В открытой вкладке заметок был вопрос: «Ты в порядке? Пронесло с отключением телефона?»
–Ха-ха-ха, в его духе, – переворачивая страницу тетради, я пишу: «Нет. Он полчаса орал как резанный, потом взял ножку стола и пошел на меня. Я попыталась убежать к соседям. Не успела. Он запустил мне в голову этой ножкой».
Она подняла на меня свои красивые голубые глаза, полные тревоги.
Я быстро дописала: «Но я в порядке. Затылок немного болит, скоро пройдет. Не переживай».
Так я делилась с Дариной своей историей. Она знала все и молчала как партизан. Я ее об этом однажды попросила.
Первый побой я получила в 12 лет, и это была смачная тяжелая пощечина. Отшатнувшись, я влепилась в угол стены прямо лбом. Тогда Стас меня предупредил, что, если хоть заикнусь Дарине об этом, то об этом пожалеет сама Дарина и ее семья. Ах, да, и я, в первую очередь.
Но у Дарины поистине талант хранить секреты. Во время пустой болтовни мы иногда ведем переписку о «запретном».
Мы не можем говорить об этом даже в самом укромном уголке. В любой момент он может послушать запись телефона или подключиться онлайн.
Убрать телефон подальше и уйти тоже нельзя, он связан с фитнес-трекером на моей руке. Разность локаций будет заметна, а значит, я в очередной раз получу за это.
– Говорят, скоро вашу профильную группу будет вести новый информатик из какой-то IT-компании, – снова переключилась Дарина на «легальное» общение.
– Слышала, глупости какие-то… Насколько нужно быть хреновым специалистом, чтобы на полставки в школу устраиваться.
– Он будет здесь, кажется, только одно полугодие в рамках учебного эксперимента. Его направляет сама компания для «пиара». А школа заинтересована в том, чтобы проверить, сдадим ли мы лучше экзамены, если нас будет обучать «практикующий» специалист.
– Кто это тебе рассказал? – с недоверием подняла я глаза на Дарину.
– Саша Корсакова, которая ведет колонку новостей на школьном сайте. Она все узнает первая.
– А если, мы, наоборот, запорем экзамен, значит, эксперимент провалился, а жизни наши покатятся по наклонной? – саркастически замечаю я.
– Наверное. Для школы мы, ученики, – участники эксперимента. Таких, как мы, было тысячи, и тысячи еще придут учиться. Трудоемко и затратно по времени воспринимать нас как личностей. Понимаешь?
– Еще как.
Урок физкультуры я провела в глубокой задумчивости о возможном побеге. Эта задачу было труднее решить, чем математическую олимпиадную, и последствия ее решения могут быть куда серьезнее.
К слову, на физкультуру я не хожу с 12 лет. Стас заботливо похлопотал о справке, подтверждающей, что я астматик. Но причина была в другом. Если бы учителя и ученики видели мои синяки, родители были бы частыми гостями в кабинете директора и их хлопоты были бы связаны уже с органами опеки. Поэтому Стасу было куда проще достать мне справку, нежели нести ответственность за свои действия.
Вернемся к побегу.
Я совершила только 2 попытки.
Первую – в 13 лет, когда стало очевидно, что мы с Костиком не в сказку попали. Цель была с первого взгляда проста: поехать после школы к отцу, а не домой.
Приехав в свой родной дом – квартиру, в которой я жила с самого рождения и до разрыва родителей – я обомлела, увидев незнакомых людей перед собой. Помню, что хотелось разрыдаться прямо на пороге. Папа переехал неизвестно куда, и я не знала, увижу ли я его когда-нибудь или нет. И тогда я в первый раз для себя поняла, что отец – куда ближе мне, чем мать. Меня не покидало горькое, тягостное ощущение, что я потеряла его навсегда.
В тот день я узнала, что в телефоне установлено специальное ПО, которое отслеживает мое перемещение, «подслушивает», ведет журналирование всех моих действий внутри смартфона.
В тот день я получила закрытый перелом ноги. Как сказал Стас, «чтобы неповадно было».
Вторая попытка побега произошла 2 года назад. Я выбрала в качестве профильных предметов изучения – математику, информатику и физику и делала в них неплохие успехи. Но тут к делу подключился Стас. Ежедневные оскорбления в духе «Ты же баба, какая тебе информатика? Что? Самореализация? Замуж выйдешь, детей рожать будешь – вот тебе самореализация, твое истинное бабье предназначение. И стряпню готовить» не предавали мне веру в человечество и в свое светлое будущее.
Кажется, он считал одного себя выше всего рода женского, раз мог так легко истолковывать предназначение человека.
Однажды он напился. Мне выпало несчастье появиться у него на глазах, и Стасу показалось забавным – кидаться в меня посудой. Одну тарелку я не пропустила, и она разбила мне в кровь локоть. Маленький кусочек керамики было крайне неудобно извлекать пинцетом впоследствии.
