началу октября девочка могла бы сказать, что она здорова, если бы не выглядела, как бывшая заключенная концентрационного лагеря из-за своей бледности, худобы и внешне заметной физической слабости. Так много времени Александра была заперта в доме, что теперь и минуты не могла находиться здесь боле, потому в первый же день своей официальной выписки Александра пошла в церковь, простояла на ногах всю утреннюю литургию, а после, не выказывая усталости, отправилась на прогулку с тандемом «АА».

Надо сказать, что с началом военных действий, мальчики выросли, по какой-то причине, повзрослели и поумнели, и теперь были своеобразными взрослыми людьми в неокрепших юношеских телах. В десять часов утра, как всегда, принесли почту. Каждому пришло хотя бы по одному письму, а кому и по три, и по четыре. Александре, как того и обещали практически ежедневно писали Владимир и Джон, письма которых Андрей иногда читал девушке, когда та болела. Вот и теперь пришло три письма: от Владимира, Джона и Олега, от которого долго не было никаких известий, потому Александра разволновалась и затряслась, но, быстро взяв себя в руки, распечатала письмо и живо принялась читать.

«5 октября 1914 года, Северо-Западный фронт, г. Владиславов.

Дорогая Александра,

Узнал, что ты сильно заболела, но времени писать к тебе совсем не находилось, потому прошу у тебя прощения. Как твоё здоровье, княжна? Готова слушать о фронтовой нашей жизни? Надеюсь, что да, потому как не могу не рассказать тебе о нашей стратегической победе над Германией в битве при Танненберге. Это чудо, что, несмотря на признанное тактическое поражение русской армии, Германия отступила, и планы её были полностью разрушены. В основном всё у нас неплохо, рутинная жизнь солдат и офицеров повергнет любого дворянина в глубочайшую тоску, но только не меня. Ты же знаешь, как я обожаю армию нашу и русский народ, который, глядя боли и смерти в глаза, несгибаемо стоит под градом пуль и штыков или неостановимо рвётся вперёд, на врага. Если уж что, то не волнуйся за меня, Александра, потому что ранен я ещё не был, полон сил и желания закончить все эти ужасы военного времени и вернуться домой. Однако здесь я понял, что война – это не только смерть. Это такая жизнь, какой никто из нас прежде не видел, и не знал никто и не задумывался даже, насколько она ценна, эта жизнь.

Недавно услышал, что сестра твоя Ольга оправилась в Америку, где её и застала война. Не могу ли я осведомиться хотя бы у вас, как она поживает, и как идут её дела? Что до Германии, могу сказать, что они простые мошенники, развязавшие войну тогда, когда им было угодно сие. Прошу прощения, княжна, но не имею времени и сил писать тебе боле. Надеюсь, ты поправилась и в состоянии будешь написать мне в ответ. Передавай мои поклоны всей семье.

Искренне твой,

Олег»

– У него всё хорошо, – судорожно выдохнула княжна, чувствуя напряжённый взгляд друзей на себе. «Слава Богу» – подумала она про себя.

Александра быстро встала со скамейки, на которой они сидели, отчего у неё закружилась голова, и скоро, как могла, зашагала в кабинет, чтобы написать ответ Олегу и, конечно, прочесть остальные письма, присланные ей. Все живы, все здоровы – вот самое главное для Александры. От волнения у княжны помутнело в глазах, и она рывком села на стоящий рядом стул, часто моргая, пытаясь восстановить сознание.

После обеда все письма, написанные в Александровском дворце, были отправлены на фронт. Оставалось теперь лишь молиться и ждать ответа.

Десятого октября впервые за долгие месяцы позвонил телефон, находившийся не в политическом крыле здания. Трубку сняла Александра Феодоровна, которая долго тихо слушала, что ей говорили, потом побледнела сильно в лице, ответила что-то непонятное и прервала звонок. После она немного постояла возле телефона, осмысливая то, что ей только что было сказано, и пошла прямо в кабинет мужа, тихо попросив Анюшу пригласить туда Ольгу Николаевну. Никто из детей не видел этого и никто не знал, что разговаривали взрослые люди долго, совершая тяжёлые звонки, утирая глаза и судорожно вздрагивая от новых неутешительных, трагических известий. Эти аудиенции проходили часто, ежедневно, а вечером двенадцатого числа в кабинете прозвучал роковой звонок. Трубку снял Владимир Львович. Воцарилась мёртвая тишина. С другой стороны послышались всхлипы и стоны, женский плач.