Когда я все-таки скрылась с поля его видения, он окончательно рассвирепел и начал кричать: «Юлька, паскуда! Вернись сюда! Вернись, тварь, я тебе все ноги переломаю! Думаешь, самая умная, да? А че нам московским?». Дальше, уже со слов матери, он пытался пойти за мной, но спустя несколько шагов равновесие подвело его, он упал в осколки тарелок, наблевал на себя и отключился.
Я решила, что, если не получилось в первый раз найти отца, нужно бежать к бабушке. «Отключка» Стаса стала идеальным поводом.
Тогда стояла теплая летняя ночь. Я покидала все необходимые вещи в рюкзак, вылезала в окно, аккуратно по сливной трубе перебралась вниз. Со всех ног бросилась бежать в другую часть города.
Сладкий запах свободы вскружил голову. На улицах было тихо. Иногда проезжали редкие машины и появлялись такие же редкие прохожие. Стас говорил, что в городе ночью появляются пьяницы, наркоманы, насильники. Вспоминая об этом, я после коротких передышек вновь переходила на бег. На удивление, я чувствовала себя спокойно. Относительно спокойно. Даже на малоосвещенных улицах было комфортнее, чем в собственной спальне.
Возможно, я бы добралась до бабушки, если бы совершенно не забыла про одну важную деталь – чертов фитнес-трекер.
Примерно на половине пути меня настигла полицейская машина. Я игнорировала ее. Попросту не думала, что меня может разыскивать полиция. Но когда из машины выскочила мать в домашней одежде, вся растрепанная, с опухшим от слез лицом, я опешила. Просто не знала, что дальше делать: попытаться скрыться во дворах или посмотреть, что будет дальше. Пока я раздумывала, она подбежала ко мне. Вела себя она крайне странно: бросилась обниматься, лобызаться. Я впала еще большее оцепенение. В ее глазах мерцали маленькие огонечки безумия, отчаяния и одержимости, с которой она изо дня в день жила со Стасом. Я почувствовала что-то неотвратимое и неизбежное, повисшее как камень на шее.
Она взяла меня за руки, быстро, как припадочная, зашептала:
– Поехали домой, Женечка, умоляю, поехали. Если он узнает, нам с тобой не жить. Давай вернемся как можно скорее. Все будет хорошо, если мы успеем, обещаю. Ну же!
– Ничего не будет хорошо. Я не хочу возвращаться. Неужели ты не понимаешь, то, что он делаем с нами, ненормально? – из глаз прыснули горькие, горячие слезы – отчаяние, которое поглощало все мое самоуважение, превращая в смиренное животное из года в год, – почему ты этого не видишь? Отпустите меня. Я никому ничего не расскажу. Обещаю.
– Мы не можем отпустить тебя, мы же любим тебя! Он оберегает тебя как собственную дочь. Ты просто пока не понимаешь этого, глупенькая.
– Это не любовь! Нельзя унижать, избивать человека, которого любишь. Пожалуйста, отпустите меня. Я уйду к отцу или бабушке, не пропаду.
Услышав последнюю фразу, мать переменилась в лице. Былое отчаяние сменилось на суровость и отвращение.
– Нет, – отрезала она, – быстро в машину.
– Я все расскажу полиции.
– Тебе никто не поверит. Ты – никто, а мы– взрослые люди, и знаем подход к таким же людям. Хоть сейчас все им выкладывай, только ты ничего не получишь взамен. А твою неблагодарность Стас тебе моментально припомнит, уж поверь. Недавно, кстати, он говорил, что неплохо было бы тебя показать психиатру. Странно ты себя ведешь в последнее время. Видишь то, что хочешь видеть.
Этот намек укрепил мое неверие в светлое будущее. Вообще в какое-либо будущее. Временами я сомневаюсь, а точно ли этот человек – моя мать? Родная мать? Обычно принято считать маму самым близким и дорогим человеком на свете. Так нам говорят все и везде: в детском саду, школе, с экранов телевизоров и по другим каналам массмедиа. Это точно не мой случай.
Я подчинилась.
На следующий день, придя из школы, я обнаружила Стаса в своей комнате. Я вновь ощутила то самое неизбежное и неотвратимое. Теперь мне хотелось забиться в угол от этого чувства и молить о пощаде.
– Ты вчера сбежала из дома, вырубив меня тарелкой.
– Нет, я этого не делала, честное слово. Ты сам кидался в меня посудой, а потом упал в осколки. Посмотри камеры, в конце концов!
– Не указывай мне, что делать. Как бы то ни было, ты сбежала из дома. Второй раз. Ты должна уяснить, что так делать нельзя, – он пододвинул ко мне стул, – сядь.
– Зачем?